Владимир Гуркин - Саня, Ваня, с ними Римас
Анна: На черта она ему? Он Урал наш любит…
Александра: А сколько ждать-то? Ну, я — ладно, мне-то… (Махнула рукой.) Переживу. (Показав на Римаса.) А ему чё страдать? Ему же тоже тяжело… И обидно. Я же понимаю. (Римасу.) Говорила тебе — Женя осудит. Говорила? (Закрыла лицо руками.)
Римас (закурив). Осуждаешь, Женя?
Женя: Я осуждаю?! Да я… Вы чё, рехнулись?! Я молиться на тебя, дядя Римас, готова… (Заплакала.) Бандеровку из меня какую-то делаете, фашистку какую-то… каменную. Ты почему про меня так думаешь, кока?
Анна (Александре). Эй, не осуждает, эй, видишь?
Александра:(обняв Женю). Девонька моя… Ластонька…
Римас: Александра тайменя запекла… Пойдёмте?
Александра: Пойдёшь, Женя?
Женя: Конечно, пойду. Переоденусь только. Свадьба, всё-таки.
Александра: Ещё чего! Никакой свадьбы — обозначимся и всё. Посидим просто…
Анна: Попоём?
Александра: Попоём, попляшем.
Анна: Но. А я вот — в самом нарядном… уже сижу.
Женя: Ты как пионерка, тёть Нюр: будь готов — всегда готов. Да?
Анна: Но. Лёня… Этот… Веников. Нет… Ну, этот, в бане который…
Женя: Голиков!
Анна: Во-во! Лёня Голиков!
Все смеются.
Александра:(испуганно). Господи! Кто там? (Побежала в огород.)
Женя: Куда ты?!
Анна: Всполошилась кого-то…
Ждут.
Александра:(вернувшись). Показалось в огороде кто-то шарится.
Римас: Кто?
Александра: Никого нет.
Женя (прошла к огороду). Может, ребятишки? Витя! Вова!
Анна: Кошки, наверно.
Александра: Фу, аж голова закружилась.
Женя: Вскочила резко, вот и закружилась.
Александра: Пока печь горячая, картошку поставить… Пошли, Альбертыч. (Обняла Римаса за шею.) Эх, Литва моя, Литва, голова бедовая! В какой хомут, в каки приключения головушку суёшь, соображаешь?
Римас: Понимаю, да.
Александра: Хорошо тебе… Девки, вы быстрее, не копайтесь… чтоб за вами не бегать.
Анна: Не помрём, дак придём.
Александра: Давайте.
Римас и Александра уходят.
Анна: В доме перед зеркалом вашим причешусь?
Женя (прижав кулаки к щекам). Вспоминают, что ли, меня? Щёки горят… пойдём.
Анна: А ты губы мажешь? Помада есть у тебя?
Женя: Есть.
Анна: Намажешь мне… этим… сердечком? Покрасившее. Намажешь?
Женя: Намажу-намажу. Идём.
Анна и Женя уходят в дом. Со стороны огорода во двор выходит Иван. Одет по-городскому: шляпа, галстук… Через левое плечо перекинут плащ, в правой руке большой деревянный чемодан. Направился было в дом, но не решился. Сел за стол. Ощупал его, осмотрел. Стол не тот, что прежде. И лавка не та. Достал портсигар, закурил. Хлопнув створками, Женя изнутри закрыла окно. Через небольшую паузу она и Анна вышли на крыльцо.
Женя: Ты теперь у нас, тёть Нюр, не Лёня Голиков… Ну-к, покажись. (Поправляя Анне причёску.) Ты у нас теперь… целая Любовь Орлова. Губки вот так сделай. А теперь так. Отлично! Палкой, всё ж таки, подопру… (Подпирает палкой дверь.) Готово. Пошли. (Спускаются с крыльца.)
Анна (увидев Ивана, но не узнав). Здрасьте…
Женя: Здравствуйте…
Иван встал, вышел из-за стола, снял шляпу.
Пауза.
Иван: Женя… Аня…
Женя медленно подошла к Ивану и, крепко обняв, спрятала лицо на его груди. Обняла Ивана и Анна. Плачут долго, в голос. И Иван плачет.
Иван (Жене). Выросла.
Женя: Дядя Ваня, миленький… Пришёл…
Анна: Седой. Нахлебался…
Женя: А мы ждём-ждём, ждём-ждём.
Иван: Пришёл… ёк комарок.
Анна: Не раненый? Нет?
Иван: Целый. Жень, дай попить.
Анна: Самогону хочешь?
Иван: Можно.
Анна: Я сбегаю.
Женя: Не надо, тёть Нюр. Дядь Ваня, у меня спирт медицинский… Счас. (Убегает в дом.)
Иван: Вспоминал твой самогон, Нюр, всю войну. Гонишь, не бросила?
Анна: Семь лет не гоняла.
Иван: Чего?
Анна: Матерьялу не было. Позавчерась первый раз сварила. Как знала, что прибудешь.
Вернулась Женя. В руках ковш с водой и поллитровая стеклянная банка со спиртом.
Иван: Ух ты… Откуда у тебя?
Женя: Спирт? В больнице дали.
Анна: В больнице работат. Во как!
Женя: Санитаркой. В Перьми, в Мотовилихе.
Анна: Давайте за стол, чё стоимте?
Сели за стол.
Женя: Ой, а закусить-то!
Иван: Сидите, водой запью. За встречу. (Пьёт.) Ну, вот теперь, кажись, пришёл… окончательно. (Закуривает.)
Анна: А ты чё не домой сразу? Чё крадучись?
Иван: Привычка… По-партизански — огородами… Разведку сделать: кто, что, как, где… Саня, поди, сердится? Где она?
Анна: Дома. Нас ждёт.
Женя: Ой, дядь Ваня-а-а-а…
Иван: Ну, получилось так… Чё поделаешь?..
Женя: Давай, сбегаю за ней.
Иван: Не, не надо! Посмотрю сначала на неё… со стороны. Интересно… какая стала… Пол войны партизанил, привык к сюрпризам-то.
Анна: Выскочишь — напугаешь.
Иван: Зачем? Я осторожно. Знаешь, как немца трясло… от сюрпризов наших?
Анна: Мы ж не немцы.
Женя: Схожу, дядь Ваня. Нехорошо. Я быстро.
Иван: Погоди-погоди! Стой! Женьк, ты куда? Сядь. Погоди. Вздохнуть дай… Хоть дух-то перевести. О, побежала. Куда я теперь денусь? Никуда… Всё. Гостинцы ж ещё… трофейные. Докурю, как человек, и пойду… за п…ми. Получу, однако, если пустит…
Анна: Пустят…
Иван: Под откос?
Женя (гладит Ивана по плечу). Дядя Ва-а-анечка-а-а…
Иван: Как твои-то: Петро, мать?
Женя: А папу убили. Под Сталинградом. В сорок третьем.
Анна: В день рожденья. Сыновий. Витькин.
Женя: Похоронка в марте пришла, а в ней — погиб двадцатого января, смертью храбрых. Вите как раз два годика исполнилось.
Анна: День в день выпало. Во как! В братской могиле лежит, с золотыми буквами — Рудаков Пётр Петрович.
Женя: Деревня Терновка. Не слышал?
Иван: Нет.
С улицы во двор входит Александра. Увидев Ивана, застыла на месте. Её не замечают.
Женя: Маме сразу плохо стало. Упала и умерла… Как бабушка.
Анна: Разрыв сердца, ага. В доме упала, как мама, и всё.
Александра медленно отступает спиной за угол дома.
Женя: Думали — обморок. У неё так бывало. Похоронку на стол положила и стоит. Стоит, стоит, стоит… На похоронку смотрит и чё-то думает, думает. Час, наверное, стояла.
Александра стоит, привалившись спиной к стене дома, закрыв лицо руками.
Анна: И молчит.
Женя: Так страшно, дядя Ваня.
Анна: Часа два стояла, если не больше.
Александра уходит.
Женя: Лицо серое почему-то сделалось. Потом голову подняла… Вот так встряхнулась, и голосом… тонким-тонким — как запищала, вроде. Но не запищала, а почти…
Анна: Ага, птичий такой голос.
Женя: Говорит: «Ну, ладно. Давайте Петю кормить…»
Иван: Кого?
Анна: Петю! Хотела Витю, а, видишь, как сказалось…
Женя: Потом… шаг сделала и…
Анна: И всё.
Женя (кивнув). Упала.
Анна: И всё.
Пауза.
Иван: Кто ещё из наших?
Женя посмотрела на Анну.
Анна: Миша мой повесился, Ваня. Зимой. В каком?..
Женя: В сорок третьем, в декабре.
Анна: С конюшни его убрал этот… Заголодали совсем. От переживаний права рука у него отнялась, перестала работать. В сарайку уйдёт и воем воет — ребят жалко. Ничё, говорит, у меня нет: ноги нет, руки нет — никакого пропитания вам сделать не могу. Один рот есть — вас объедать.
