Иоганн Гете - Фауст

Что за ветреное племя!
Вздором забивая темя,
Нежничать теперь не время
И твердить любви букварь.
Этих грозных труб раскаты
Гибелью для вас чреваты,
К замку подступает царь.
Войску нет конца и края,
Но и ты на Менелая
Силой дружною ударь.
За участье к человеку
Будешь превращен в калеку
Ты, как раньше Деифоб.
Этих вздернут по ранжиру,
А царице под секирой
Уготован свежий гроб.

Опять помеха! Не люблю вмешательства,
Оправданного даже и опасностью.
Гонца-красавца портит весть недобрая,
А ты уже и без того уродина.
На этот раз не беспокой нас попусту,
Действительной угрозы и в помине нет,
А если есть, мы тоже подготовлены
И даром не дадим себя запугивать.

Вот кто от бед тебя укроет.
Здесь что ни воин, то герой.
Лишь тот вниманья женщин стоит,
Кто рад стоять за них горой.

Дружиной грозной и жестокой,
Любимцы славы и войны,
Смелей вперед, сыны востока,
И вы, о севера сыны!

Ватага, царства низвергая,
Идет, закованная в сталь.
Под ней дрожит земля сырая,
И гулом отвечает даль.

Мы высадились у Пилоса,
Нет больше Нестора в живых,
И тут же у речного плеса
Царьков разбили островных.

Отбросьте Менелая живо
К морскому берегу назад.
Пусть грабит бухты и проливы
Испытанный морской пират.

Когда он в бегство обратится,
Отброшенный от этих стен,
Раздаст спартанская царица
Вам герцогства за это в лен.

Пускай Коринфский перешеек
Германец валом обведет.[224]
Ахею с тысячей лазеек
Возьмет в свое владенье гот.

В Элиде станут франки станом,
Мессену саксам отдадим,
И Арголиды край — норманнам
С надзором за путем морским.

Объедините оборону,
А в старой Спарте вековой
Царица будет вам исконной
И общепризнанной главой.

Доверивши ее заботе
Страну, которой лучше нет,
У ног ее всегда найдете
Участье, помощь и совет.

Кто красивейшую пожелал,
Об оружии пусть позаботится.
Лестью он приобрел
Наивысшее благо земное,
Но спокойно ему не дано
Сохранить обладанье.
Пожелает обманщик сманить
Или силой похитит разбойник, —
Надо в оба смотреть.

Достохвальный наш князь
Дальновидней других.
Он сумел опереться
На союзников храбрых
И послушных ему.
Каждый княжий приказ
Исполняют на месте
С общей пользой для всех
И ему в прославленье.

Кто ее отобьет
У могучего друга?
Он ее заслужил,
Это мы признаем
В благодарность за то, что и нас
Защитит он стеною и войском.

Пусть разойдутся воеводы,
Мы земли дали им кругом,
А сами после их ухода
Средину области займем.

Мы их оберегать обяжем
Твой полуостров с трех сторон.
С четвертой сам он горным кряжем
К горам Европы прикреплен.

Его луга, его дубравы,
Хребты, которыми он сжат,
Моей владычице по праву
Рождения принадлежат.

Ведь здесь она, своим зачатьем
Вся в бога Зевса и отца,
Явилась матери и братьям
Из лебединого яйца.

Родную землю, неизменно
Не устающую цвести,
Всей преданной тебе вселенной,
Властительница, предпочти.

Пусть сверху леденят морозы
Вершины гор и перевал,
Немного ниже щиплют козы
Траву по углубленьям скал.

Ручьи, потоки, водопады,
Все сочной зелени полно,
И на лугу овечье стадо
Колышет белое руно.

Шажком расходится по кручам
Рогатый осторожный скот
И норовит на солнце жгучем
Забресть в пещеру или грот.

Там с ними Пан в прохладном хлеве,
Туда и нимфы забрались,
Оттуда тянутся деревья
Из глубины ущелья ввысь.

Там непокорную макушку
Вздымает узловатый дуб,
И клены следом друг за дружкой
Толпой восходят на уступ.

Там молоко дает природа
Для ребятишек и ягнят,
И без участья пчеловода
В колодах пчелы мед таят.

Здесь все бессмертны, словно боги,
Улыбка у людей чиста,
Довольство, чуждое тревоги,
Наследственная их черта.

Лазурью ясною согрето,
Мужает здешнее дитя.
Невольно спросишь: люди это
Иль олимпийцы, не шутя?

Где бога с сумкою пастушьей
Изобразили овчары,
Соприкоснулись в простодушье
Все виды жизни, все миры.

И мы в таком же положенье.
Что с нами было — позади.
Дочь бога, Зевса порожденье,
Себя в той мысли убеди!

Мы не останемся в твердыне.
В соседстве с ней, у рубежа,
Аркадия еще доныне
Неиссякаемо свежа.

В краю безоблачности редкой
С тобой укроемся вдвоем,
Приютом изберем беседку
И полным счастьем заживем.

Не ведаю, когда заснули девушки.
Им снилось ли, что я на деле видела?
Я разбужу их. Вот они заахают!
Вы тоже удивитесь, бородатые,
Рассевшиеся в зале, в ожидании
Развязки этой были чудодейственной.
Вставайте, девушки! Оправьте волосы,
Глаза протрите и живее слушайте.

Ну, рассказывай скорее, что за диво приключилось?
Знаешь ведь, всего охотней слушаем мы небылицы,
Так нам скучно, до того нам надоело здесь средь скал.

Чуть глаза протерли, дети, и уж надоело вам?
Ну так знайте: здесь в пещерах, гротах этих и беседках,
Был приют и кров дарован, как в идиллии любовной,
Господину с госпожой.

Там внутри?

В отъединенье
Ото всех. Одну меня лишь в услуженье допустили.
Пользуясь их уваженьем, как обычай меж наперсниц,
Я не все при них сидела, а по сторонам вертелась,
Собирала мох, коренья и за сбором трав целебных
Оставляла их одних.

По твоим словам, в пещере все, что хочешь, как на воле:
Лес, луга, ручьи, озера. Что выдумываешь ты?

Разумеется, простушки! Это девственные дебри:
Зал за залом, ход за ходом открывала я, бродя.
Но внезапно я в пещере отзвук смеха слышу сзади,
Оглянулась, — мальчик скачет по родительским коленям,
С материнских рук к отцовским, — шутки, ласки, прибаутки,
Взрывы смеха, вскрики счастья в радостном чередованье,
Так что могут оглушить.
Голенький бескрылый гений, фавн без грубости звериной, —
Мальчик спрыгивает на пол, но его упругость почвы
Вмиг подбрасывает кверху, с двух и трех прыжков малютка
Достает до потолка.
Мать кричит в испуге: «Прыгай, как душе твоей угодно,
Берегись летать, однако, запрещен тебе полет!»
А отец увещевает: «Верен будь земле, в ней сила,
Оттого ты вверх взлетаешь, что земли коснулся пяткой,
Прикоснись к ней, и окрепнешь, словно сын земли Антей».
Мальчик прыгает, как мячик, кверху на утес с утеса,
И внезапно исчезает за обрывом крутизны,
Так что кажется погибшим. Мать рыдает, знать не хочет
Про отцовы утешенья, я плечами пожимаю.
Вдруг, какое превращенье! Не сокровища ль там скрыты?
Где достал он эту роскошь? В платье из цветов и тканей
Вдруг стоит пред нами он!
С плеч спускаются гирлянды, на груди повязки вьются,
Золотую лиру держит, и, как некий Феб-младенец,
Всходит он на край стремнины. Застываю в изумленье,
А родители в восторге обнимаются, смеясь.
Что над ним венцом сияет? Золотое украшенье?
Внутреннего ль превосходства проявившийся огонь?
Но в движениях ребенка виден будущий художник,
Полный с детства форм извечных и преемственных мотивов,
И вот в точности таким-то, как в моем изображенье,
Вы увидите в восторге и услышите его.