Николай Погодин - Минувшие годы
Черемисов. И все-таки мне не нравится разговор Ждановича. Что там ни говори, а он не дурак.
Является Месяцев.
Месяцев. Пришел домой, старуха говорит: жена меня разыскивает. Не заходила?
Черемисов. Здесь твоя Наташа.
Месяцев. Что со Ждановичем? Полез обниматься: «Месяцев, осиротели». Почему осиротели?
Черемисов. Миньяров уезжает в Москву, меня командируют куда-то ликвидировать прорыв. Вот он и заскучал. (Дает телеграмму.)
Месяцев. Та-ак. Ликвидировать прорыв. А по заводу шопот: «Черемисова снимают». Я Люшина прижал к стене: ты, сукин сын, распускаешь слухи? Божится, пищит. Конечно, он. Имей в виду, Митя, это твой отпетый враг. Говорят, что он Кряжину в Москву кляузы сочиняет…
Является Наташа.
Наташа. Ну вот, поешьте, выпейте вина. (Увидела Месяцева.) Митюша, ты за мной?
Месяцев. Ты за мной, я за тобой. Отведи меня домой, Наташа, я хуже пьяного…
Наташа (торопится к нему). Не заболел ли? Месяцев (оживляясь, весело). Хуже. Грипп-одно удовольствие. Лежи и чихай. А тут и чихнуть некогда. Скоро поправимся. Митя, ты не горюй. Отрапортуем.
Миньяров (Наташе, тихо). Пусть отоспится. Лучше будет.
Месяцев. Ты теперь не лезь. Сам еще заявишься судить нашего брата за то, что спали. Ну, мы не прощаемся. Поедем вместе на аэродром. Ты, Митя, погуди перед окнами. Наташа, руку. Ушли.
Черемисов. Садись, закусим. А что такое Трабский?
Миньяров. Барин. Но в партии давно. Был международником… (Припоминая, усмехнулся.)Писал в газетах, часто его снимали за ошибки. Пошел в Промакадемию. На хозяйственной работе будто поднялся… (Прибавил.) Столичный гонор…
Черемисов. Жданович — бестия. Он больше притворяется, чем выпил.
Миньяров. А что?
Черемисов (раздумывая). «С одними мы работаем, с другими служим»… К чему-то решил высказаться.
Миньяров. К чему ты клонишь? Говори прямее.
Черемисов. Боюсь сказать… Эти мысли часто беспокоят.
Миньяров. Какие мысли?
Черемисов. Я начинаю думать, что в партии со стороны каких-то лиц, групп, — чорт их знает, как их теперь определить, — есть тайная война против генеральной линии.
Миньяров. От слов к делам? Так, что ли?
Черемисов. Язык не поворачивается. Немыслимая вещь.
Миньяров. Предательство?
Черемисов. Думаю, что так.
Миньяров (внимательно). А ты не горячись. Понятно? Мы провели социалистическое наступление по всему фронту. Наши победы можно сравнить с Октябрьской революцией. Оппозиция формально признала это в своих заявлениях. Разоружились. Лавируют, маскируются? — мы пока не знаем. Дела покажут. Но вот что хорошо, дорогой мой, что ты раздумываешь на такие темы. Не стал простым дельцом. Возьми того же Кряжина. Деляга. Словами Кирова скажу: нужно, чтобы нам в повседневной практической работе всегда сопутствовала большевистская, честная, благородная внутренняя тревога за дело партии. В добрый путь, Митя. Не верь, что в мире наступили мир и благодать…
ЗАНАВЕСКАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Огромный деловой кабинет, где стены от пола до потолка состоят из стекла. Кабинет занимает угловую часть строения, и отсюда видна панорама медеплавильного завода. Свирепствует пурга. В кабинете горят верхние матовые плафоны, так как дневного света нехватает. Кабинет обставлен с деловой роскошью. Жданович и Черемисов.
Черемисов. Ты что тут исследуешь?
Жданович (безразлично). Директор просит сделать ему кондиционный воздух одной температуры зимой и летом.
Черемисов. Негодуешь? (Усмешка.) Негодуй.
Жданович. А ты — нет? Неплохо выглядишь.
Черемисов. Безделье. Разжирел. (Кивнул на окна.) Телеграф еще не действует?
Жданович. Порвало… чинят.
Черемисов. Жданович…
Жданович. А?
Черемисов. В свой старый цех перехожу… на металл…
Жданович. Не понимаю… Зачем?
Черемисов. Опять-таки варить металл.
Жданович. Ну, а смысл какой?
Черемисов. Прямой. Я кто? Металлург. Жданов и ч. Да, но…
Черемисов (перебивая). Что?.. Я не Люшин — сидеть в бумажном хламе. Четыре месяца держали — хватит.
Жданович. А вспомни ту ночь, когда вы с Миньяровым уезжали.
Черемисов. Я памятливый.
Жданович. Ехал на три-четыре месяца, а просидел полтора года. Сколько тут против тебя наковыряли материалов!
Черемисов. Значит, плохо ковыряли, если я жив-здоров.
Жданович. Да, но…
Черемисов. Что нокаешь? Не мог же, в самом деле, Трабский полтора года временно исполнять обязанности директора.
Жданович. Но ты мог бы сюда и не возвращаться.
Черемисов (усмешка). А я привязчивый… (Серьезно.) Какой ни на есть, но я ведь инженер-цветник. Мне надо уметь столько же, по крайней мере, сколько умеешь ты. Понятно?
Жданович. Но я хочу сказать, что это очень круто, Черемисов. В цех… к печам.
Черемисов. А на печах можно варить различные металлы. И некоторые новые идеи меня больше всего сейчас занимают. (Грубо-непримиримо.) Чорт вас возьми, вы здесь отстанете не только от Запада, но от самих себя. Надо же иметь в виду войну. В Испании идет подготовительная репетиция. Немецкие фашисты открыто проверяют свою технику. Если не в цех, то никуда. Уеду.
Жданович. Удивительный ты человек!
Черемисов. С Митькой Месяцевым, с молодыми мастерами поставим опыты…
На пороге Трабский.
Добьюсь. Поставлю на своем. Пойду варить металл.
Трабский (с подчеркнутой европеизированностью, которая легко переходит в грубую бестактность). Вот как! Вы и меня посвятите в свои проекты? (Ждановичу.) Главинж, а вы зайдите ко мне минут через пятнадцать.
Жданович. Слушаюсь. (Ушел.)
Трабский (приглашая Черемисова сесть). Прошу. Как надо понимать ваши слова?
Черемисов. В буквальном смысле. Перехожу на производство.
Трабский. А вы не думаете, Дмитрий Григорьевич, что этот жест может выглядеть трагически?
Черемисов. Я не подчеркивал и не подчеркиваю, что я обиженный.
Трабский (смеется). Знаю, знаю, на кого вы зуб имеете… Но вы преувеличиваете.
Черемисов. Не будем спорить.
Трабский (открыто). Ох, Черемисов, Черемисов, куда же мне вас деть? Я понимаю: производственник, человек большой энергии.
Черемисов. А я вам помогу… Вы меня пошлите в цех с особыми исследовательскими задачами…
Трабский (просто, с юмором). А вы оттуда начнете со мной борьбу?
Черемисов (в тоне реплики). Мне было бы сподручней из аппарата начинать борьбу. Прибавлю, Яков Яковлевич, у вас прорва ошибок, дилетантство… Ударила непогода, и вы завтра останетесь без хлеба.
Трабский. Не я планировал завод в пустыне.
Черемисов. А где же его планировать? В Москве, на Театральной площади?
Трабский (раздраженно). Я не меньше вас знаю, как планировать. Все дело в том, что мы из кожи лезем вон. Вы понимаете, не маленький.
Черемисов. «Нельзя не подгонять страну, которая отстала на сто лет… и которой из-за ее отсталости угрожает смертельная опасность». И вы не маленький.
Трабский. Цитата?
Черемисов. Да, цитата.
Трабский. А я в цитатах не нуждаюсь. Вы еще были мальчиком, когда я в Петрограде… Хотя это общеизвестно в партии. Вот что, Черемисов: уезжайте-ка отсюда подобру-поздорову. Какого чорта нам с вами драться!
Черемисов. А почему нам непременно драться?
Трабский (не обращает внимания). Назначили-сижу. Устал я. У меня склероз, подагра. Чуть непогода — боли. А я ведь в партии с пятнадцатого года. Старик.
Черемисов. В пятьдесят лет?
Трабский. Эх, дорогой мой, пятьдесят, но какие пятьдесят! Давайте лучше, Дмитрий Григорьевич, мирно разойдемся.
Черемисов. Простите, Яков Яковлевич, но я вас плохо понимаю.
Трабский. Как угодно.
