Борис Габрилович - Ковыляя, кот идет
Они сидели вчетвером, выключив верхний свет (Андрей со Светой и Слава с Таней), и музыка медленно плыла по их лицам. Медленно, долго и торжественно плыла по…
…Андрей зашёл в университетский туалет, остановился возле писсуара, начал расстёгивать брюки.
Изображение застывает.
…Андрей бежал по лестнице с папкой в руке. Его остановил парень — мол, дай закурить. Андрей протянул ему пачку.
Изображение застывает.
…Андрей на лекции. Написал записку, скрутил, огляделся воровато, приготовился кинуть.
Изображение застывает.
…Андрей с отцом играют в шахматы. Подумал, усмехнулся, взялся за фигуру.
Изображение застывает.
…Андрей и Света в буфете. Кругом знакомые ребята. Смеются, переговариваясь.
Изображение застывает…
Кружку пива ко рту.
Изображение застывает.
…Пустая клетка макака-резуса.
…их лицам музыка. Они сидят вчетвером, выключив верхний свет.
Музыка плывёт по комнате. К открытому окну. За которым ночь.
Пустой бульвар, фонари и долгие их тени. Напротив — стройка.
Медленно гаснут на ней огоньки. Дольше всех горит один большой прожектор.
Но вот и он погас.
А музыка всё плывёт.
Андрей и Света идут в обнимку по пустому бульвару.
Андрей. Ковыляя, кот идёт…
Света. Что ты сказал, милый?
— Ковыляя, кот идёт. Знаешь?
— Знаю, конечно… Кошку под руку ведёт. Верно?
— Да, маленькая.
— Хорошо, да?
— Да, маленькая.
— Знаешь, что?
— Что, маленькая?
— Пусть это будет про нас с тобой?
— Пусть про нас.
— Ковыляя, кот идёт, — и засмеялась тихонько.
— А летом, — вдруг сказал Андрей, — мы уедем отсюда в Ригу. Как сдадим экзамены, так и уедем. Вернее, даже не в Ригу, а под. Будем жить на даче у Славкиного брата, Роберта. Он битник, вроде нашего Женьки, заросший весь, играет на гитаре в каком-то кафе, а сам больше всего на свете любит Баха, но стесняется признаться. Он парень хороший. А ещё там живёт Славкин дед с усами. Он будет ругать Роберта за длинные патлы, а по вечерам рассказывать, как он был айсингом — «красным стрелком» — и дрался в лесах с бандитами. И каждый день будем купаться, там чудесный пляж. Ты хорошо плаваешь, маленькая?
…А навстречу им шла красивая молодая женщина, и с ней красивый молодой мужчина, а между ними — мальчик в шапочке с помпоном. Он что-то с увлечением играл на губной гармошке. Эти трое давно уже прошли мимо Андрея и Светы, а звонкие наивные аккорды губной гармошки долго еще висели над пустым бульваром.
Портрет Ленина.
Слышен голос докладчика: «26 с половиной… товарищи, мы… на 50 с половиной %… каковы же итоги проведённой… более 400 человек… но в целом мы можем сказать…» и т. д. — а в общем, слов не разобрать.
Кумачовый лозунг. Видно только начало: «Да здравствует…»
Потная лысина докладчика. Наполовину пустой графин. Зал сверху. Полный зал людей. Негромкий гул невнимания. По рядам. Пожилые люди. Есть с сединами и в орденах. Их лица торжественны и бессмысленно-отрешены, как будто они присутствуют на молитве в церкви. А вот — преподавательский состав, люди помоложе. Читают, переговариваются, но лица сохраняют серьёзные — делают вид, что слушают.
На задних рядах — студенты — представители комсомольского актива. Анекдоты, картишки, читают, готовят задания.
Андрей читает — видимо, хорошие стихи, потому что качает в такт головой. Слева посапывает Сергей, привалясь плечом.
Справа Валера играет в шахматы с каким-то очкариком.
Докладчик кончил. Бурные аплодисменты.
— Предлагаю ставить на голосование. Кто за? Против? Воздержался?
Шахматная доска (Очень крупно)
— МАТ!
— Единогласно!
Широкий экран сужен до довольно низкой вертикальной полосы: ровно столько, чтобы поместилось два человека. У открытой двери стоят двое: по одну сторону Автор сценария, по другую — Положительный герой.
Автор. Вам кого?
Положительный. Вы — автор сценария?
— Да, я.
— Тогда я к вам.
— Чем могу?
— Я — Положительный герой.
— Очень приятно. Чем всё же могу?
— Я пришёл в ваш сценарий.
— Простите… Но я вас как-то не имел в виду.
— Не может быть! Как же без меня?
— Да вот так как-то… У меня и без вас полно героев.
— Но ведь среди них нет положительных?
— Почему же? Они все неплохие ребята.
— Одно дело неплохие. Но они же не положительные?
— Ну и что?
— Как — ну и что? Нужно, чтобы хоть один из них был совершенно положительным. Для антитезы, понимаете?
— Простите, но я не встречал таких в жизни.
— Ну и что же? Вы разве пишете только о том, что встречали в жизни?
— ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО.
— Но это разве искусство?
— НА МОЙ ВЗГЛЯД, ИМЕННО ЭТО И ЕСТЬ ИСКУССТВО.
— Простите, но чем же вы тогда отличаетесь от заурядного фотографа?
— Фотообъектив бесстрастен. А мои глаза, видите ли, способны и плакать, и смеяться.
— Не понимаю вас.
— Очень жаль.
— Ну вы подумайте нами. У всех есть Положительный герой. А у вас нету. Кто же станет снимать такой фильм?
— А я на это ПОКА не рассчитываю.
— Неужели вам не надоело писать в стол?
— Надоело. А что делать?
— Возьмите меня в сценарий, и всё будет в порядке.
— Не могу. Не хочу обманывать.
— Кого?
— Себя. Людей. Я должен сказать им правду.
— Должны?
— Должен.
— Зачем? Вы думаете, они будут благодарны вам за это? Сомневаюсь.
— Я тоже. Но это — мой долг.
— Хоть убейте, не пойму. Что за долг?
— Я должен, понимаете, должен рассказать им о них самих. Они ведь встретились на моём пути. И я благодарен им за это. Потому и должен. Вот такими я вас видел, скажу я им. Вот так я вас видел, скажу я им. Так… И никак иначе, А вас, простите, я не видел никогда.
— Не понимаю…
— Слушайте, идите вы к чёрту! Мешаете работать.
И захлопнул дверь.
Чёрно-белый экран стал ненадолго цветным. Нечёткие линии и цветовые пятна, выражающие идею кашля, перемещаясь и накладываясь, заполнили экран. Эти смещения сопровождает надсадный кашель Андрея.
Голос отца (протяжно, как бы издалека). Что, опять кашляешь?
Голос Андрея (так же). А-а, пустяки.
Голос отца (так же). Завтра же отведу тебя к врачу.
Голос Андрея (так же). Да не стоит, это скоро пройдёт, я чувствую.
Голос отца (так же). Не морочь ты мне голову. Пойдём и всё. Пусть тебя Николай посмотрит.
Пустой рентгеновский экран. Щёлк!
Уже знакомое изображение лёгких.
— Локти прижми к поясу, заведи назад. Так. Дыши. Глубже. Дыши. Глубоко.
Висит какая-то тревожная, щемящая струна.
В кабинете — Николай в белом халате и отец Андрея. Николай старается не смотреть на него, всё никак не раскурит папиросу.
Наконец они всё-таки посмотрели друг другу в глаза.
— Не могу я тебе врать… — выговорил с трудом Николай. — Ты сам врач…
Отец смотрел с больным вопросом в глазах.
— Кажется, да, — резко ответил Николай на этот вопрос (струна оборвалась) и снова отвернулся, завозившись с сигаретой.
А за окном, пронзая стекло насквозь солнечным светом, бесновалась весна.
«Мама! Я мороженого хочу!»
Пустые столики летнего кафе.
За одним из них — Андрей, Слава и Сергей. Пьют сухое.
Поворот ночного шоссе из окна троллейбуса. Застывшие фотографии: Лицо Светы. Классики на асфальте. Слава и Света, когда они слушают Баха. Андрей и Света в постели. Андрей у стены, выложенной Андрей у стены, выложенной стеклянными кирпичиками. Отец и Николай во время их разговора. Пустая клетка макака-резуса. Фотография женщины с кладбища. Пустые скамейки возле эстрады где Андрей и Света мирились под дождём.
опять по троллейбусам маешься
в неполные двадцать пять
под белой маечкой маешься
подрагиваешь опять
ворочаешься бесёнок
постанываешь спросонок
и свято шумят у лба
как паруса из пелёнок
два ангельские крыла
ах ангел в бельишке белом
мне боязно страх и всё
когда как слепая белка
мотаешься в колесо
отстать от притихшей стаи
за дымы и за дома
пускай улетают сами
а ты улетай сама
слезой как птицей ясной
в ресницах моих паришь
два белых крыла прекрасней
чем тысячи серых крыш.[2]
Живое изображение.
