Петр Киле - Восшествие цесаревны. Сюита из оперы или балета
- Еще бы!
- Помните, как однажды он устроил танец из 12 пар, который продолжался непрерывно час или два?
- С поцелуями? А в конце он сам всех дам в зале перецеловал? Этого нельзя повторить, как повторить нашу юность. Но покажите, на что вы способны. Только без поцелуев!
Нарышкин с телодвижениями парижского щеголя и лондонского денди раскланивается и устремляется в сторону бального зала.
Граф Алексей Разумовский ведет под руку императрицу Елизавету Петровну, одетую в ослепительно прекрасное платье, со стройным бюстом, с легкой головкой и с милым выражением свежего, как у юности, лица, с сияющими голубыми глазами.
Елизавета Петровна озабоченно сказала:
- Нарышкин не хочет возиться с великим князем.
Разумовский улыбнулся:
- Куда ему? Он занят собой. Да и великая княгиня отвлекает.
- Завлекает?
- У принцесс, видимо, такая манера.
- И у меня, хочешь сказать?
- Матушка! Какая вы принцесса? Я думаю, вы родились императрицей.
- Хочешь сказать, я не изменилась?
- Слава Богу, нет!
- Но это к тебе.
- Ко мне-то уж точно вы изменились, чему я бесконечно рад, впадая в крайнее смущение.
Императрица остановилась:
- Алексей, о чем ты говоришь? Как я изменилась к тебе?
- Любовь и благодеяния – это фортуна. «Случай», как говорят. Но ты, венчаясь в Москве, в Кремле на царство, вспомнила о моих родных и пожелала познакомиться. Мою бедную матушку, которая никак меня не могла признать, будто я не ее сын, ты объявила своей статс-дамой. На потеху моему отцу на том свете.
- Но Наталья Демьяновна не пожелала ехать в Петербург, а вернулась к себе в Лемеши.
- Это я ей посоветовал. Это же умора! Хозяйка корчмы Разумиха сделалась статс-дамой императорского двора! Сестры и братец – другое дело. Они еще могут освоиться при дворе лучше меня.
- А ты не освоился?
- Абсолютно нет.
- Может быть, тем и хорош! И как же я изменилась к тебе?
- Ты сделалась мне как родная.
- Жена?
- Скорее как сестра.
- Возлюбленная жена?
- Так.
Они быстро поцеловались и направились к двери, которые распахнулись в бальный зал, где звенела музыка и кружились танцующие пары детей. На некоторые балы рекомендовалось приезжать с детьми для увеселения их.
В зал входит императрица Елизавета Петровна в сопровождении графа Алексея Разумовского, кавалера ордена Св. апостола Андрея Первозванного, обер-егермейстера двора, и тут же они присоединяются к танцующим.
ХОР МАСОК
(выглядывая с антресолей и перемещаяясь поверху)
Восшествие на трон императрицы –
В исторьи нашей новые страницы!
Пьеро:
- Мы в Летнем дворце, который задумал построить еще Петр I по примеру Версаля, но завершили строительство только сейчас, что весьма кстати для императрицы Елизаветы Петровны.
Коломбина, всячески нежничая с Пьеро и отдаляясь от Арлекина:
- Напротив через Мойку Летний сад!
- Первая летняя резиденция императрицы. Все здесь блещет новизной и позолотой. Завершением строительства ведал обер-архитектор Франческо Растрелли, как и Аничкова дворца для графа Алексея Разумовского.
Арлекин, весьма мрачный, со злорадством:
- Камердинер стал его сиятельством. Сказка!
Пьеро:
- Поначалу он стал действительным камергером двора Ее Величества. Мать, привезенная в Москву, когда в первопрестольной шли коронационные торжества, не могла узнать в вельможе сына. Десять лет прошло, как его увезли в Петербург. Признала сына лишь по родинке и шраму, оставленному отцом.
Коломбина:
- Говорят, что Елизавета Петровна и Алексей Разумовский тайно обвенчались в маленькой церкви в подмосковной деревеньке Перово. И этому соответствует внимание императрицы к родным фаворита. Она даже посетила его родину Лемеши.
- Алексей Разумовский не просто граф, как другие, он граф Священной Римской империи, по патенту Карла VII он «потомок княжеского рода».
Арлекин:
- Что же удивительного? Он достойно выглядит. Как мещанин во дворянстве. А вот там прошел подвижный старичок…
- Это же Лесток!
- Граф Лесток. Как он важен и по-прежнему весел!
- По-прежнему, не скажешь. Он как-то неестественно весел, словно пьян. Недавно он лишился своей должности лейб-медика императрицы.
- Стар уже.
- Однако в прошлом году женился третий раз и по любви – на молоденькой барышне, сестренке Юлии Менгден, подруги покойной Анны Леопольдовны. Сама императрица украшала невесту диадемой.
- Значит, старик в почетной отставке.
- Граф Лесток сохранил за собой должность главы медицинской канцелярии, но по-прежнему увлекается политикой, поскольку его обхаживают иностранные послы, одаривая его подарками или взятками, все дело, как посмотреть. Подарки от дружественной страны можно принимать, взятки от недружественной брать рискованно.
- Но хуже, граф Лесток оказался между двух огней: между Бестужевым, канцлером, и Воронцовым, вице-канцлером, которые ориентируются один на Австрию и Англию, другой на Францию, выступающей против России. Граф Лесток вступил в тайные сношения с прусским послом, отзываясь весьма нелестно об императрице, о чем прознал Александр Шувалов, глава Тайной канцелярии. Граф Воронцов доложил императрице, та сказала: «Надо за ним присмотреть!»
Показываются довольно странные особы, которых легко принять за Пьеро и Коломбину, за которыми следует Арлекин.
Маски с удивлением:
- Как в зеркалах, я вижу нас самих?
- Нет, это из комедий итальянских!
Пьеро, не обращая внимания, где он находится, обходится с Коломбиной весьма немилосердно. Он занимается экзерсисами, вовлекая в свои упражнения Коломбину, которая держится деревянно, как кукла, впрочем, как и Пьеро.
За малейшие промахи Пьеро наотмашь бьет шпагой Коломбину по заду, что она выносит не то, что стоически, а без реакции, будто лишена чувствительности, то есть как кукла. Очевидно, привыкла, выработала форму внутренней самозащиты.
Лишь с приближением Арлекина она теряет самообладание и начинает хохотать, превращая истязание в площадную шутку, чего не выносит Пьеро и убегает, а Коломбина, смеясь и оживая, падает в объятия Арлекина, который красив и благороден.
Начинается танец-пляска влюбленных под звуки польки, какие выводит на своей скрипке Пьеро, стоя у окна спиной к танцующим, с упоением отдающихся любви.
Танец становится слишком откровенным, привлекая внимание публики. Граф Лесток выглядывает из-за жалюзи:
- Шарлотта! Ты теряешь голову! Угодишь в монастырь!
Продолжая пляску, Коломбина или Шарлотта:
- По крайней мере, безвинной там не окажусь. Такая страсть стоит монастыря. Да, я разве не в монастыре? Судьба такая! Россия – мой монастырь!
Граф Лесток, удаляясь:
- Не подходи ко мне!
Распрощавшись в слезах с Арлекином, Коломбина находит Пьеро у окна с его скрипкой.
Маски с изумлением:
- Так, это же великий князь с княгиней Екатериной Алексеевной!
- Но что они разыгрывают здесь, в садах Эдема, счастливейшие из смертных, под эгидою Венеры, ревнивой к красоте или уму принцессы, иль ее возлюбленного?
- Сойдет он за Пьеро или Петрушку, актера площадного на гуляньях, с гармошкой…
- А у этого-то скрипка!
Между тем в бальном зале Нарышкин, подменив танцмейстера, выстраивает 12 пар, очевидно, из самых искусных танцоров и дам, не из самых молодых и не из самых юных.
Музыканты приготовились и по знаку Нарышкина, который управлял как оркестром, так и ходом танца, заиграли. Среди зрителей в кресле сидела императрица, а за ее спиной стоял граф Разумовский.
Начал он с очень медленного, но притом исполненного прыжков англеза; потом перешел в польский, продолжавшийся чрезвычайно долго и с такими прыжками, что вынести, кажется, уже нельзя.
Тотчас по окончании польского составился новый танец, похожий несколько на штирийский; в нем опять страшно прыгали и делали разные весьма забавные фигуры.
Однако на этом не закончилось. Нарышкин поставил всех в общий круг, как делал некогда генерал Ягужинский, и предоставил своей даме начать род арлекинского танца, который все по порядку должны были повторять за ней, с тем чтобы кавалер следующей пары выдумывал что-нибудь новое, ближайший к нему также, и так далее до последней пары.
В числе многих выдумок были следующие: одна из дам, потанцевав несколько в кругу, обратилась к Нарышкину, поцеловала его и потом стащила ему на нос парик, что должны были повторить все кавалеры и дамы.
Нарышкин, играя роль генерала Ягужинского, стоял при этом так прямо и неподвижно, как стена, даже и тогда, когда его целовали дамы.
