Владимир Войнович - Трибунал
Лариса. Никто мне не нужен, кроме моего Лени. И если вы его посадите на долгие годы, я его буду ждать. А если ушлете его куда-нибудь далеко, я поеду за ним в Магадан, на Колыму, на Северный полюс.
Председатель. Да ладно, поеду. Декабристка нашлась. Так уж сильно любите?
Лариса. Да вот, представьте себе, сильно.
Председатель. Да? И чем это он вас так прельстил? Большими заработками?
Лариса. Да какие там заработки. Зарплата, которую два месяца платят и три задерживают.
Председатель. А тогда что еще? Это самое?
Лариса. Да, и это самое. И не только. Он вообще верный муж, любящий отец, честный и благородный человек, наглому не уступит, слабого не обидит, у богатого копейки не возьмет, с бедным последним поделится. А меня любит, как в самом начале, когда мы жили еще без расписки.
Председатель. И в чем же это проявляется?
Лариса. Хотя бы в том, что всегда с работы спешит домой. И вот сколько уж лет, а я для него всегда желанна. Другие на сторону смотрят, а он ко мне. И мне, говорит, никто больше не нужен.
Председатель. И чем же вы его так привязали?
Лариса. А тем, что стараюсь ему во всем угодить. Всегда к его приходу с работы в квартире приберу, сама принаряжусь, причешусь, на ужин что-нибудь вкусненькое приготовлю.
Председатель (недоверчиво). И так каждый вечер?
Лариса. Каждый.
Председатель. И это вам не в тягость?
Лариса. Что вы! В радость. Это же муж, отец моих детей.
Председатель. Слушайте, а как же вы будете жить без него? Будете правда ждать?
Лариса. Если посадите, буду.
Председатель. Ну и дура.
Лариса. А почему вы меня обижаете?
Председатель. Я не обижаю, я констатирую. Дура. Она будет ждать, стареть, а если он когда-то вернется, его встретит старуха…
Лариса. Он и сам будет немолодой.
Председатель. Не надейтесь. Лагерная жизнь многим людям идет на пользу. Свежий воздух, физический труд и умеренное питание. Это не то что мы: сидим целые дни без движения, курим, потребляем алкоголь и жирную пищу. А там человек лучше сохраняется. И вот он придет, еще здоровый, крепкий, истосковавшийся по женскому телу, а его встретит старуха, седая, беззубая, с отвисшими сиськами. Или вы надеетесь, что он будет жить с вами из благодарности? Из благородства?
Лариса. Я думаю, что он будет любить меня любую.
Председатель. Да?
Лариса. Да.
Председатель. Да, счастливый он человек, ваш Ленечка. И потому снисхождения не заслуживает.
Лариса. Как это?
Председатель. А вот так. Баланс нужно соблюдать. Такое счастье в любви должно же быть уравновешено чем-то противоположным. (Уходя, рассуждает сам с собой). Вот говорят, справедливость, справедливость. Какая там к черту справедливость!
Сцена шестая
Большая клетка. В ней Подоплеков.
Юрченко, лязгая засовом, открывает дверь в клетку и закрывает за вошедшим внутрь Защитником. Защитник стоит перед Подоплековым улыбаясь, но тот в апатии и ни на что не реагирует.
Защитник (протягивает руку). Позвольте от всей души крепко пожать вашу руку.
Подоплеков (не глядя на Защитника, вяло протягивает руку). Пожмите.
Защитник (трясет руку Подоплекова). Восхищен! Искренне восхищен вашим мужеством. Вы так прямо, откровенно, при всем народе высказали свои принципиальные критические убеждения.
Подоплеков. Вы что, смеетесь? Какие у меня убеждения? У меня их отродясь не бывало.
Защитник. Ну зачем так скромничать? По-моему, у вас убеждения есть, и вполне определенные.
Подоплеков. Убеждения, убеждения… Длинный язык у меня, а не убеждения.
Защитник. Значит, вы чувствуете, что вели себя как-то не совсем правильно?
Подоплеков. Что за вопрос? Вы же видели сами, как я себя вел. Характер такой дурацкий. Всегда лезу узнать: что, где, чего. Все мне интересно. Сидел бы себе, помалкивал в тряпочку, как другие. Да что там говорить!
Защитник. Очень рад от вас все это слышать. Когда человек сам понимает свои ошибки, начинает осознавать пагубность своих поступков, — это уже и есть первый шаг к исправлению. А если вы к тому же прямо и принципиально осудите свое недавнее поведение во весь голос, моя задача защитить вас значительно упростится.
Подоплеков (настороженно). Я не понимаю, о чем вы говорите.
Защитник. Слушайте, мы должны вместе разработать определенную и четкую программу вашей защиты. Вот сейчас судьи выйдут, я попрошу дать вам немедленно слово, и вы сразу, без обиняков, не виляя, со свойственным вам мужеством скажете, что, оказавшись в тихой, спокойной, располагающей к размышлениям обстановке, обдумали свое неправильное поведение, осудили свое преступное прошлое и глубоко раскаиваетесь, что своими действиями нанесли непоправимый ущерб народу и обществу.
Подоплеков. Чушь какая! Какой ущерб, какое преступное прошлое? Ну сказал я что-то, ну не подумал…
Защитник. Вот именно! Вот так и скажете: не подумал. В конце концов, судьи и прокурор, они же люди. Они могут понять и простить. Ну, конечно, полностью оправдать они вас не могут, но, учитывая чистосердечное признание и искреннее раскаяние, могут значительно снизить наказание. Ну, дадут они вам лет, скажем, пять, ну, десять от силы.
Подоплеков (хватается за голову). Десять лет!
Защитник. Что вы так пугаетесь! Вы знаете, годы летят так быстро. И эти десять пролетят, вы и не заметите… Зато вернетесь, дети уже взрослые, не надо растить, беспокоиться. Даже младшенький уже и коклюшем переболеет, и скарлатиной.
Подоплеков (закрыв лицо руками, сквозь слезы). Десять лет!
Защитник. Я вижу, вас ужасает сама эта цифра десять. Но в местах заключения есть самые разнообразные возможности. Зачеты за перевыполнение плана, за хорошее поведение. А может, так повезет, что попадете куда-нибудь, скажем, на урановые рудники. Там и вовсе день за три идет. Поработаете — и через три года дома.
Подоплеков. Через три года? Лысый и импотент?
Защитник. Ну и что, что лысый. У нас вон сколько лысых, и ничего — живут, женятся, делают карьеру. Даже среди руководителей государства бывают. А что касается второго, то дети у вас уже есть, а заниматься этим просто так — глупо, скучно, как говорят, контрпродуктивно. Тем более, что жена ваша готова любить вас любого. Слушайте, Подоплеков, Леонид Леонидович, Леня, признайся честно и бескомпромиссно, и ты мне поможешь. Ты поможешь мне, я помогу тебе. Я буду тебя так защищать, я произнесу такую речь, ты даже представить себе не можешь.
Подоплеков. Слушайте, а вы, может быть, того?.. (Крутит у виска пальцем).
Защитник (обиженно). Ты хочешь сказать, что я сумасшедший?
Подоплеков. Да не только вы. Председатель, прокурор, заседатели.
Защитник. Нет, Леня, ты не прав. Так не может быть, чтобы ты один был нормальный, а все остальные нет. Ну сам подумай.
Подоплеков. Да, может быть, вы правы. Мне, правда, кажется, что я живу среди сумасшедших. Но так же не может быть, чтобы все — да, а я — нет.
Защитник. Вот! Это разумное предположение. На этом мы и будем строить нашу защиту. Вызовем хороших экспертов и отправим тебя лечиться. Там тебе процедуры разные, галоперидол, аминазин, шоковая терапия. Лет пять-шесть полечишься и выйдешь полным идиотом. Я не шучу, но это — правда: здорово быть идиотом, которого ничто не задевает, не волнует, не терзают ночные страхи, не мучает совесть, не будоражит сознание. Соглашайся, Леня!
Подоплеков. Нет, только не это. Хочу видеть, слышать, знать, чувствовать, любить и ненавидеть.
Защитник. Ну что ж, подсудимый, вы лишаете меня аргументов, затрудняете мою задачу и усложняете собственную судьбу. Увы! (Покидает клетку)
Сцена седьмая
Квартира Председателя. Людмила Мешалкина в халате и в папильотках сидит перед телевизором, смотрит передачу «Давай поженимся». Открывается дверь. Входит Председатель, снимает ботинки, надевает домашние тапочки.
Людмила (полуоборотясь). Чего так поздно?
Председатель. Задержался. А почему в таком виде?
Людмила. В каком?
Председатель. В этих вот штуках. В халате застиранном.
