Пётр Киле - Восхождение
- Страну света? - удивился Аристей тому, что Леонард столь многое знает о таинственных явлениях и фактах из его жизни.
- Мне удалось расположить самоцветы на столе в некий круг и лучи, оранжевые, красные, желтые, зеленые, синие, сошлись в центре, создавая подвижную гамму света, нечто вроде «Жемчужины» Врубеля, только здесь возникал целый мир: цветы, листья, струи воды, горы и небеса на заре, ласточки в полете, - все это жило и звенело, как на лужайке по весне и вместе с тем как нечто запредельное.
- И что это значит? - спросил Аристей. - Разумеется, в чисто поэтическом, если угодно, мистическом плане я все понимаю, и мне близко такое восприятие природы и тайны света.
- Я тоже так и воспринял, в поэтическом смысле, и продолжал жить как ни в чем не бывало, пока стечение ряда обстоятельств, о которых долго рассказывать, не привело меня на крышу нашего дома. То есть там, на чердаке, у слухового окна, я и раньше нередко засиживался, наблюдая жизнь города сверху и звездное небо. И вдруг я выбрался на крышу, испытывая тот же священный трепет, как при полетах, и я вспомнил, что открылось мне тогда - в жемчужном сиянии страны света, как будто вся моя будущность, во всяком случае, мое призвание, более того, что я посвящен в некие таинства, с тем и мои полеты узаконены в вечности.
- Даже так! - воскликнул Аристей без тени усмешки, скорее с полным доверием.
- Я не думал о самоубийстве, - рассмеялся Леонард, - что вообще странно для человека, которому приоткрылся просвет бытия, где он среди сияющих первосущностей, может быть, вечное существо. Напротив, мне смерть страшна вдвойне и больше, во сто крат, чем для всякого смертного, ведь вечность, может быть, оправдана именно моей временной, столь скоротечной жизнью, даже не так, не просто жизнью, а неким деянием моим здесь, будто я и есть творец вечности. Успею я здесь, будет вечность; не успею, ничего не будет. Впору впасть в отчаяние, когда цели и задачи твои разрослись до вселенских масштабов.
Аристей почувствовал, как в кармане его жилета что-то зашевелилось. Просунув пальцы, он вынул нэцкэ: старец на его ладони весь засветился, вперяя взор в Леонарда с веселым изумлением.
- Надо было на что-то решиться, - Леонард продолжал уже не без усмешки. - Я и бросился с крыши, холодно рассудив, что скорее всего разобьюсь до смерти, но упал почему-то довольно далеко от дома, прямо в канал, что меня и рассмешило, и устыдило, и я, не зная, как быть, поплыл и выбрался на берег за мостом. Я не стал возвращаться домой, ощущая себя безвозвратно ушедшим. Как бывало не раз, я отправился пешком куда глаза глядят, и мне даже было весело. Еще бы, я вне жизни и смерти. Так я странствовал, кажется, бесконечно долгое время, попадая во всякие истории, о которых поведать мне не досуг, как оказался на даче в компании молодежи, где рьяно готовились к балу-маскараду, и там-то меня вырядили Эротом, разумеется, всячески потешаясь...
- Афродита из этой компании? - спросил Аристей, почти что уверенный теперь в том.
- Не знаю, - покачал головой Леонард.
- А как же вы разыграли целую сценку? - рассмеялся художник.
- А что же там такое было?
- Не помнишь?
- Смутно. В том состоянии, в каком я пребывал все последние дни, ни о каком бале-маскараде я и слышать не хотел, а рядился в Эрота для себя, ну, как ребенок, не помня себя, размазывает себе руки и ноги краской. А мне говорят: «Эй, Эрот! Там будет Психея!» - «Кто?» Смеются: «Уж какая-нибудь, да будет!»
Как ни странно, мне захотелось в самом деле повстречать Психею, с тем я и явился на бал. С незажженным факелом я обходил хоры, выглядывая отовсюду вниз в зал, высматривая Психею. Когда я уже отчаялся, что увижу ее, она входит, и все ее заметили тотчас. Мало ли там красавиц собралось! Никогда и сама Афродита не была столь прекрасна. Ведь Елена не вызывала у нее ни зависти, ни гнева, да ее и не принимали за богиню. То предстала перед нами сама Красота!
Я уже не помню, как разжег факел, верно, интуитивно я понял сразу: у меня нет иного пути к этой красоте несказанной, как стать воистину Эротом, и это судьба привела меня сюда во столь смешной для многих роли.
- Но откуда взялась Афродита, столь словоохотливая, а потом куда-то исчезла? - сказал Навротский.
- В просвете бытия, вселенского, разумеется, как Психея и как я, Эрот! - с торжеством заявил Леонард.
- Метафора хороша. Однако ты повел себя, мягко говоря, как мальчишка, - усмехнулся художник, собираясь выйти.
- Послушайте, Аристей, я, наверное, плохо говорю, и вы меня не понимаете вполне. Здесь не мистика и даже не поэзия, а сама жизнь. Если угодно, в вечности.
- Миф?
- Да, миф, - пожал плечом юноша, мол, что с того, что миф, когда это сама жизнь. - И вдруг она исчезла, и передо мною студенческий бал-маскарад, публика, что потешается над Эротом, есть отчего впасть в отчаяние.
- Хорошо, я скоро, - сказал художник, пряча нэцкэ в карман жилета, несмотря на его протесты в телодвижениях.
- Да я тоже выйду, - усмехнулся Леонард, набрасывая на плечи плащ и надевая на глаза маску.
2
Празднество продолжалось, правда, после вручения призов как-то нестройно, хаотически. Герольд, изображавший Диониса, со свитой из вакханок, теперь напоминал сатира, чтобы не сказать, ночного козла, и его окружали - ни дать ни взять - ведьмы или колдуньи. И они-то расступались перед молодым человеком в черно-красном плаще и черной маске.
- Кто это? - вопрошали вокруг. - А эти никак ведьмы? Движения их фривольны и даже вызывающи.
Молодой человек в маске то брезгливо отступал от них, то стремительно устремлялся вперед, так что плащ его, развеваясь, словно пылал огнем, а ведьмы не отставали, то стеная в пляске, то хохоча с торжеством.
- Это же он? - догадалась Эста. - За кого они его принимают? Кем явился он теперь здесь?
Он устремил на нее взгляд, и она испуганно спряталась за колонну. На этот раз Эста ничего не сказала Диане, а изъявила желание поскорее уехать.
- Что еще случилось? - некий испуг испытала и Диана.
- Мне страшно. Это не маскарад вовсе, а нечто совсем иное!
- В самом деле, на подобном празднестве нам еще не приходилось бывать, - согласилась Диана.
- Празднество? Здесь скорее мистерия. Это страшно. Ведь недаром из мистерий родилась древнегреческая трагедия.
- Ах, вот как! Из огня да в полымя? Оставь все это. Напророчишь беду.
- Что же делать? Пусть. Ведь трагедия, коли суждено роком нам ее пережить, приводит в конечном итоге к катарсису.
- Или к смерти, - проговорила молодая дама, вздрогнув от внезапной мысли о смерти на этом веселом празднике жизни.
- Ну, ее не минуешь. Да, где же снова Жорж? Уедем без него, -заторопилась Эста.
- Спрячься. Он смотрит на нас. Тот, в черном плаще и маске. Он появился в зале с художником. Теперь уж вполне я его узнаю. Это же Леонард.
- Свирин? Это он разыграл Эрота? - Эста просияла, очевидно, страх ее пропал. - Вот бы никогда не подумала.
- Я тоже, - усмехнулась Диана. - Он чудак, конечно, но не настолько же... Где его гордость.
- Да она с ним. Погляди. Ведьмы принимают его за своего владыку. Довольно! Я ухожу, - и юная девушка решительно направилась к выходу.
Диана последовала за нею, чтобы та не вздумала идти одна пешком по ночному городу.
Народу стало меньше, и зал проступил во всем великолепии, с картинами, Эста огляделась:
- Смотри! Там меж колонн висят картины одна другой чудесней, - «Суд Париса», иль «Похищение Европы», там «Элизиум», весь остров, как театр на склоне гор у берега морского, где жизнь цветет от века и поныне, с игрой сатиров, нимф и нереид.
Дама в маске:
- Я ничего такого там не вижу. Уходим, Эста. Все-таки здесь душно. Но хуже, мысль о смерти посетила на празднестве таком - вот это страшно.
Поспешно покидают зал. Слышны голоса: «Полиция! В гардеробе обнаружили чемодан с динамитом!» - «Глупости! В чемодане оказались книги!» - «Однако произведены аресты!»
Проносится гул по залу «у-у-у!»
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Художник привез Леонарда к себе. Того клонило в сон.
- Аристей, - интимно и детски зазвучавшим голосом, уже засыпая, он справился. - Вы видели Психею? Вы ее знаете?
Художник улыбнулся, словно припоминая облик и лицо девушки.
- Я ее видел издали. Я ее не знаю. Но, кажется, у меня есть зацепка, и если мы на правильном пути, то узнаем Психею. Только, боюсь, эта барышня если не из высшей реальности, то уж всяко из высшего света.
- Разумеется, ведь Психея - царская дочь. Да Эрот - бог, -прошептал Леонард, укладываясь спать.
- А что касается дамы в чудесном платье, с которой несомненно связана Психея, как мне сказали, это молодая жена Легасова, - добавил Навротский как бы про себя.
- Что! Диана? - к удивлению художника, смутился Леонард.
![Петр Киле - Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]](/uploads/posts/books/255498/255498.jpg)
![Петр Киле - Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]](/uploads/posts/books/255683/255683.jpg)
