Бертольд Брехт - Кавказский меловой круг
Адъютант (возвращается). Прошу вас, поторопитесь, Нателла Абашвили. В городе уже стреляют. (Уходит.)
Жена губернатора (отпускает молодую служанку). Господи! Неужели они нас тронут? За что? За что?
Все молчат.
(Начинает рыться в сундуках.) Найди парчовый жакет! Помоги ей! Что с Михаилом? Он спит?
Служанка с ребенком. Да, ваша милость.
Жена губернатора. Тогда положи его на минутку и принеси мне из спальни сафьяновые сапожки, они идут к зеленому.
Служанка кладет ребенка и убегает.
(Молодой служанке.) А ты что стоишь?
Молодая служанка убегает.
Стой, не то я велю тебя выпороть!
Пауза.
Как все это уложено — без любви, без понимания! За всем следи сама... В такие минуты как раз и видишь, какие у тебя слуги. Жрать вы мастера, а что такое благодарность, вам невдомек. Так и замечу себе на будущее.
Адъютант (очень взволнованный). Нателла, сию же минуту поезжайте. Судью верховного суда, Орбелиани, только что повесили ковровщики.
Жена губернатора. Как же так? Серебристое мне нужно взять с собой, оно стоило тысячу пиастров. И вот это, и все меха. А где темно-красное?
Адъютант (пытается оторвать ее от нарядов). В предместье начались беспорядки. Нам нужно сейчас же уехать. Где ребенок?
Жена губернатора (зовет служанку, исполняющую обязанности няньки). Маро! Приготовь ребенка! Куда ты делась?
Адъютант (уходя). Наверно, придется отказаться от коляски и ехать верхом.
Жена губернатора роется в платьях, бросает некоторые из них в ворох, который она намерена взять с собой, затем снова отбрасывает их. Слышен шум, барабанный бой. На небе появляется зарево.
Жена губернатора (лихорадочно продолжает рыться). Не могу найти темно-красное. (Пожимая плечами, первой служанке.) Возьми весь ворох и уложи в коляску. А Маро почему не возвращается? Вы что, все сошли с ума? Так я и думала, оно в самом низу.
Адъютант (возвращается). Скорее, скорее!
Жена губернатора (второй служанке). Беги! Брось их прямо в повозку!
Адъютант. Мы едем верхом. Идемте, или я уезжаю один.
Жена губернатора. Маро! Возьми ребенка! (Второй служанке.) Поищи ее, Машо! Нет, сначала отнеси платья в повозку! Глупости, и не подумаю ехать верхом! (Оглядывается, видит зарево, ужасается.) Горит!
Адъютант уводит ее. Первая служанка, качая головой, несет за ней ворох платьев. Из-под арки выходят слуги.
Повариха. По-моему, это горят восточные ворота.
Повар. Ушли. И повозку с едой оставили. Как бы нам теперь выбраться?
Конюх. Да, пока в этом доме жить нельзя. Сулико, я захвачу несколько одеял, мы сматываемся.
Маро (выходит из-под арки с сапожками). Ваша милость!
Толстая женщина. Ее уже нет.
Маро. А ребенок? (Бежит к ребенку, поднимает его.) Оставили его, вот звери. (Протягивает ребенка Груше.) Подержи-ка его минутку. (Лживо.) Я погляжу, где коляска. (Убегает вслед за женой губернатора.)
Груше. Что сделали с хозяином?
Конюх (проводит по шее ладонью). Чик-чик.
Толстая женщина (при виде этого жеста впадает в истерику). Боже мой, боже мой, боже мой! Наш господин Георгий Абашвили! Во время заутрени он был еще здоровехонек, и вот... Уведите меня отсюда! Мы все пропали, мы умрем без покаяния. Как наш господин Георгий Абашвили.
Третья служанка (утешая ее). Успокойтесь, Нина... Вас увезут отсюда. Вы никому не причинили зла.
Толстая женщина (в то время как ее уводят). О боже мой, боже мой, боже мой! Скорее, скорее, прочь отсюда, они идут сюда, они идут!
Третья служанка. Губернаторша так не горюет, как Нина. Даже оплакивать их мертвецов должны за них другие! (Взгляд ее падает на ребенка, которого все еще держит Груше.) Ребенок! Чего это он у тебя?
Груше. Его оставили.
Третья служанка. Она его бросила? Михаила, которого берегли от малейшего сквозняка?
Слуги собираются вокруг ребенка.
Груше. Он просыпается.
Конюх. Послушай, брось-ка его лучше. Не хотел бы я быть на месте того, кого застанут с ребенком. Я соберу вещи, а вы подождите. (Уходит во дворец.)
Повариха. Он прав. Уж когда они начнут, они вырезают друг друга целыми семьями. Уйду-ка я лучше.
Все уходят. Остаются только две женщины и Груше с ребенком на руках.
Третья служанка. Тебе же сказали — брось его!
Груше. Нянька попросила меня подержать.
Повариха. Так она и вернется. Эх ты, простота!
Третья служанка. Не ввязывайся ты в это дело.
Повариха. Он им еще нужнее, чем губернаторше. Он же наследник. Знаешь, Груше, душа у тебя добрая, но уж умной тебя не назовешь. Если бы ребенок был прокаженный, и то было бы лучше, вот что я тебе скажу. Смотри не попадись.
Конюх возвращается с узлами и раздает их женщинам. Все, кроме Груше, готовы отправиться в путь.
Груше (упрямо). Никакой он не прокаженный. У него человеческий взгляд.
Повариха. Вот и не гляди на него. Дура ты, на тебя все можно взвалить. Скажут тебе: сбегай за салатом, у тебя ноги длинные, ты давай бежать. Мы поедем на арбе, собирайся скорее, найдется и для тебя место. Господи Иисусе, наверно, уже вся улица горит.
Третья служанка. Ты что, еще не собралась? Слушай, ты, сейчас латники явятся сюда из казармы.
Обе женщины и конюх уходят.
Груше. Иду. (Кладет ребенка на землю, несколько мгновений смотрит на него, достает из оставленных, сундуков какую-то одежду и укрывает все еще спящего ребенка. Затем убегает во дворец за своими вещами).
Слышен конский топот и женские крики. Выходят жирный князь и несколько пьяных латников. Один из них несет на острие копья голову губернатора.
Жирный князь. Сюда, на самую середину.
Один из солдат становится на плечи другому, берет голову и смотрит, в каком месте арки ее прибить.
Это не середина, чуть-чуть правее, вот так. Уж если я что делаю, милейшие, то делаю как следует.
Солдат с помощью гвоздя и молотка прикрепляет голову за волосы к арке.
Сегодня утром, у церкви, я сказал Георгию Абашвили, что люблю ясное небо. Но, пожалуй, еще больше я люблю гром среди ясного неба, да-да. Жаль только, что они увезли мальчишку. Вот кто мне нужен. Ищите его по всей Грузии. Тысяча пиастров.
Покуда Груше, оглядываясь, осторожно приближается к арке, жирный князь с латниками уходит. Снова слышен конский топот. Груше, с узлом в руках, направляется в сторону церкви. Почти у самого входа в церковь она оборачивается, чтобы посмотреть, на месте ли ребенок. Певец начинает петь.
Груше стоит неподвижно.
Певец.
И вот, когда она стояла у последних ворот,
Она услышала — иль показалось ей,
Что мальчик говорит, не плачет, нет, а внятно
Ей говорит: «Останься, помоги».
И он сказал еще — он говорил, не плакал:
«Знай, женщина, кто не идет на зов беды,
Кто глух к мольбе, тот не услышит никогда
Ни ласкового голоса любви,
Ни щебета дрозда, ни радостного вздоха,
Каким приветствует усталый виноградарь
Вечерний благовест». Услышав эту речь...
Груше делает несколько шагов к ребенку и склоняется над ним.
Она вернулась, чтобы посмотреть в последний раз
На мальчика и только несколько мгновений
Побыть с ним рядом — лишь пока за ним
Мать не придет иль кто другой.
Она садится рядом с ребенком и опирается о сундук.
Лишь на минутку. Ведь город был уже охвачен
Бедой и дымом.
Свет постепенно меркнет, словно наступили вечер и ночь. Груше идет во дворец, возвращается оттуда с фонарем и молоком и начинает кормить ребенка.
Певец (громко).
Страшен соблазн сотворить добро!
Груше, явно бодрствуя, сидит с ребенком всю ночь напролет. То она зажигает фонарик, чтобы взглянуть на ребенка, то укутывает его поплотнее парчовым покрывалом. Она то и дело прислушивается и оглядывается, не идет ли кто-нибудь.
