Ник Хоакин - Портрет художника-филиппинца
Тони. Он и сейчас хочет.
Кандида. Мы уже не раз говорили мистеру Хавиеру — картина не для продажи.
Тони. Две тысячи долларов! Это вам не шуточки.
Паула. Сожалеем, мистер Хавиер. Отец написал эту картину только для нас. Мы никогда не продадим ее.
Внизу стучат.
Кандида. Кто бы это мог быть?
Битой. Кажется, я знаю.
Кандида. Твои друзья?
Битой. Сказать, чтобы они уходили?
Кандида. Осел! Проси их подняться сюда.
Битой идет к лестнице. Тони подходит к пианино, открывает его и, стоя, пробегает пальцами по клавишам.
Битой (у лестницы). Эй, друзья, давайте сюда!
Входят Пит, Эдди и Кора. Пит в мятом костюме, взъерошенный. Эдди одет безупречно, вполне светский человек. Кора в брюках, утомлена, у нее фотоаппарат с лампой-вспышкой. Питу, Эдди и Коре за тридцать.
(Поворачивается к сестрам.) Кандида, Паула, это об этих людях я говорил. (Обращается к гостям.) Мисс Кандида и мисс Паула, дочери дона Лоренсо.
Кандида (выходит вперед). Присаживайтесь, пожалуйста. Битой сказал, что вы пришли взглянуть на нашу картину.
Эдди. И на великого художника тоже, мисс Марасиган. Если возможно.
Битой. Сейчас это совершенно невозможно, Эдди. Дон Лоренсо дремлет. Он просил меня передать вам привет и извинения.
Кандида. Вы должны извинить отца. Он стареет. Сами знаете, как это бывает со стариками. Они вечно хотят спать и не желают, чтобы их беспокоили. (Бросает взгляд на стол.) У нас только что была мериенда. Кто-нибудь желает шоколаду?
Хор «Нет, спасибо!» со стороны визитеров.
Тогда извините нас. Картина здесь. Битой, покажи им. (Улыбается, кивает посетителям, затем подходит к столу.)
Битой, Пит и Эдди отходят в глубину сцены и останавливаются напротив Портрета. Кора ставит аппарат на софу и идет к пианино, где Тони, не обращая внимания на посетителей, подбирает мелодию «Тропинка в тропиках».
Кора. Привет, Тони.
Тони (оглядывается). Привет, Кора.
Кора (осматривает комнату). Так ты теперь здесь живешь? Тони. Элегантно, не правда ли?
Кора (достает сигарету). По мне, так весьма запущенно. Здесь можно курить? Или эта старая борода (кивает на фотографию над пианино) рухнет со стены?
Тони (садится у пианино, опираясь на него спиной). О, это мой старый приятель. Дай-ка и мне.
Они закуривают. Кора садится в кресло рядом с Тони, лицом к зрителям.
Кора (наклоняется к Тони и показывает на группу перед Портретом). Интеллигенция. Безмолвный экстаз. (Повышает голос и насмешливо декламирует.)
И ощутил себя я звездочетом,
Узревшим новую планету…
(После паузы.) Высказывайтесь, мальчики. Скажите что-нибудь. Или послать за аспирином?
Тони. Что ты думаешь об этой картине, Кора?
Кора. Не спрашивай. У меня аллергия к классике. Эй, Пит! Пит. Да, Кора?
Кора. Ну, что скажешь, Пит? Это Искусство или это чушь?
Пит. Это, несомненно, Искусство, но у меня такое ощущение, будто мне надо срочно почистить зубы.
Кора. Замечательно! Да здравствует Искусство!
Битой. А тебе это нравится, Эдди?
Эдди. Мне это совсем не нравится.
Пит. Ну, и что ты об этом думаешь?
Эдди. Мысли мои непечатные.
Кора. О Эдди, я просто умираю — так мне хочется узнать их!
Эдди. Готова, Кора?
Кора (достает карандаш и блокнот). Вся к твоим услугам, дорогой.
Эдди. Итак, посмотрим… С чего начнем?
Битой. Мы? Это ты пишешь статью, Эдди, не мы.
Эдди. Но какого черта можно сказать об этой картине?
Кора. Я жду, гений.
Тони. Приятель, скажи, что место ее — в мусорном ящике.
Кора. А, Тони, так она и тебе не нравится?
Тони. Я просто обожаю ее! По мне, так цена ей тысячи две долларов, не меньше!
Кора. Слышишь, Эдди? Теперь ты можешь сказать, что представитель пролетариата… ведь ты пролетарий, Тони?..
Тони. Что это такое?
Кора. Конечно, пролетарий. Так вот, друзья, — это Тони Хавиер, чертовски хороший пианист. Мы с ним вместе росли в трущобах Тондо. Как раз для тебя, Эдди! Тут ты очень легко вводишь тему трущоб Тондо.
Эдди. О нет, с меня хватит!
Пит. Как ты можешь писать об искусстве и не затрагивать трущоб Тондо?
Битой. И башню из слоновой кости.
Кора. И пролетариев вроде Тони. А он говорит, что картина стоит две тысячи долларов.
Эдди. Мне наплевать, что он говорит. Я бы не дал за нее и двух центов. Не понимаю этой шумихи вокруг нее. Сомневаюсь, стоит ли вообще о ней писать. И зачем только я научился писать!
Кора. Но, дорогой, кто говорит, что ты научился?
Эдди. Давай, Пит, помоги мне.
Пит. Это просто, как пирог, Эдди. Разозлись на эту картину, а потом нагромозди чего-нибудь насчет классового сознания.
Эдди. Мне уже надоело писать о классовом сознании!
Кора. Кроме того, это уже не модно.
Пит. Можешь начать с броской фразы: «Непролетарское не может быть искусством».
Эдди. Конечно… Ну-ка… Что-нибудь вроде: «Как я всегда утверждал, искусство не автономно, искусство не должно стоять в стороне от земных дел, искусство должно быть социально значимым, искусство функционально…»
Битой. Например, побуждает людей чистить зубы?
Пит. Например, побуждает людей чистить зубы.
Битой. В таком случае дон Лоренсо необычайно преуспевающий художник.
Пит. Ему бы работать на фирму зубной пасты «Колинос».
Кора. Как я всегда утверждала, настоящие художники нашего времени подвизаются в сфере рекламы.
Битой. Микеланджело плюс Шекспир дают рекламу фирмы «Колинос».
Пит. Мой дорогой мальчик, по сравнению с функциональным совершенством рекламы «Колинос» Микеланджело и Шекспир просто дилетанты.
Кора. Заткнись, Пит. Давай дальше, Эдди. «Искусство функционально…» Что еще?
Пит. Еще он должен подчеркнуть контраст между богатством материала, ждущего художественного воплощения, и бедностью воображения наших художников.
Кора. Господи Иисусе, за что мне опять выслушивать это?
Пит. Кора, Кора, откуда такие мысли? Как можно быть критиком и не сказать об этом!
Битой (пародируя оратора). Вокруг нас трущобы Тондо, в Китае идет война…
Пит (подхватывая в той же манере). А что делает художник?
Кора (так же). Он грезит об Энее…
Битой. Он грезит о Троянской войне…
Пит. Самая избитая тема в искусстве!..
Битой. Он вызывающе превозносит ценности, лишенные всякого содержания!
Кора. С ностальгической тоской он смотрит на куда более совершенный мир Прошлого!..
Пит. И пишет эту ужасную картину — продукт больного декадентского воображения!..
Кора. Буржуазно-декадентского воображения, Пит.
Пит. Буржуазно-декадентского воображения, Кора!
Эдди. Перестаньте дурачиться, идиоты, дайте мне подумать!
Пит. Мы вовсе не дурачимся, Эдди, а думать тебе не надо! Практически твоя статья пишется сама. Ты только сравни эту халтуру (показывает на картину) с пролетарским искусством в целом: таким чистым, таким целостным, таким бодрым, и это несмотря на мерзость и нищету, с которыми ему приходится иметь дело, потому что оно революционно, потому что оно реалистично, потому что оно динамично — авангард прогресса человечества, выражение сил, которые приведут, неизбежно приведут, к единственно возможному исходу!
Кора. К раю!
Битой. К царству небесному на земле!
Пит. Не будет тиранов, капиталистов, не будет классов…
Битой. Не будет дурного запаха изо рта, у покупателя не будет выбора!
Кора. Свобода от фирмы «Колинос»! Свобода от фирменного мыла!
Пит. Ну вот, Эдди, у тебя готова боевая статья!
Эдди. Не знаю, не знаю…
