Кир Булычев - Ночь в награду
Отец. Бабкин тоже их не искал… Его смерть тяжелым камнем лежит на моей совести.
Пец. Скиньте этот камень. Вы тут ни при чем. Погибнув, Бабкин приобщился к прекрасному. Он нежится теперь в райских кущах.
Входит полицейский в фартучке поверх мундира и начинает накрывать на стол.
Отец. Густав Андреевич, можно я домой позвоню?
Пец. А что случилось?
Отец. Скажу, что доехал благополучно. Может быть, они слышали, что была стрельба, и беспокоятся за меня?
Пец. Если бы вас пристрелили, тогда бы ваша жена получила об этом сообщение.
Отец. А что, нельзя звонить?
Пец. Это нежелательно.
Отец. Мари сама просила меня позвонить. Очень просила.
Пец. Бог с вами, звоните. Хотя ничего из этого хорошего не выйдет.
Отец набирает номер.
Отец. Это я, дорогая. Ну я, Егорушка. Неужели не узнала? Значит, богатым буду… Как у вас дела?… Как дети? Никто не звонил? Дядя Сима? Скажи ему, что я буду завтра. Валидол? Зачем валидол? Ну прости, мне еще никогда в такой ситуации не требовался валидол… Я не хуже тебя знаю, сколько мне лет… Ну зачем же сразу плакать? Я не сказал ничего циничного. Машенька, я тебя умоляю… (Осторожно кладет трубку на телефон.) Она думала, что я уже… что все уже кончилось.
Пец. Женщины непоследовательны. Она вам изменяла?
Отец. Кто?
Пец. Ваша жена.
Отец. Что вы, это совершенно исключено! Это немыслимо. Она посвятила всю жизнь мне и детям.
Пец. Хорошо вам внушили эту версию. А вот по нашим досье она вам изменяла.
Отец. Ни в коем случае! Я не позволю вам порочить имя Марии Жановны! С кем она мне изменяла?
Пец. Вам нужны детали?
Отец. Нет, ни в коем случае. А с кем?
Отец отходит к бару, наливает себе в бокал.
А в самом деле у вас и это отмечено?
Пец. Я сделал запрос в Комгосбез. Это рутина. Так всегда делается.
Отец. Зачем?
Пец. Чтобы предусмотреть возможные конфликты.
Входит Лукреция Ивановна.
Лукреция. Я хотела вам предложить выпить, а вы уже сами. Ну и хорошо. Сейчас будем ужинать.
Пец. Я приглашен к друзьям. Спасибо. Мне нужно перекинуться парой слов с Басей, и я уеду.
Отец. Я тоже не голоден.
Он оборачивается к Пецу, умоляюще кладет руку ему на рукав.
Может, вы еще побудете, а?
Лукреция. Пора уже становиться мужчиной. Сумели заслужить награду, сумейте ее красиво принять. Вы когда-нибудь слышали, отчего повесился аграрий Мартинсон?
Пец. Бросьте, Лукреция, ваши шутки. Не портите хорошему человеку его звездный час.
Лукреция. С каждым днем вы говорите все красивее.
Пец. Разрешите поднять этот бокал за ваше здоровье и успехи, профессор. За немногие минуты совместных испытаний я сблизился с вами и вы мне стали симпатичны. Прозит!
Отец. Давайте за Бабкина, а?
Пец. Ну ладно, если вы настаиваете. Только тогда не чокаемся. Где Бася, у себя? Я на секунду. Буквально на секунду. До свидания, профессор.
Пец уходит во внутреннюю дверь.
Лукреция. Егор Адамович, вас никто не собирается мучить и терзать. Не делайте вид, что вы агнец, которого привели на заклание. Все будет, как вам приятно. Или не будет.
Отец. Я не боюсь… просто я раньше не получал награду.
Лукреция. Постарайтесь расслабиться. В спальне на верхней полке буфета валерьянка. Накапайте себе двадцать капель.
Отец. Спасибо, вы очень добры.
Входит Пец.
Пец. Все в порядке, мы можем ехать.
Отец. А я?
Пец. Сейчас Бася придет. Крепись, старина. Потом все мне расскажешь!
Лукреция. Вы помните, где валерьянка?
Отец. Да, спасибо.
Лукреция. Густав, вы подкинете меня до Гоголевской?
Пец. Сочту за честь. До завтра, профессор. Я за вами заеду, надо будет подписать документы о выполнении обязательств.
Лукреция. Чао, профессор!
Они уходят. Отец один в гостиной. Он идет к телефону, берет трубку, но не набирает номера – прислушивается, не идет ли кто. Отец испуганно кладет трубку на рычаг. Подходит к зеркалу, поправляет галстук. Проверяет, хорошо ли замыто пятно на рукаве.
Бася, войдя в комнату, стоит, не приближаясь, разглядывая гостя. Она очень красива. Одета она просто, волосы не уложены – словно профессор хороший ее приятель и заглянул на чашку чая. Потому из-за него не надо приодеваться и краситься – он и такой ее примет. В то же время понимаешь сразу, что Бася – уникальный образчик человеческой самки – даже край ее платья до безумия возбуждает самцов. Ради обладания такой женщиной мужчина может забыть о долге, совести, чести.
Отец чувствует, что Бася в комнате. Он еще не увидел ее, он еще не обернулся, но весь напрягся и стал похож на старого растрепанного вороненка.
Бася. Добрый вечер, профессор.
Отец вскакивает.
Отец. Здравствуйте. Мне очень приятно.
Бася. Поздравляю вас, Егор Адамович, с получением высокой награды – правом провести ночь со мной.
Отец. Ну что вы, я никак не заслужил…
Бася. Садитесь, профессор, в ногах правды нет. У вас, наверное, сегодня был трудный день.
Отец. Спасибо, я постою.
Бася. Я настаиваю, Егор Адамович. Вы же мой гость. А я страшно проголодалась. Еще спасибо, что они оставили нам холодное.
Отец садится. Он все еще толком не смотрит на Басю, взгляд его падает то на ее щиколотки, то на пальцы…
Бася. Налейте мне вина. И себе тоже. Я так боялась, что Лукреция с Густавом все вино вылакают. Это же страшная компания.
Отец. Нет, что вы, они совсем не пили.
Бася. Можете на меня смотреть. Только не сразу. Вы по кусочкам на меня смотрите. А то вы пожилой человек, кондрашка может случиться.
Отец. Кондрашка?
Бася. Это у нас так говорили, в детстве. На самом деле это инсульт. У вас был инсульт?
Отец. Почему у меня должен быть инсульт?
Бася. Знаешь, как мне попадется старикашка, сразу или инсульт, или инфаркт. Прямо наказание какое-то. Наливайте, наливайте, мы сейчас с вами славно напьемся. У меня настроение есть напиться. У вас так бывает или доктор не велит?
Отец. У меня никогда не было такого желания. Я всегда мог углубиться в работу, и неприятности отступали.
Бася. Счастливый. Мне бы такую работу. А в мою разве углубишься.
Отец. Простите, я не хотел вас обидеть. Я понимаю… специфика вашего труда требует, конечно…
Бася. Хватит. В словах запутался. Берите цыпленка. Цыпленок совсем холодный. Они его в морозилке, что ли, держали? Я сама виновата – у меня есть места застревания. Вы понимаете?
Отец. Нет, простите, нет.
Бася. Места застревания – это места, где я застреваю. Очень просто. Я застреваю в ванне, потому что очень люблю мыться, и я застреваю перед зеркалом, потому что люблю себя раскрашивать так, чтобы никто не догадался, что я себя раскрасила. Вот скажите, по моей роже видно, что я раскрашена?
Отец. Нет, ну что вы!
Он рассматривает Басю, и постепенно страх перед ней, смущение сменяются желанием – отец как бы вспоминает, зачем он здесь и для чего находится эта женщина. Он даже привстает в своем неожиданном стремлении к Басе, и той приходится остановить его.
Бася. Перестаньте так на меня смотреть, Егор Адамович. Вы же пожилой человек, это может плохо отразиться на вашем здоровье!
Отец. Ах, бог с ним, со здоровьем. Живем один раз!
Бася. Налейте мне еще, пожалуйста.
Отец, разливая вино, вынужден отвести взор от Баси.
Бася. Я сама виновата, что цыпленок остыл. Ну кто меня просил брать с собой в сортир Агату Кристи? Вы любите читать в сортире? Ах, так нельзя говорить при профессоре! Ну не сердитесь, не дуйтесь. Я так красиво устроена, что даже на стульчаке смотрюсь не хуже Мадонны.(Ест быстро, весело, как ребенок, который нагулялся.) Знаете, когда мне сказали, что у меня будет настоящий профессор, я чуть от радости не лопнула. Это же такая редкость!
Отец. Ну уж редкость! У нас в университете профессоров человек двести.
Бася. Мне плевать, сколько в университете, мне интересно, сколько в моей постели. Я думала раньше, что профессорам меня в награду не дают. Они бедные, но ужасно умные.
Отец. Если я не ошибаюсь, я первый.
Бася. А я точно знаю, что первый. Налейте мне еще. Вы не бойтесь, я не напьюсь. У меня почти все министры перебывали. Но больше всего мне понравился один певец. Баритон. Я его раньше только на пластинках слушала, а вдруг открывается дверь – батюшки светы! Он самый, толстый, веселый… Вы знаете, все думают, что он курчавый, а у него на затылке лысина. Представляете, такой молодой, а уже лысый. Ужас!
