Том Стоппард - Отражения, или Истинное
Анни. Не суди по себе. Бывают и другие мотивы.
Генри. Какие там другие!
Анни. Ну, просто мы с ним знакомы…
Генри. Подумаешь, дорожное знакомство.
Анни. Значит, ему повезло. Другим политзаключенным не посчастливилось встретить меня в поезде.
Генри. Это Броуди политзаключенный?
Анни. Но полиция-то на него набросилась за политическую акцию, с нее все началось, значит, это…
Генри. Априори?
Анни. Нет же…
Генри. Де-факто?
Анни. Да пойми, любой невинный человек сопротивляется аресту, он же знает, что он – не преступник!
Генри. Разве поджог – не преступление?
Анни. Преступление – дома поджигать. А поджечь венок на могиле неизвестного солдата – это протест, символ! Неужели разницы не видишь?
Генри (старательно выбирая слова). Да, разумеется… Разница огромная.
Анни смотрит недоверчиво.
Анни. К тому же он – захлебнулся в эмоциях.
Пауза.
Генри. Слушай, неужели из настоящей леопардовой кожи? Или просто ткань с таким рисунком?
Анни (бросается на него внезапно и яростно). Ты меня не любишь, как я тебя! Просто от Шарлотты отдыхаешь! Смена впечатлений.
Генри. Да, новых впечатлений много, и какие яркие! Я таких дурех в жизни не видывал. Я тебя очень люблю. И не понимаю, чего ты бесишься.
Анни. Что тут непонятного? Ревность для любящих естественна. А вот то, что ты не ревнуешь – неестественно. Значит – не любишь.
Генри. Помнится, ты говорила, что не ревнива…
Анни. Ну а ты-то, ты – неужели нисколечко меня не ревнуешь?
Генри. К кому?
Анни. Да к кому угодно. Тебе, например, безразлично, что Джеральд Джонс норовит лизнуть меня в ухо при каждом удобном случае.
Генри. И всего-то?
Анни. Ну почему ты всегда надо всем смеешься! Обидно даже…
Генри. Но ты же к нему равнодушна!
Анни. Я-то равнодушна, но почему ты принимаешь это как должное?
Генри. Глупо ревновать без причины.
Анни. Но почему все-таки тебе все равно?
Генри. Мне не все равно.
Анни. Нет, все равно.
Генри. Ладно. Все равно. Тебе интересно – почему? Да потому, что я чувствую свое превосходство. Твой Джеральд – нищий, подбирает крохи с барского стола. Самонадеянность выдает его с головой. И ты права. Мне абсолютно все равно. Он мне даже симпатичен. Какая тут ревность? Ведь ты всегда возвращаешься домой, ко мне. И нам так хорошо вдвоем. Я люблю любить и быть любимым. Люблю любовь, страсть: она отъединяет тебя и того, кого любишь, от прочих – серых, неразличимых. У мира отныне два лика: любимый человек – и все остальные. Ты и они. Я так тебя люблю.
Анни. А я тебя.
Целуются. Звенит будильник на наручных часах Генри. Генри и Анни отрываются друг от друга.
Генри. Прости.
Анни. Смотри под копыта не угоди.
Генри. А ты – под Броуди.
Генри идет к двери. Останавливается, кивает Анни. Она кивает в ответ. Он выходит.
Анни медленно подходит к письменному столу, смотрит на исписанные страницы. Включает радио, звучит музыка Баха. Возвращается к столу и рассеянно выдвигает один из ящиков. Оставив его открытым, идет к двери, на миг исчезает в прихожей, появляется вновь и закрывает за собой дверь. Подходит к одной из картонных коробок, выкладывает на пол перед собой стопку бумаг и, присев на корточки, начинает тщательно и неспешно просматривать. Бах все звучит.
Акт второй
Сцена пятая
Генри и Анни.
Два года спустя. Другой дом. Гостиная-кабинет. Три двери. По облику Генри и Анни тоже должно чувствоваться, что прошло два года. Возможно, Генри в начале сцены читает в очках. Или он, допустим, отрастил усы. У Анни может измениться прическа. На проигрывателе крутится пластинка – звучит опера Верди. Телевизор, видеомагнитофон, а на столе Генри – крошечный радиоприемник и пишущая машинка.
Генри один, читает отпечатанную на отдельных листах пьесу. Несколько секунд спустя из спальни или из кухни выходит Анни, бросает на Генри внимательный взгляд, а потом садится и смотрит, как он читает. Прислушивается к музыке. Генри поднимает на нее глаза. Анни смотрит на него.
Анни. Ну, говори.
Генри. Э-э… Штраус.
Анни. Что?
Генри. Или нет, не Штраус.
Анни. Я про пьесу спрашиваю.
Генри (кивает на страницы). Ах про пьесу…
Анни (презрительно). Штраус!.. Какой же Штраус, если поют по-итальянски?
Генри. Разве? (Прислушивается.) И в самом деле. Значит, опера итальянская. А кто у нас писал итальянские оперы? Верди.
Анни. А точнее?
Генри. Джузеппе.
По лицу Анни он видит, что говорит не то.
Монте?…
Анни. Какая опера, спрашиваю?
Генри. Ах опера… (Уверенно.) «Мадам Баттерфляй».
Анни. Издеваешься? (Подходит к проигрывателю, выключает.)
Генри. Клянусь, я действительно…
Анни. Как был невежей, так и остался. Два года с тобой бьюсь.
Генри. Да нравится мне твоя классика, честное слово, нравится. Композиторов только путаю… Они же все одинаково пишут – и за десять лет не разберешься, кто есть кто. А слух у меня получше твоего: тебе что «Братья Эверли», что «Сестры Эндрюз» – никакой разницы.
Анни. Потому что ее и нет.
Генри. Так, может, нам разводиться пора? Или послушаем что-нибудь приличное?
Анни. Нет.
Генри. Ладно, ставь свой опус номер раз. Для симфонического оркестра. (Напевает начало Пятой симфонии Бетховена.) Да-да-да-дааа…
Анни. Ну, хватит болтать, занимайся делом.
Генри. Ладно. (Смотрит на рукопись. Может, не я первый это заметил, но интересная вещь: во все времена великие начинались на букву Б: Бетховен, Большой Боппер…
Анни. Буква – единственное, что их роднит.
Генри. Не скажи. Еще – оба умерли. А ты знаешь, что вместе с Большим Боппером на том же самолете разбились Бадди Холли и Ричи Валенс?
Анни. Нет, не знаю. Ты что, решил не читать пьесу?
Генри. А Бадди Холли было всего двадцать два… Представляешь, сколько бы он еще сделал? Погибни, скажем, Бетховен в авиакатастрофе в двадцать два года – и вся история музыки пошла бы по-новому. Как, впрочем, и история авиации.
Анни. Генри!
Генри. Помню я про его пьесу, помню! (Снова смотрит на рукопись.)
Анни. Много прочитал?
Генри. У тебя к этой пьесе профессиональный интерес или чисто личный?
Анни. Что значит «чисто личный»?
Пауза.
Генри. У тебя к этой пьесе личный интерес или чисто профессиональный?
Анни. А сам ты как думаешь?
Пауза.
Генри. Пауза.
Анни. Пожалуй, я смогла бы сыграть…
Генри. Мэри? Конечно – даже без грима.
Анни. Вот и отлично. «Три сестры» все равно сходят.
Генри. Неизвестно. Сестры – народ упрямый.
Анни. Да две другие беременны.
Генри. Ничего, пару строк дописать – и порядок.
Анни. Если ты пьесу Броуди доработаешь, скажем, за месяц…
Генри. А я думал, ты в Глазго едешь, на эту кровосмесительную роль.
Анни. Я еще не решила.
Генри. Так решайся. Классика, Уэбстер, рыцарские страсти – прелесть!
Анни. Это Форд,[5] а не Уэбстер. Да и в Глазго ехать…
Генри. А что, севернее Лондона ты уже не играешь?
Анни. Просто думала – ты заскучаешь без меня. Извини, ошиблась.
Генри. А я думал – ты меня с собой возьмешь. Извини и ты.
Анни. Да ты не то что на месяц, на неделю бы не поехал!
Генри. Что верно, то верно. Я уж так, по инерции. Но я бы скучал!
Анни. Придется поскучать: Глазго и вправду – не ближний свет.
Генри «стреляет» ей в лицо указательным пальцем.
Генри. Ага! Значит, все-таки едешь? И репетиции будут там?
Анни (кивает). Неделю здесь, потом там. (Кивает на рукопись.) Так где ты остановился?
Генри. Сцена в поезде:
«– Странный вы. Билли. Сколько вам лет?
– Двадцать. Но в душе я – старик».
Почитать вслух?
Анни. Если хочешь…
Генри. Диалог так лучше чувствуется.
Анни. Ну давай.
Генри. Тогда я вернусь к началу сцены. Хорошо?
Анни кивает. Генри изображает стук колес – серьезно или в насмешку. Анни слушает настороженно.
(Читает.)
«– Простите, это место не занято?
– Нет.
– Не возражаете?
– У нас свободная страна.
– Благодарю вас.
Садится напротив Мэри. Она продолжает читать.
– Далеко едете?
– В Лондон.
– И вы, значит, считаете, что мы живем в свободной стране?
– А вы не согласны?
– В корне! Мы свободны делать только то, что нам диктуют. Кстати, меня зовут Билл. А вас?
– Мэри.
– Очень приятно с вами познакомиться, Мэри,
– Мне тоже, Билл.
– Вы не знаете, когда мы прибываем в Лондон?
– Если не опоздаем – в половине второго.
– Мэри, вы мне напомнили Муссолини».
Да-да, вы очень похожи, такие же глаза…
Анни. Не придуривайся. Или не читай.
Генри. Извини.
«– Если не опоздаем – в половине второго.
– Мэри, вы мне напомнили Муссолини. Знаете, как про него говорили: «Пускай он фашист, зато поезда не опаздывают». Непонятно, почему у нас, в Британии, поезда из графика выбиваются…
