Петр Киле - Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга
Сцена 4
Гостиная в квартире полковника Кублицкого. На полу у рояля большой куст гортензии. Входит Мария Андреевна Бекетова; ее встречает Александра Андреевна.
М а р и я А н д р е е в н а. Цветы какие!
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Внес денщик со словами: "Для молодой барыни".
М а р и я А н д р е е в н а. А почему сюда? И от кого?
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Что ж у меня спрашиваешь? Я ли здесь молодая барыня.
М а р и я А н д р е е в н а. Впрочем, я догадываюсь. Письма слишком красноречивы и сумбурны, чтобы произвести должное впечатление, а цветы - иное дело. Как приняли?
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Смеясь, как брат и сестра от общего поклонника, но к себе не взяли. Теперь можно подумать, цветы предназначены мне.
М а р и я А н д р е е в н а. Как бы Франц не заревновал.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Когда поэт влюблен в земное воплощенье Вечной Женственности, это не удивительно; но Боре как-то фатально не везет...
М а р и я А н д р е е в н а. Еще бы повезло! Поэт-то Сашура, а Боря, прости меня, всего лишь стихотворец.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Я не это имею в виду. После знакомства с Сашей и Любой в Москве Боря приезжает в Петербург как раз в утро 9 января, а возвращается в Москву в день убийства великого князя Сергея; летом, посетив нас в Шахматове, влюбляется в Любу, и все вокруг у него окрашивается в кровавый цвет. Неудивительно, на грани безумия пишет нам письма, а тут прерывается связь - забастовка почтово-телеграфских служащих, и он приезжает в Петербург - в декабре, когда Москва покрылась баррикадами, опять кровь и кровь. Я думаю, он вне себя не от любви, а, как все мы, от тех ужасов.
М а р и я А н д р е е в н а. Так он и ищет у Любы спасения. Он и просил у нее спасти Россию и его.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Боюсь, как бы еще чего похуже не случилось у нас. Хотя куда еще хуже.
М а р и я А н д р е е в н а. Нет, нет, мне кажется, Боря успокоился, и цветы - это знак примирения.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Ты не понимаешь, это-то и опасно.
Раздается звонок; женщины вздрагивают и переглядываются.
АКТ II
Сцена 1
Квартира полковника Кублицкого. В гостиной с новыми корзинами цветов у куста гортензии Андрей Белый, Александра Андреевна, Любовь Дмитриевна и Блок.
Б е л ы й (сидя у рояля). Мне вспомнилось мое первое посещение Шахматова.
Б л о к (прохаживаясь с безмятежным видом). Цветы навеяли.
Б е л ы й (рассмеявшись). Странно: я удивился вам, Александра Андреевна, почти так же, как удивился Александру Александровичу при первом свидании с ним. Я не подозревал, что мать Блока такая.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (доверчиво). Какая?
Б е л ы й. Да такая тихая и простая, незатейливая и внутренно моложавая, одновременно и зоркая, и умная до прозорливости, и вместе с тем сохраняющая вид "институтки-девочки".
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (с улыбкой). Прозорливы вы, Борис Николаевич.
Б е л ы й. Впоследствии я понял, что причина этого впечатления - подвижная живость и непредвзятость всех ваших отношений к сыну, к его друзьям, к темам его поэзии, которые привели меня в скором времени к глубокому уважению и любви (и если осмелюсь сказать, и дружбе), которые я питаю к вам.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Это очень мило. И я вас люблю. Но почему вы заговорили обо мне?
Б е л ы й. Помнится мне, что впечатление от комнат, куда мы попали, было уютное, светлое. Обстановка комнат располагала к уюту; обстановка столь мне известных и столь мною любимых небольших домов, где все веяло и скромностью старой дворянской культуры и быта, и вместе с тем безбытностью: чувствовалось во всем, что из этих стен, вполне "стен", то есть граней сословных и временных, есть-таки межи в "золотое бездорожье" нового времени, - не было ничего специфически старого, портретов предков, мебели и т. д., создающих душность и унылость многих помещичьих усадеб, но не было ничего и от "разночинца", - интеллектуальность во всем и блестящая чистота, всюду сопровождающая вас.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Прекрасно. Но будет обо мне.
Б е л ы й (обращая взор с эмалевым сиянием на Блока и Любовь Дмитриевну, сидевшую с ногами в кресле). Вас не было. Вы ушли на прогулку. Мы вышли на террасу в сад, прошлись по саду и вышли в поле, где издали увидали вас. В солнечном дне, среди цветов, Любовь Дмитриевна в широком, стройном розовом платье-капоте, с большим зонтиком в руках, молодая, розовая, сильная, с волосами, отливающими в золото, напомнила мне Флору, или Розовую Атмосферу, - что-то было в ее облике от строчек Александра Александровича: "зацветающий сон" и "золотистые пряди на лбу"... и от стихотворения "Вечереющий сумрак, поверь".
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а. Ах, вот к чему речь шла!
Б л о к (уходя к себе). Ну, мне пора вернуться к занятиям школяра.
Б е л ы й. А Александр Александрович, шедший рядом, высокий, статный, широкоплечий, загорелый, кажется, без шапки, поздоровевший в деревне, в сапогах, в хорошо сшитой просторной белой русской рубашке с узорами, напоминал того сказочного царевича, о котором вещала сказка. "Царевич с Царевной" - вот что срывалось невольно в душе. Солнечная пара!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Ну, довольно об этом.
Б е л ы й (обращаясь к Александре Андреевне). Помнится, в тот вечер, уже на закате, мы пошли на закат: по дороге от дома, пересекавшей поляну, охваченную болотами и лесами из стихов поэта, через рощицу, откуда открывалась равнина, за нею возвышенность и над нею розовый, нежно-розовый закат. Любовь Дмитриевна в своем розовом платье цвета зари выделялась таким светлым пятном перед нами. Александр Александрович сказал мне, протягивая руку: "А вот там Боблово". - "Я жила там", - сказала Любовь Дмитриевна, указывая на небо, сама цвета розового неба.
А л е к с а н д р а А н д р е е в н а (смущенно поднимаясь). Однако я с вами засиделась. Простите. (Уходит во внутренние комнаты.)
Б е л ы й (ударяя по клавишам с отчаянностью и болью). Моя тема!
Любовь Дмитриевна поднимается, детское выражение на ее лице сменяется лукаво-мудрым; отскакивает от рояля и Белый.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Скажите, хорошо ли ежедневно
Цветы мне присылать... Как примадонне
В часы ее триумфа и побед?
Б е л ы й
Вы примадонна на вселенской сцене,
Которую воспел поэт-теург.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Здесь есть двусмысленность, и денщики,
Столь вышколенные, исподтишка
Смеются, и хозяйка уж не рада.
Да это стоит денег. Вы богаты?
Б е л ы й
Ах, главное, цветы вам в радость. Да?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Цветы-то, да! Но разве о разрыве,
Заспорив с Сашей, вы не объявили?
Вернули почтой лилии мои,
Засохшие, связав их черным крепом.
Б е л ы й
То символ горький о погибшем мифе.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Сожгла я их, чтоб не хранить впустую.
Цветы ведь хороши пока живые,
Как молодость, чем ныне мы прекрасны.
Что ж не сожгли вы сами?
Б е л ы й
Да в огне
Душа моя сгорела б заодно.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Поскольку от меня вы отреклись,
Надеюсь, душу вашу не спалила.
Б е л ы й
Не я отрекся, а поэт-теург.
Теперь уж в "Балаганчике" яснее
Предстали и для вас мои упреки.
Как совместить призыв к Прекрасной Даме
В его стихах, чем нас он всех пленил,
Как Данте иль Петрарка новых дней,
С его отказом не от мистики,
Пускай он заявляет: "Я не мистик!",
А смысла высшего любви, что в вас
Его поэзией воплощено?
Я ж предостерегал: "Куда идешь?
Опомнись! Или брось, забудь ты - Тайну,
Врученную тебе, как видно, даром.
Нельзя одновременно быть и с Богом,
И с чертом".
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Знаю, письма я читала.
Всю эту заумь, лестную когда-то,
Я - Вечной Женственности воплощенье,
Сказать по правде, не взлюбила я.
Б е л ы й
Так, что ж вы оскорбились за него?
Не он ли вас воспел, чтоб ныне бросить
И в небесах, сходящую на землю,
И на земле, несущуюся ввысь?!
И где тут ложь? И я ли в ней повинен?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Вы кружитесь вокруг меня, как бес.
Остановитесь, ради Бога.
Б е л ы й
Правда!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Что вы хотите мне сказать? Нельзя ль
Ясней, попроще, как глаза сияют
Фарфоровые ваши, аж слепят;
Да и ресницы чудны... Как у женщин,
Густые, длинные, на зависть...
Б е л ы й
Боже!
Я думал, помирились мы и вместе
Все можем жить и в братстве, и в любви.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
И в братстве, и в любви? Что ж это будет?
Соборное сожительство на Башне?
Мужчин и женщин - меж собой и всеми?
Нет, это даже не смешно для нас.
Б е л ы й
Вы образумили меня, как Блок.
В душе моей, когда я вижу вас,
Нет ни религии, ни мистики, -
Я думал, тут конец моим восторгам.
О, нет! Начало новой жизни здесь!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Я знаю: вы весьма переменились.
Б е л ы й
Я вижу вас во сне и на яву:
Высокая и статная, о, Боже!
Вся в золоте волос и мощи женской,
Что Тициан запечатлел впервые
В Италии, природа повторила
В краях родных, откуда родом вы.
(забегав вновь)
Прощай, Средневековье! Здравствуй, мир,
Взошедший вновь в эпоху Возрожденья!
Вот как люблю я вас.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Здесь снова символ?
Б е л ы й
(опускаясь на колени)
Любовь земная, как в "Декамероне".
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Смеетесь?
Б е л ы й
Никогда. Серьезен слишком.
Вы кружите мне голову улыбкой,
Какой я прежде не видал у вас,
И смысл ее - растроганная нежность,
Что просит и пощады, и награды.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
(отступая назад)
Прошу вас, поднимитесь и скорей!
Б е л ы й
Отцовское имение готов
Продать я, - это тысяч тридцать, -
Чтобы в Италию уехать с вами.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Большие деньги.
Б е л ы й
Мир объехать можно.
Еще останется. Решайтесь!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Боже!
Вы любите меня? Скажите просто.
Вы любите меня, какая есть?
Или идею?
Б е л ы й
Во плоти, конечно!
Сошедшую на землю красоту.
Прекрасную мадонну Рафаэля.
Земную женщину в красе небесной.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Все те же речи...
Б е л ы й
Нет, слова, но смысл
Исполнен жизни, как любовь во взоре
Сияет вашем, жаждущем признанья,
И вот я жизнь мою вам отдаю, -
Продлить ее иль прекратить - вы вправе.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Все это было, да я помню. Нет ли
Записки о самоубийстве? Нет?
Ну, значит, все слова, слова, слова.
Б е л ы й
О, как жестоки вы!
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а
Нет, нет, жестоки
В игре страстей и умственных затей
Со мною вы. Хотите сбросить наземь?
Я верила в единственность любви
Моей и Блока, с вознесеньем в небо;
Вы вторили ему, как паж премудрый,
Готовый соблазниться по-земному.
(уходя к себе)
В Италию уехать? О, мечта!
Б е л ы й
Упрек ее, лукавая улыбка -
Как это совместить? Я буду счастлив!
Да, вторил я ему, как паж премудрый,
Готовый соблазниться по-земному.
(Усаживается за рояль, озираясь вокруг в тревоге и радости.)
Сцена 2
