Николай Гумилев - Отравленная туника

В Александрии
Я жил пятнадцать лет тому назад.

Как раз когда была там Феодора.

Какая?

Неужели ты не знаешь,
Что так зовут императрицу нашу?

Как, Феодора? С кудрями как смоль,
С горячим ртом и легкими ногами,
Белее, чем кедровые орешки,
Освобожденные от скорлупы?
Ха, ха… Теперь спасен я!

Ты не мог
С ней встретиться, она жила в пустыне,
Там некий старец наставлял ее
В искусстве покаянья и молитвы;
А ты, наверно, пировал в дворцах
Купцов богатых и центурионов,
Бывал на играх и звериных травлях
Да посещал языческие школы.
Однако скоро полдень, нам пора.
К тому же в этот час императрица
Бывает здесь.

Ее-то мне и надо.

Ты здесь еще?

Я здесь, императрица,
Благодарить тебя и день назначить
Венчанья моего с царевной Зоей.

Ты помешался, бедный человек.

И попросить еще, чтобы в поход
Был я, не Трапезондский царь, отправлен.

Но почему ты до сих пор не взят
Под стражу? Где ленивый этот евнух?

Он здесь, императрица, связан мною
За скучную назойливость свою.

Ужель осмелился, безродный нищий,
Ты нашего сановника связать?
Нет, это слишком… кто там? Стража, слуги,
Сюда, сюда, на помощь!

Феодора,
Что, родинка твоя под левой грудью
По-прежнему похожа на мышонка?

Что говоришь ты?

Видишь этот шрам?
Ты помнишь, как меня ты укусила
В Александрии теплой, лунной ночью,
Когда ты танцевала перед нами,
И я тебе мой бросил кошелек
С алмазами, не с золотом? Ты помнишь?

Ты? Ты тот Имр? Какое наважденье!
Но почему ты здесь? Постой, ты знаешь,
Что я тебя любила одного?

Ну нет, не одного! В Александрии
Твоей любовью многие хвалились.

Я до тебя не знала наслажденья,
Я отдавалась просто, как дитя…
О, как томит меня воспоминанье.
Скажи, еще меня ты любишь?

Нет.

Да, знаю я, незрелая девчонка
С печальным ртом, огромными глазами
Тебе дороже… Так она погибнет!

Императрица, грустно жить в цепях!

В цепях?

Да, если Кесарь всё узнает,
Ты думаешь, что он тебя простит?

И ты решишься женщину предать,
С которой ты изведал наслажденье?

Я должен девушку спасти, с которой
Судьба моя навеки сплетена.

Так что ж мне делать?

Только покориться!
И вор, столкнувший путника с моста,
Потом его вытаскивает сам,
Узнав в нем неожиданно знакомца.

Ты отомстил, а я не отомстила.

Такая уж удача мне.

Ну, что ж!
В моей груди опять забилось сердце
Без ненависти, без любви, а только
Послушное ударам медным бубна,
Стремительно взлетающим ногам
Да стеблям рук, закинутых высоко.
Не правда ль, я не плохо танцевала?

Ну, в добрый час. Ты поняла меня.
Я ухожу, но помни, Феодора,
Предательства со мной не удаются!

А этого, быть может, умертвить?
Он слышал разговор наш.

Нет, не стоит.
Он промолчит, он знает столько тайн,
Что уж они его не обольщают.
Но уноси его скорей. Вот Кесарь!

Кто был сейчас с тобой?

Арабский странник.

Но что он делал?

Говорил со мной.

Свободен он?

По моему веленью,
Вот этим подтвержденному кольцом.

Назад, назад кольцо мое!

Возьми,
Но только я как должно поступила,
Он был бы здесь опасен и в тюрьме.

Кому опасен?

Мне, одной лишь мне!

Что ты сказала? Как? Он покушался
На жизнь твою?

Ужели ты не видишь,
Как щеки у меня горят, как трудно
Мне говорить об этом пред тобой?
Мне стыдно! Ты меня ревнуешь только
К каким-то небывалым прегрешеньям,
А подлинной опасности не видишь.

Его ты любишь? Отдалась ему?

О, нет, когда б ему я отдалась,
Мне силы не хватило бы сознаться.

Так в чем же дело?

Мне уж тридцать лет,
А в эти годы к женщинам приходят
Еще неведомые искушенья.
Пускай его отправишь ты в тюрьму,
Я буду думать о тюрьме всечасно;
При каждом шорохе, при каждом звуке
Мне будет чудиться, что это цепи
Звенят на стройных, бронзовых ногах.
Убьешь его, и мука будет горше,
Он, мертвый, станет мне являться ночью,
Ласкать меня, и будут пахнуть тленом
Его мучительные поцелуи.
О, мой супруг, тебя любила я,
Как дивный жемчуг, как звезду Востока,
Как розу благовонную, а ты
Меня предашь лукавящему змию.

Тебе я верю. Верю и всегда,
Когда себя ты обвиняешь…

Кесарь,
Одно есть средство защитить меня
От мук и небывалого позора –
Отдай ему начальство над войсками.
Когда я буду знать, что счастлив он
И никогда назад не возвратится,
То страсть моя исчезнет, точно тень
От облака, растопленного солнцем.

Но этот подвиг мною предназначен
Для Трапезондского царя, и легче
Отнять у льва голодного добычу,
Чем у такого воина поход.

Об этом ты не беспокойся: Зое
Уговорить удастся жениха.

А Зоя тут при чем? Ужель пришелец,
Как и тебя, ее околдовал?

Мне тридцать лет, а ей всего тринадцать.
Подумай, что ты говоришь.

Прости!
Я рад, что ты мне рассказала правду
И Зою защищаешь предо мной.
Да будет так!

О, дивный, дивный Кесарь!
Меня ты спас, и я тебя люблю.

Как хорошо мне, Зоя! Мы с тобою
Роднее стали, ближе. Есть о чем
Нам говорить. Араб? Он был испуган?
Он пред тобою преклонился?

Да.

Что ты ему сказала?

Я молчала.

А он?

Молчал и он, лишь звезды пели
Так звонко в сонном небе да крылатый
Склонялся ангел надо мной и плакал.
Послушай: я любовница араба.

Не знаешь ты сама, что говоришь!

Я никогда тебя не уверяла,
Что я тебя люблю, так почему же
Так больно мне? Ведь ты меня простишь?

Царевна, не испытывай меня,
Не вынесу такого испытанья!

Не мучь меня, не заставляй, чтоб вновь
Я страшное признанье повторила.

Но как случилось это?

Я любила.

Неведомого, нищего пришельца,
С гортанным голосом, с угрюмым взглядом,
С повадкой угрожающего зверя,
Без тени человеческой души?