Владимир Набоков - Событие
Хорошо-хорошо… Вываливайте.
РЕВШИН:Итак, как только мы с вами расстались, я отправился на его улицу и стал на дежурство.
ТРОЩЕЙКИН:Вы его видели? Говорили с ним?
РЕВШИН:Погодите, я по порядку.
ТРОЩЕЙКИН:К черту порядок!
РЕВШИН:Замечание по меньшей мере анархическое, но все-таки потерпите. Вы уже сегодня испортили отношения с Вишневским вашей склонностью к быстрым словам.
ТРОЩЕЙКИН:Ну, это начхать. Я иначе устроюсь.
РЕВШИН:Было, как вы знаете, около десяти. Ровно в половине одиннадцатого туда вошел Аршинский, — вы знаете, о ком я говорю?
ТРОЩЕЙКИН:То-то я его видел на бульваре, очевидно, как раз туда шел.
РЕВШИН:Я решил ждать, несмотря на дождик. Проходит четверть часа, полчаса, сорок минут. Ну, говорю, он, вероятно, до ночи не выйдет.
ТРОЩЕЙКИН:Кому?
РЕВШИН:Что — кому?
ТРОЩЕЙКИН:Кому вы это сказали?
РЕВШИН:Да тут из лавки очень толковый приказчик и еще одна дама из соседнего дома с нами стояли. Ну, еще кое-кто — не помню. Это совершенно не важно. Словом, говорили, что он уже утром выходил за папиросами, а сейчас, наверное, пойдет завтракать. Тут погода несколько улучшилась…
ТРОЩЕЙКИН:Умоляю вас — без описаний природы. Вы его видели или нет?
РЕВШИН:Видел. Без двадцати двенадцать он вышел вместе с Аршинским.
ТРОЩЕЙКИН:Ага!
РЕВШИН:В светло-сером костюме. Выбрит, как бог, а выражение на лице ужасное: черные глаза горят, на губах усмешка, брови нахмурены. На углу он распрощался с Аршинским и вошел в ресторан. Я так, незаметно, профланировал мимо и сквозь витрину вижу: сидит за столиком у окна и что-то записывает в книжечку. Тут ему подали закуску, он ею занялся, — ну а я почувствовал, что тоже смертный, и решил пойти домой позавтракать.
ТРОЩЕЙКИН:Значит, он был угрюм?
РЕВШИН:Адски угрюм.
ТРОЩЕЙКИН:Ну, кабы я был законодателем, я бы за выражение лица тащил бы всякого в участок — сразу. Это все?
РЕВШИН:Терпение. Не успел я отойти на пять шагов, как меня догоняет ресторанный лакей с запиской. От него. Вот она. Видите, сложено и сверху его почерком: "Господину Ревшину, в руки". Попробуйте угадать, что в ней сказано?
ТРОЩЕЙКИН:Давайте скорей, некогда гадать.
РЕВШИН:А все-таки.
ТРОЩЕЙКИН:Давайте, вам говорят.
РЕВШИН:Вы бы, впрочем, все равно не угадали. Нате.
ТРОЩЕЙКИН:Не понимаю… Тут ничего не написано… Пустая бумажка.
РЕВШИН:Вот это-то и жутко. Такая белизна страшнее всяких угроз. Меня прямо ослепило.
ТРОЩЕЙКИН:А он талантлив, этот гнус. Во всяком случае, нужно сохранить. Может пригодиться как вещественное доказательство. Нет, я больше не могу жить… Который час?
РЕВШИН:Двадцать пять минут четвертого.
ТРОЩЕЙКИН:Через полчаса придет мерзейшая Вагабундова: представляете себе, как мне весело сегодня писать портреты? И это ожидание… Вечером мне должны позвонить… Если денег не будет, то придется вас послать за горячечной рубашкой для меня. Каково положение! Я кругом в авансе, а в доме шиш. Неужели вы ничего не можете придумать?
РЕВШИН:Да что ж, пожалуй… Видите ли, у меня лично свободных денег сейчас нет, но в крайнем случае я достану вам на билет, — недалеко, конечно, — и, скажем, на две недели жизни там, с условием, однако, что Любовь Ивановну вы отпустите к моей сестре в деревню. А дальше будет видно.
ТРОЩЕЙКИН:Ну, извините: я без нее не могу. Вы это отлично знаете. Я ведь как малый ребенок. Ничего не умею, все путаю.
РЕВШИН:Что ж, придется вам все путать. Ей будет там отлично, сестра у меня первый сорт, я сам буду наезжать. Имейте в виду, Алексей Максимович, что когда мишень разделена на две части и эти части в разных местах, то стрелять не во что.
ТРОЩЕЙКИН:Да я ничего не говорю… Это вообще разумно… Но ведь Люба заартачится.
РЕВШИН:Как-нибудь можно уговорить. Вы только подайте так, что, дескать, это ваша мысль, а не моя. Так будет приличней. Мы с вами сейчас говорим как джентльмен с джентльменом, и, смею думать, вы отлично понимаете положение.
ТРОЩЕЙКИН:Ну, посмотрим. А как вы считаете, сэр, — если действительно я завтра отправлюсь, может быть, мне загримироваться? У меня как раз остались от нашего театра борода и парик. А?
РЕВШИН:Почему же? Можно. Только смотрите, не испугайте пассажиров{13}.
ТРОЩЕЙКИН:Да, это все как будто… Но, с другой стороны, я думаю, что если он обещал, то он мне достанет. Что?
РЕВШИН:Алексей Максимович, я не в курсе ваших кредитных возможностей.
Входят Любовь и Вера.
ВЕРА:
(Ревшину.) Здравствуйте, конфидант.
ТРОЩЕЙКИН:Вот, послушай, Люба, что он рассказывает. (Лезет в карман за запиской.)
РЕВШИН:Дорогой мой, вы согласились этого рискованного анекдота дамам не сообщать.
ЛЮБОВЬ:Нет, сообщите немедленно.
ТРОЩЕЙКИН:Ах, отстаньте вы все от меня! (Уходит.)
ЛЮБОВЬ:(Ревшину.) Хороши!
РЕВШИН:Клянусь, Любовь Ивановна…
ЛЮБОВЬ:Вот о чем я вас попрошу. Там, в передней, бог знает какой разгром. Я, например, палец порезала. Пойдите-ка — нужно перенести из спальни другое зеркало. Марфа не может.
РЕВШИН:С удовольствием.
ЛЮБОВЬ:И вообще вы будете следить, чтоб она не шуганула какого-нибудь невинного гостя, приняв его за вашего сегодняшнего собеседника.
РЕВШИН:Любовь Ивановна, я с ним не беседовал — вот вам крест.
ЛЮБОВЬ:И заодно скажите ей, чтоб она пришла мне помочь накрыть к чаю. Сейчас начнут собираться.
ВЕРА:Любочка, позволь мне накрыть, я это обожаю.
РЕВШИН:Увидите, буду как цербер. (Уходит.)
ЛЮБОВЬ:Всякий раз, когда ожидаю гостей, я почему-то думаю о том, что жизнь свою я профукала. Нет, лучше маленькие… Так что ж ты говоришь? Значит, у него все та же экономка?
ВЕРА:Да, все та же. Эти?
ЛЮБОВЬ:Хотя бы. А откуда Лиза ее знает?
ВЕРА:Она как-то рекомендовала Лизу Станиславским{14}, а я ее от них получила. Я как сегодня пришла от тебя, застала ее за оживленной беседой с дворником. Барбашин да Барбашин — сплошное бормотание. Словом, оказывается, что он приехал без предупреждения, вчера около семи вечера, но все было в полном порядке, так как экономка там все время жила.
ЛЮБОВЬ:Да, я хорошо помню эту квартиру.
ВЕРА:Нынче ночью он выходил куда-то, а потом чуть ли не с утра писал на машинке письма.
ЛЮБОВЬ:Ах, Вера, как это все, в общем, плоско. Почему я должна интересоваться сплетнями двух старых баб.
ВЕРА:А все-таки интересно, сознайся! И немножко страшно.
ЛЮБОВЬ:Да — и немножко страшно…
Входят Марфа с тортом и Антонина Павловна с фруктами.
ВЕРА:
Вдруг он правда замышляет что-нибудь зловещее? Да, вот еще: будто бы очень отощал в тюрьме и первым делом заказал котлет и бутылку шампанского. Вообще Лиза тебя очень жалела… Сколько будет человек приблизительно? Я правильно сосчитала?
ЛЮБОВЬ:Писатель… Тетя Женя, дядя Поль… Старушка Николадзе… Мешаев… Ревшин… Мы четверо… кажется, все. На всякий случай, еще один бокал поставим.
ВЕРА:Для кого это? Или?..
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:Мешаев говорил, что, может быть, будет его брат. А знаешь, Любуша…
ЛЮБОВЬ:Что?
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:Нет, ничего, я думала, что это из старых вилочек.
Входит Трощейкин.
ТРОЩЕЙКИН:
Ну вот, слава богу. Люди начинают просыпаться. Люба, сейчас звонил Куприков и умолял нас не выходить на улицу. Он сейчас у меня будет. Очевидно, есть что-то новое. Не хотел по телефону.
ЛЮБОВЬ:Очень жаль, что придет. Я совершенно не выношу твоих коллег. Видишь, Вера, бокал пригодится. Ставь-ка еще лишний.
ТРОЩЕЙКИН:Да, кажется, люди начинают понимать, в каком мы находимся положении. Ну, я, знаешь, подкреплюсь.
ЛЮБОВЬ:Оставь торт, не будь хамом. Подожди, пока соберутся гости, тогда будешь под шумок нажираться.
