Николай Гумилев - Отравленная туника

Неведомого, нищего пришельца,
С гортанным голосом, с угрюмым взглядом,
С повадкой угрожающего зверя,
Без тени человеческой души?

Не смеешь ты так говорить о нем!
Он нежен, точно знойный ветер с юга,
Его слова – как звоны лютни в сердце,
Которое один он понимает,
И царство, им утраченное, было
Исполнено таким великолепьем,
Какого не найдешь и в Византии,
Не только что в несчастном Трапезонде.

Прости меня! Я – воин и забыл,
Что нет иного права, чем победа.

Ты очень больно сделал мне, но все же
Тебе прощаю я за то, что ты
Поможешь мне. Зачем тебе поход?
И так ты заслужил довольно славы.
Пусть поведет в Аравию войска
Тот, для кого всего дороже мщенье,
Пусть он вернет и дом, и трон отцовский,
Чтоб я его женою стать могла.

И ты меня об этом просишь?

Разве
Меня совсем уже не любишь ты?

Я вспоминаю древнее преданье,
Которое не помню где я слышал,
Что женщина не только человек,
А кроткий ангел с демоном свирепым
Таинственно в ней оба совместились,
И с тем, кто дорог ей, она лишь ангел,
Лишь демон для того, кого не любит.

Опять меня бранить ты начинаешь
И на вопрос не отвечаешь мой.

Какой вопрос?

Поход ты уступаешь?

Еще об этом спрашиваешь ты?
Мой честный меч, широкий и блестящий,
От взгляда моего он потускнеет,
И сильный конь мой выдержит едва ли
Меня с моей чудовищною болью…
Довольно! Пусть ведет поход кто хочет.

О, как мне больно за тебя! Как будто
Я в чем-то виновата пред тобой!
Я всё, я все отдам тебе, но только
Оставь мне радость и любовь мою.

Мне больше ничего не надо, Зоя.

Царевна, радуйся, сейчас приказ
За императорской печатью прибыл;
Пятнадцать тысяч воинов: гоплитов,
Копейщиков и лучников, и готов
Уже готовы выступить в поход!
И я, и я их поведу, царевна.

Ты Зоей звал меня недавно.

Да.
Прости, царевна, у ворот я видел
Коня огромного, как дикий слон,
И рыжего, как зарево пожара;
Он мой. Когда к нему я подошел,
Он на меня так злобно покосился.
На нем я и поеду во главе
В Аравии невиданного войска.

Ты город свой вернешь, в твоем дворце,
Не правда ль, будут бить всегда фонтаны
И перед ними заплетаться розы,
Большие точно голова ребенка?
И в роще пальмовой по вечерам,
Где будем мы бродить рука с рукою,
Не правда ль, птицы запоют такие,
Магические, синие, как луны,
Что сердцу станет страшно, как тогда,
Когда меня понес ты, и не будет
Печальным больше мой Хранитель, Ангел?

Конечно! Только прежде разорю
Осиное гнездо Бену-Ассада.
Мне ведомо становище злодеев:
Копейщиков пущу я по равнине,
Гоплиты будут слева за ручьем.
Когда Бену-Ассад войдет в ущелье,
С утесов лучники его осыпят
Стрелами оперенными, как градом,
А после все мои докончат готы,
С холодными, как их страна, глазами,
С руками крепче молотов кузнечных.

И ты тогда за мной вернешься?

Да.
О, как я счастлив! Милый южный ветер,
Когда я шел сюда, лицо мне жег,
И волны горбились среди Босфора,
Те самые, быть может, что стучали
О камни Африки, когда смотрелись
В них пьяные ночным убийством львы.
Но ты грустна как будто?

Ты уходишь,
И больно мне.

В твои ночные сны
Являться буду я окровавленным,
Но не своей, а вражескою кровью.
Я головы владык, мне ненавистных,
Обрубленные, за волосы взяв,
Показывать тебе с усмешкой буду,
И ты тогда поверишь, что недаром
К моей груди вчера припала ты.

Но, может быть, ты и меня возьмешь
С собой, иль сам останешься на время?
Есть у меня враги.

Не бойся их!
И кто они? Царь Трапезондский – воин,
Так он не станет женщинам вредить.
Юстиниан? Но он отец твой. Евнух?
Толстяк, который любит рассужденья.
Ах да! Императрица Феодора!
Но и она не может быть страшна,
Повыдергал я зубы у ехидны,
Я расскажу тебе о ней…

Но что там?
Войска проходят… Первая колонна
Уж грузится на первую галеру,
И я не там. Прощай. Пора идти.

Еще одно мгновенье.

Вон гоплиты,
На солнце лиц их различить нельзя,
Так нестерпимо блещут их доспехи.
Иду!

Один лишь поцелуй.

Вот готы.

Ушел… Как сон, увиденный под утро!
Ушел… И не поцеловал меня!
Теперь пред ним веселые дороги,
Оазисы, пустыни и моря,
И бой… А если он… Но нет, я верю,
Что это невозможно… Невредимым
Вернется он и увезет меня
К священным розам и фонтанам белым.

Там воины проходят; я не знаю,
Как он, где лучники, а где гоплиты,
У всех у них обветренные лица
И поступь тяжкая, как будто шли
Они из Галлии без остановки
И думают до Индии дойти.
Они молчат, бегут за ними дети,
И женщины в изодранных одеждах
Их за руки хватают и целуют,
Как я… как я поцеловать хотела!
Их грозен облик, с плеч спадают шкуры
Медвежьи и тигриные, их руки
Как будто продолженье их мечей,
Но всё идут и глаз не опускают,
Глядят вперед уверенно и просто,
Как те, кому не следует стыдиться
Измен, предательства и вероломства.
Храните ж, воины, святую доблесть,
Начальника храните своего
И моего возлюбленного.

Зоя!
Утешься, дочь моя, ведь твой жених
Остался и сегодня ваша свадьба.

Остался он?

Войска повел араб.

Так он уехал?

Зоя, Зоя?
Царь Трапезондский ждет тебя во храме,
А ты – скажу ль? – тоскуешь по арабе.

Имр-Эль Каис из Кинда – мой жених.
Я не хочу и не возьму другого.

Про Имра я дурного не скажу…
Как про меня он говорит… Не так ли?
Молчишь?.. Ну, значит, так! Однако, царь
Тебе в мужья твоим отцом назначен,
А ты ведь знаешь нрав Юстиниана:
Он не захочет дать напрасно слово
Иль положить напрасно в яд тунику.

Тунику в яд? Какую? Я не знаю!

Тунику Трапезондского царя.

Зачем?

А лишь затем, что Трапезонд –
Приморский город и весьма торговый,
И будешь ты царицей Трапезонда.

Из-за меня? Убить того, кому
Уж я однажды сделала так больно
И для кого я жизнь отдать готова,
Чтоб искупить вину мою?.. О горе!

Об этом ты поговори с отцом.

Мне радостно вас видеть вместе. Мир
В семействе императора – прообраз
Священный государственного мира.

Ну, если так, народ восстал и с ревом
Бежит по улицам и площадям,
Пылают зданья, рушатся дворцы,
Под стенами разбойники и волки
Довольные, ища добычи, бродят.
Царевна из твоей выходит воли!

Отец, ужели брачная туника
Отравлена?

Отравлена.

Зачем?

Зачем пылают молнии на небе,
Сжигая достоянье поселян,
Зачем бывают бури и самумы,
Бывают ядовитые цветы?
Дитя мое, законы государства,
Законы человеческой судьбы
Здесь на земле, которую Господь
Ведет дорогой неисповедимой,
Подобны тем, какие управляют
И тварью, и травою, и песчинкой.