Антон Чехов - Том 12. Пьесы 1889-1891
Впервые — отдельное литографированное издание: Леший. Комедия в 4-х действиях А. П. Чехова. Литография комиссионера Общества русских драматических писателей С. Ф. Рассохина, Москва (ценз. разр. 1 мая 1890 г.; вышло в свет с 16 по 23 августа 1890 г.; напечатано 110 экз.).
Сохранился рукописный цензурный экземпляр (переписанный несколькими лицами, с описками и грамматическими ошибками), с вычерками цензора в тексте и его резолюцией: «К представлению дозволено. Цензор др<аматических> соч<инений> Альбединский. 10 октября 1889» (ЛГТБ).
Печатается по тексту литографированного издания, с восстановлением двух вычеркнутых цензором мест (имя Лассаля и слова: «я помогаю богу создавать организм» — см. ниже), а также с исправлениями по рукописи:
Стр. 156, строки 7–9: одежда… одежду — вместо: одежа… одежу
Стр. 172, строки 5–6: так это — вместо: так этого
Стр. 180, строка 22: в среднюю — вместо: в соседнюю
1Пьеса написана в конце сентября — начале октября 1889 г., переделана в декабре 1889 г., окончательно завершена в феврале — апреле 1890 г.
Первое упоминание о пьесе содержится в письме Чехова к А. С. Суворину от 30 мая 1888 г. Он говорил, что собирается в Крым и там намеревается начать «лирическую пьесу». Однако к работе тогда не приступил и, уезжая из Феодосии, объяснял причину: «Мечтал я написать в Крыму пьесу и 2–3 рассказа, но оказалось, что под южным небом гораздо легче взлететь живым на небо, чем написать хоть одну строку. Встаю я в 11 часов, ложусь в 3 ночи, целый день ем, пью и говорю, говорю, говорю без конца. Обратился в разговорную машину. Суворин тоже ничего не делает, и мы с ним перерешали все вопросы» (Чеховым, 22 июля 1888 г.).
Несомненно, в числе обсуждавшихся «вопросов» фигурировала и будущая пьеса, которую Чехов намеревался тогда писать не один, а вместе с Сувориным. 18 октября 1888 г. он сообщил Суворину «афишу» пьесы — перечень основных действующих лиц и их краткую характеристику. Кроме работника Семена, все лица в «афише» названы иначе, чем впоследствии, и все же в этих первоначальных записях уже содержалось «зерно» будущей пьесы, намечены характеры и даже отдельные моменты сюжетного развития — и не только «Лешего», но и выросшего из него «Дяди Вани».
Так, в Александре Платоныче Благосветлове, который, по замыслу Чехова, «должен действовать на зрителей и как умный, подагрический брюзга и как скучная музыкальная пьеса», заметны черты будущего профессора Серебрякова. Это отчетливо видно из приведенной Чеховым характеристики Благосветлова: «Страдает подагрой, ревматизмом, бессонницей, шумом в ушах. Недвижимое получил в приданое. Имеет ум положительный. Не терпит мистиков, фантазеров, юродивых, лириков, святош, не верует в бога и привык глядеть на весь мир с точки зрения дела. Дело, дело и дело, а все остальное — вздор или шарлатанство».
Молодой помещик, медик Виктор Петрович Коровин, по прозвищу Леший, «поэт, пейзажист, страшно чувствующий природу», — прообраз главного героя пьесы Хрущова, от которого, в свою очередь, тянутся нити к доктору Астрову. В «афише» подчеркнуто богатство натуры Лешего, его «талант», «широкий размах идеи», «своеобразное творчество» — страсть к разведению леса и горячая проповедь в защиту живого дерева: «Дерево прекрасно, но мало этого, оно имеет право на жизнь, оно нужно, как вода, как солнце, как звезды. Жизнь на земле немыслима без деревьев. Леса обусловливают климат, климат влияет на характер людей и т. д., и т. д. Нет ни цивилизации, ни счастья, если леса трещат под топором, если климат жёсток и черств, если люди тоже жёстки и черствы…»
В «афише» был намечен будущий рассказ Лешего о «березке» (акт I, явл. 8): «Как-то, будучи еще гимназистом, он посадил у себя во дворе березку; когда она позеленела и стала качаться от ветра, шелестеть и бросать маленькую тень, душа его наполнилась гордостью: он помог богу создать новую березу, он сделал так, что на земле стало одним деревом больше!» Там же записан еще один эпизод, вошедший затем в пьесу (акт III, явл. 12), — сцена, где Леший прибегает к Благосветлову «и со слезами, всхлипывая, умоляет его, чтобы он не продавал своего леса на сруб…»
В характеристике дочери Благосветлова Насти можно уловить некоторое сходство с Еленой Андреевной из окончательной редакции пьесы: «Она отлично образованна, умеет мыслить… Петербург ей скучен, деревня тоже. Не любила ни разу в жизни. Ленива, любит философствовать, читает книги лежа; хочет выйти замуж только ради разнообразия и чтобы не остаться в старых девах. Говорит, что может влюбиться только в интересного человека <…> Увидев и послушав Лешего, она отдается страсти до nec plus ultra, до судорог, до глупого, беспричинного смеха. Порох, подмоченный петербургской тундрой, высыхает под солнцем и вспыхивает с страшной силой… Любовное объяснение я придумал феноменальное».
В записях Чехова фигурировал также «брат покойной жены Благосветлова», управляющий его имением, Василий Гаврилович Волков — прообраз будущего Войницкого: «Он не ожидал, что петербургская родня так плохо будет понимать его заслуги. Его не понимают, не хотят понять, и он жалеет, что не крал. Пьет Виши и брюзжит. Держит себя с гонором. Подчеркивает, что не боится генералов. Кричит».
Дочь Волкова Люба, «настоящая хозяйка», во многом напоминает будущую Юленьку: «Эта о земном печется. Куры, утки, ножи, вилки, скотный двор, премия „Нивы“, которую нужно вставить в раму, угощение гостей, обеды, ужины, чай — ее сфера. Считает личным оскорблением для себя, если кто-нибудь вместо нее берется наливать чай: „А, стало быть, я уж не нужна в этом доме?“ Не любит тех, кто сорит деньгами и не занимается делом». От Любы тянутся нити также к Соне из «Дяди Вани», хотя сходство с ней уже более отдаленное.
Вошел в будущую пьесу в несколько преобразованном виде также упомянутый в «афише» старик Анучин, названный так Сувориным в присланном начале (в пьесе это — «всеобщий крестненький» Орловский). О нем Чехов писал в «афише»: «Анучин натура рыхлая, масленистая, любящая, и речь его тоже рыхлая, масленистая, а у Вас он слишком отрывист и недостаточно благодушен. Надо, чтобы от этого крестного отца веяло старостью и ленью <…> Когда-то хандрил и брюзжал, имел плохой аппетит и интересовался политикой, но случай спас его: однажды по какому-то поводу, лет 10 тому назад, ему пришлось на земском собрании попросить у всех прощения — после этого он вдруг почувствовал себя весело, захотел есть и, как натура субъективная, общественная до мозга костей, пришел к тому заключению, что абсолютная искренность, вроде публичного покаяния, есть средство от всех болезней. Это средство рекомендует он всем, между прочим, и Благосветлову». Эпизод этот был включен затем в пьесу (акт IV, явл. 8).
В том же письме Чехов наметил план дальнейшей совместной работы над пьесой. В ближайший месяц-два («не позже Рождества») он собирался завершить I акт. Суворин должен был начать II акт — сцену с гостями. Чехов полностью отдавал ему также разработку ролей Благосветлова, Галахова («Галахов, сверстник Лешего, но уже статский советник, очень богатый человек, служащий вместе с Скальковским. Чиновник до мозга костей…») и терпеливой сиделки Благосветлова, француженки, которая тоже в восторге от Лешего («Эмили добрая старушка, гувернантка, не потерявшая еще своего электричества»). Половина роли Насти тоже поручалась ему («Я один с ней не справлюсь»). Зато роль Лешего Чехов оставлял почти целиком для себя: «Леший до четвертого акта мой, а в четвертом до беседы с Благосветловым Ваш. В этой беседе я должен буду держаться общего тона фигуры, тона, которого Вы не поймаете».
Замысел пьесы пришелся Суворину, видимо, не по душе. 24 октября Чехов отвечал ему (письма Суворина не сохранились): «„Леший“ годится для романа, я это сам отлично знаю. Но для романа у меня нет силы <…> Если бы я писал комедию „Леший“, то имел бы на первом плане не актеров и не сцену, а литературность. Если бы пьеса имела литературное значение, то и на том спасибо». Чехов продолжал убеждать Суворина не бросать пьесу: «Отчего Вы отказываетесь писать вместе „Лешего“? Если бы пьеса не удалась или если бы она пришлась Вам почему-либо не по вкусу, то я дал бы Вам слово никогда не ставить ее и не печатать» (15 ноября 1888 г.).
Суворин продолжать пьесу не захотел, и на этом попытка совместной работы прервалась. В течение нескольких месяцев Чехов за «Лешего» не принимался, и сроки возврата к пьесе представлялись ему тогда неопределенными: в «отдаленнейшем» будущем, «летом» (Суворину, 8 января, 6 февраля; Ал. П. Чехову, 2 марта 1889 г.).
Но уже 5 марта 1889 г. Чехов известил Суворина о начале работы над пьесой: «Шагая во время обеда из угла в угол, я скомпоновал первые три акта весьма удовлетворительно, а четвертый едва наметил. III акт до того скандален, что Вы, глядя на него, скажете: „Это писал хитрый и безжалостный человек“». 17 апреля он уже извещал, что «начал» пьесу.
