Ларс Нурен - Пьесы
МАРТИН. Нет… Я женат. А ты?
ЭРИКА. Что? Замужем ли я?
МАРТИН. Ты одна?
Пауза.
Ты одна?
ЭРИКА. Одна. Раздвоением личности не страдаю.
МАРТИН. Нет, я имею в виду, ты одинока?
ЭРИКА. Да, чудовищно.
МАРТИН. Чудовищно?
ЭРИКА. А что? (Небольшая пауза.) Сегодня есть что-нибудь по телевизору?
МАРТИН. Что-нибудь по телевизору? Я не знаю.
ЭРИКА (глядя в газету). Ты хоть что-нибудь знаешь? Смотри-ка, по ТВ-1000 этот фильм про СПИД, «Филадельфия» с… как его — его еще увольняют из адвокатской конторы, потому что у него СПИД. Романтично невероятно… Когда я смотрела его, я думала, что если умирать, то умирать от СПИДа — такая прекрасная смерть. Господи, как давно это было… Что ты пишешь?
МАРТИН. Что я пишу? Прости… Сам толком не знаю.
ЭРИКА. Ты такой — как бы это сказать — сдержанный, воздержанный, выдержанный, дисциплинированный… нет, не могу найти нужное слово. Почему бы тебе просто не сказать, чем ты занимаешься, выложить начистоту, раз — и все. Слово «чистоплотность» содержит в себе противоречие. Плоть не может быть чистой. Но ты этого не знал. Чтобы очиститься, нужно покончить с плотью.
Пауза.
Джим Моррисон… Кто это?
МАРТИН. Кто?
ЭРИКА. Ну все, я спокойна. О. (Небольшая пауза.) Вдруг. Я совершенно успокоилась, абсолютно. Спокойно… Джим Моррисон, чье-то имя.
МАРТИН. Джим Моррисон?
ЭРИКА. Да, кто это — Джим Моррисон? Я слышала это имя, но вот никак не могу вспомнить, кто это. Кто-то написал на стене, там, внизу, мелко так, ручкой: «Jim Morrison lives!»[22] (Указывает на стену.) Вон, у твоей ляжки.
МАРТИН. A-а… Молодец.
ЭРИКА. Но я не знаю, кто это. Мне знакомо имя, я слышала его и раньше, но я никак не могу вспомнить, кто это. Я же все забываю.
МАРТИН. Да, я вообще-то не знаю… Звучит знакомо, но…
ЭРИКА. Я больше вообще ничего не помню. Что я делала, когда что было. Наверное, это лекарства… Нельзя все сваливать на лекарства… Но все это как бы бессмысленно. О’кей. My time is running out… Goodbye to me[23]. (Пауза.) Нет. (Хочет встать.) Надо смотреть вперед. Правда же? Ты смотришь вперед? Или ты смотришь назад? Иногда у меня глаза по всей голове. Иногда у меня зрение, как у лошади, только я не могу соединить две стороны.
МАРТИН. Нет, я хочу… (Кашляет, начинает снова.) Я планирую детали своих… (Более веселым голосом.) Похорон.
ЭРИКА. Ты собрался умирать? Ты все время думаешь о смерти?
МАРТИН. Нет, я хочу, чтобы они были идеальные. Короткие и слаженные. Запоминающиеся… Ну да, в свое время.
ЭРИКА. Тебе что, больше нечем заняться? Сегодня мне приснился Бенгт Вестерберг[24]. Мне приснилось, что мы женаты. Он был такой чуткий.
МАРТИН. Нет.
ЭРИКА. Да-да. Он был такой добрый.
МАРТИН. Нет… Я хотел сказать… (Короткая пауза.) У меня СПИД.
ЭРИКА. У тебя тоже? От этого умирают? СПИД смертелен? Ты все время думаешь о СПИДе? (Смеется.) Шутка. Прости. (Сует руку в рот и кусает ее.) Прости, прости меня, пожалуйста.
МАРТИН. Нет-нет. ВИЧ. Пока только ВИЧ. Я узнал об этом два месяца назад. Я все время болел, и похудел еще, хотя ел как обычно… Ну а потом выяснилось — то, чего я больше всего боялся… И это может длиться довольно долго, правда, потом… потом все происходит очень быстро.
ЭРИКА. Все мы медленно умираем, и все мы исчезнем…
МАРТИН (смеется). Да, я знаю…
ЭРИКА. Ты же молод, относительно, тебе же, наверное, лет сорок пять — пятьдесят — ты же не хочешь умереть гадким дряхлым педиком. Мир все равно ужасен — безработица, голод, гнусное социальное устройство, фундаменталисты… злые люди, осины, которым прививают гены рыб, а еще можно покупать глаза бедных детей из стран третьего мира, так что… Что бы ты хотел сделать, зная, что тебе осталось так мало? Хочешь поехать в Сантьяго-де-Компостела или сходить на концерт Барбры Стрейзанд?
МАРТИН. Нет… (Смеется.) Тогда уж скорее на концерт «Иль Жардино Армонико». Они у меня в плеере. Можешь послушать потом.
ЭРИКА. Нет, я не хочу слушать музыку. С меня хватит музыки.
МАРТИН. Ну… Не знаю. Я бы хотел… Я не знаю.
ЭРИКА. Если хочешь поговорить об этом, то пожалуйста.
МАРТИН. Я правда не знаю.
ЭРИКА. А иначе сделаем паузу. Я Опра Уинфри. Что бы вы хотели сделать, зная, что вам осталось так мало времени от того времени, что вам осталось?
МАРТИН. Я не знаю… Я бы хотел больше заниматься тем, чем я занимаюсь сейчас. Не сидеть здесь, конечно, а делать то, что я делал раньше, или то, что мне обычно нравится делать.
ЭРИКА. Больше заниматься? Чем же вы занимаетесь?
МАРТИН. Ну, много чем. (Короткая пауза.) Я много чего хотел бы делать.
ЭРИКА. Вы женаты? Возможно, это наша последняя беседа.
МАРТИН. Да, я женат. Конечно. И мне пришлось рассказать…
ЭРИКА. Вам придется рассказать это, когда мы вернемся в студию через некоторое время, после рекламной паузы. (Встает и уходит.)
АНДЕРС (МАРКУ — в углу коридора). Было бы здорово оказаться в деревне… Да? Ты бывал в деревне? Тебе нравится в деревне? Ты бывал там летом?
МАРК. My-y-y-y.
АНДЕРС. М-у-у-у-у, точно… А ты бывал на ферме, на крестьянской ферме? Ты ездил в деревню, когда был маленький? Видел всех животных?
МАРК. Му-у-у-у-у.
АНДЕРС. Му-у-у-у-у, точно, да… Да, коровы — красные животные… Они добрые… Коровы — это хорошо, они добрые, они на лугу… они пасутся летом на лугу, теперь их уже забили, их уже нет, но летом они пасутся, спускаются к реке, пьют, купаются — им нравится стоять в воде, когда тепло, как этим летом… Видишь там коров или телок? Скоро вечер. Они пойдут отдыхать… Все, они ушли отдыхать. Лежат и жуют, жуют… Вокруг туман, но тепло, воздух теплый, и они лежат в траве и облизываются. Воздух такой приятный. (Небольшая пауза.) Ты видишь коров?
МАРК. Трех.
АНДЕРС. Только трех? Ты видишь только трех? Разве там не больше?
МАРК. Три, четыре, пять, шесть, семь.
АНДЕРС. Четыре, пять, шесть, семь, да, кажется, семь… Семь, если внимательно присмотреться… Ты видишь, что они делают? Они там лежат… к нам задом… Высокий красивый зад… Красивый, хороший. Сейчас темно. Их почти не видно в темноте, но это и хорошо, ведь тогда никто не увидит… Тогда можно подойти к ним, поласкать их, погладить… они как будто бархатные, влажные и мягкие… Надо просто вставить, как можно глубже, спокойно и аккуратно.
ЭРИКА (возвращается). Зачем ты мне это рассказываешь? Я не люблю, когда люди рассказывают мне такие ужасы.
МАРТИН. Прости… Я не хотел.
ЭРИКА. Я не хочу слышать про все эти ужасы. Если я хочу поправиться, я должна думать о том, что исцеляет и придает силы. Мне надо работать с положительными и живыми эмоциями. Я не хочу соприкасаться со смертью. Я так устала от людей, которые ищут в смерти вдохновение, отдохновение… Я хочу просто сдохнуть в одно мгновение. Я могу вернуть материю жизни, не унижая ее. Люди, которые любят смерть, говорят о ней так, словно живут в другом мире. Многие превращают смерть во что-то, чем она не является, они превращают ее в жизнь.
МАРТИН. Да, я знаю.
ЭРИКА. Поговори со своей женой.
МАРТИН. Я это уже сделал.
ЭРИКА. Она знает об этом?
МАРТИН. Да.
ЭРИКА. С кем мне отождествиться?
МАРТИН. Нет. Мне пришлось рассказать ей… и она меня выгнала. Довольно грубо… Сейчас мне спокойно. Ровно в эту минуту. Я не знаю почему. Как будто у меня больше нет сил бороться. Я оставил все как есть… I let it go[25]… Все равно я остался самим собой… Я — это я.
ЭРИКА. А я — не Опра Уинфри.
МАРТИН. По крайней мере сейчас… Я не могу ничего поделать. Я два месяца откладывал это, после того как получил результаты. Это было в начале августа. В июле было ужасно, но она думала, что у меня кризис среднего возраста… Я снова начал работать. Я пришел домой, она была на кухне, она повесила на кухонное окно новые занавески с картинками овощей и итальянскими названиями, скорее для детей, чтобы повеселить детей, но цвета были ярковаты… У нас красивый дом в Юрхольмс-Эсбю, не очень большой, но нам нравится — сначала мы жили в жутком гадюшнике на Фолькунгагатан с двумя детьми, а потом вот нашли этот дом, его построили в тридцатые, такой, в стиле функционализма, отличные пропорции, в хорошем состоянии, большой сад на заднем дворе — те, кто продал его, жили в нем с самого начала, и они были рады, что он достался именно нам… Но мы сделали ремонт, перекрасили его так, как нам хотелось, и теперь он почти готов… В прошлое Рождество съехались все родственники, но… Теперь она не хочет, чтобы я виделся с детьми — она, конечно, в шоке… До нее теперь не достучишься. Она даже говорить со мной не хочет. Она не имеет права не давать мне видеться с детьми, но меня как будто парализовало… Думаю, все рано или поздно нормализуется, но сейчас между нами лед, она ненавидит меня и ведет себя некрасиво… говорит, что ей гадко, что все, что мы делали, оказалось ложью. Что так мне и надо, что я умру от СПИДа и так далее… Я вынужден ждать.
