Бертольд Брехт - Кавказский меловой круг
Пожилая дама. Как же нам устроить хоть какое-то подобие постели?
Груше. Об этом уж я позабочусь. (Сажает ребенка на пол.) В компании всегда лучше. А у вас есть коляска. (Подметая пол.) Так все неожиданно! Обычно перед обедом муж мне говорил: «Женушка, ты бы прилегла, не то снова разыграется твоя мигрень». (Тащит мешки, готовит постели.)
Дамы, следя за ее работой, переглядываются.
«Георгий, говорила я губернатору, как я могу прилечь, когда на обед приглашено шестьдесят гостей, а на слуг совершенно нельзя положиться, да и Михаил не станет без меня есть». (Михаилу.) Видишь, Михаил, все улаживается, что я тебе говорила? (Вдруг замечает, что дамы как-то странно глядят на нее и шушукаются.) Ну вот, по крайней мере не на голом полу. Я сложила одеяла вдвое.
Пожилая дама (повелительным тоном). Ловко вы стелите постели, милая, как я погляжу. Покажите-ка ваши руки!
Груше (испуганно). Зачем вам это нужно?
Молодая дама. Сейчас же покажите руки.
Груше показывает дамам свои руки.
(Торжествующе.) В ссадинах от работы! Эй, слуга!
Пожилая дама (подходит к двери, кричит). Эй, прислуга!
Молодая дама. Попалась, мошенница. Признавайся, что ты замышляла?
Груше (растерянно). Ничего я не замышляла. Я думала, что вы, может быть, подвезете меня. Пожалуйста, не шумите, я сама уйду.
Молодая дама (в то время как, пожилая продолжает звать прислугу). Уйдешь, конечно, да только под охраной. А пока побудь здесь. Ни с места, слышишь?
Груше. Да ведь я же хотела заплатить шестьдесят пиастров. Вот, пожалуйста. (Показывает кошелек.) Посмотрите сами, деньги у меня есть. Вот четыре десятки, а вот пятерка, нет, это тоже десятка, вот видите шестьдесят. Я только хотела, чтобы вы подвезли меня с ребенком. Вот вам вся правда.
Молодая дама. Ах, ты хотела пробраться к нам в коляску! Теперь ясно.
Груше. Ваша милость, я не скрываю, я человек низкого рода, прошу вас, не зовите полицию. Этот ребенок благородного звания, посмотрите на его белье, он такой же беженец, как и вы сами.
Молодая дама. Благородного звания, знаем мы эти истории. Отец его, наверно, князь, а?
Груше (в отчаянии; пожилой даме). Да не кричите же вы! Неужели у вас нет сердца?
Молодая дама (пожилой). Смотри, как бы она чего-нибудь тебе не сделала. Она опасна. На помощь! Убивают!
Работник (входит). В чем дело?
Пожилая дама. Эта особа пробралась сюда под видом знатной дамы. Наверно, она воровка.
Молодая дама. И опасная притом. Она хотела нас убить. Этим делом должна заняться полиция. Ах, боже мой, я уже чувствую, что у меня начинается мигрень.
Работник. Полиции сейчас здесь нет. (Груше.) Собирай свои пожитки, сестрица, и чтоб духу твоего здесь не было.
Груше (с гневом берет ребенка. Зло). Разве вы люди! Погодите, приколотят к стене ваши головы!
Работник (выталкивает ее). Помалкивай. Не то придет старик, а с ним шутки плохи.
Пожилая дама (молодой). Проверь, не успела ли она уже что-нибудь украсть.
В то время как обе дамы лихорадочно просматривают свои вещи, работник и Груше с ребенком выходят из ворот.
Работник. Доверяйся — да оглядывайся, вот что я тебе скажу. Сначала присмотрись к человеку, а потом уж с ним связывайся.
Груше. Я думала, что с себе подобными они обойдутся по чести.
Работник. Держи карман шире! Уж ты мне поверь, нет ничего труднее, чем подражать ленивому и бесполезному человеку. Если они заподозрят тебя в том, что ты сама подтираешься или хоть раз в жизни работала своими руками, кончено дело. Подожди-ка минутку, я вынесу тебе лепешку и яблочек.
Груше. Лучше не надо. Пойду, пока не явился хозяин. Если идти всю ночь, то уж, наверно, не догонят. (Отправляется в путь.)
Работник (тихо ей вдогонку). На первом перекрестке поверни направо.
Она исчезает.
Певец.
Когда Груше Вахнадзе на север спешила,
За нею спешили латники князя.
Музыканты.
Как уйти босиком от латников конных,
От злых ищеек, от псов кровавых?
Они и ночью идут по следу.
Не знают усталости палачи.
Сон их недолог.
Два латника шагают по дороге.
Ефрейтор. Дубина ты, из тебя ничего не получится. А почему? Потому что ты не предан делу душой. Начальнику это видно по любой мелочи. Позавчера, когда я занялся этой толстухой, я приказал тебе подержать мужа. Ты его держал, что верно, то верно, ты даже пнул его в брюхо. Но, спрашивается, разве ты делал это с радостью, как порядочный солдат, или так только, приличия ради? Я следил за тобой, дубина. У тебя же башка набита соломой; тебя никогда не повысят в чине.
Шагают некоторое время молча.
Ты думаешь, я не вижу, что ты норовишь все делать мне наперекор? Я запрещаю тебе хромать, а ты все-таки нарочно хромаешь, потому что я продал лошадей. А продал я их потому, что такой цены нигде мне за них не дадут. Хромаешь ты для того, чтобы показать, как тебе не хочется идти пешком. Я же вижу тебя насквозь. Имей в виду, это тебе не поможет, а только повредит. Песню!
Оба латника (поют).
На войну иду, душа томится:
Суждено ли к милой возвратиться?
Я друзьям оставил на поруки
Честь и сердце дорогой подруги.
Ефрейтор. Громче!
Оба латника (поют).
Может быть, рыдать придется милой
Над моею раннею могилой:
Вот вы, ноги, что ко мне бежали,
Вот вы, руки, что меня ласкали!
Идут некоторое время молча.
Ефрейтор. Хороший солдат предан делу душой и телом. За начальника он пойдет в огонь и в воду. Угасающим взглядом он еще успевает поймать одобрительный кивок своего ефрейтора. Другой награды ему и не надо. Но тебе-то уж кивать никто не станет, а сдохнуть ты все-таки сдохнешь. Черт побери, хотел бы я знать, как я с таким подчиненным найду губернаторского сынка.
Они продолжают шагать.
Певец.
Когда Груше Вахнадзе дошла до реки Сирры,
Слишком устала она, и мальчик был слишком тяжел.
Музыканты.
Розовый свет зари в кукурузных полях
Для того, кто не спал всю ночь, — лишь сырость и холод.
Утренний шум во дворе, дымок над трубой
Беглому страшен. Кто тащит ребенка,
Чувствует тяжесть, одну только тяжесть.
Груше с ребенком стоит перед крестьянской усадьбой.
Груше. Опять ты мокрый, ты же знаешь, что у меня нет пеленок. Михаил, нам надо расстаться. От города мы уже далеко. Не может быть, чтобы за таким клопом, как ты, они пошли в такую даль. У этой крестьянки доброе лицо. А слышишь, как пахнет молоком? Ну что ж, прощай, Михаил, я забуду, как ты всю ночь колотил меня ножками в спину, чтобы я резвее бежала, а ты забудь, что я тебя плохо кормила. Я кормила тебя от чистого сердца. Я бы тебя за твой носик навсегда взяла, но нельзя. Я бы показала тебе козу и научила проситься на горшок, но мне нужно вернуться, потому что мой любимый тоже вот-вот вернется, и нехорошо будет, если он меня не найдет. Ты не можешь этого требовать, Михаил.
Толстая крестьянка несет в дом подойник с молоком. Груше ждет, чтобы та скрылась, а затем осторожно подходит к дому. Она крадется к двери и кладет ребенка у порога. Затем, спрятавшись за дерево, ждет до тех пор, пока крестьянка не выходит из дому и не замечает ребенка.
Крестьянка. Иисусе Христе, что это такое? Эй, муж!
Крестьянин (выходя). Что случилось? Дай мне доесть суп.
Крестьянка (ребенку). Где твоя мать, у тебя нет матери? Это мальчик. Какое тонкое белье, видать, благородный ребенок. Положили под дверью — и баста. Ну и времена!
Крестьянин. Кто думает, что мы будем его кормить, тот ошибается. Отнесешь его в деревню священнику, и дело с концом.
Крестьянка. Что священник будет с ним делать? Ребенку нужна мать. Смотри, он просыпается. Может, возьмем его, а?
Крестьянин (кричит). Нет.
Крестьянка. Я бы устроила ему кроватку в углу возле кресла. Нужна только корзинка. А в тюле я его буду брать с собой. Смотри, как он смеется! Нет, у нас есть крыша над головой, и мы его возьмем, так и знай. (Уносит ребенка в дом.)
