Вячеслав Дурненков - Ручейник
АНДРЕЙ. Дай сигарету.
Николай протягивает пачку сигарет и спички. Андрей закуривает и медленно выпускает длинную струю дыма. Николай тоже достает сигарету.
ОЛЯ (Николаю). А ты чего? Ему можно, он пленный. А ты на крыльцо иди.
Николай со вздохом засовывает сигарету обратно в пачку.
АНДРЕЙ. Ой, аж голова закружилась. Последний раз в девятом классе курил. Домой пришел, а сигареты забыл из куртки вытащить. Сижу в комнате, и вдруг отец заходит. Пойдем, говорит, сынок, на кухне посидим. Захожу туда, а там, на столе эта самая пачка сигарет лежит. Давай, говорит, сынок, посидим-покурим. Сели. Отец берет сигарету и закуривает. А я сижу, и сказать нечего. А он молча докурил, берет другую, закуривает. Я в окно смотрю, а он курит. Штук, наверное, пять-шесть скурил. А до этого он вообще ни разу, по крайней мере, при мне. Ему вообще ничего нельзя было, он ведь сердечник...
НИКОЛАЙ (поворачивается к Оле, показывает кулак). Увижу, что куришь – убью.
ОЛЯ. Больно надо.
НИКОЛАЙ. У тебя отец жив?
АНДРЕЙ. Нет. А у тебя?
НИКОЛАЙ. И у меня.
АНДРЕЙ. Давно?
Николай кивает.
АНДРЕЙ. Слушай, а у Ильи Сергеевича дети есть?
НИКОЛАЙ. Есть. Мы. Других нету.
Сцена восьмая.
Фойе сельского клуба. Илья Сергеевич дирижирует. Агафоновцы стоят и нестройно поют песню из кинофильма «Небесный тихоход».
Пора в путь-дорогу
В дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идем.
Над милым порогом
Качну серебряным тебе крылом…
Пускай судьба забросит нас далеко, пускай,
Ты к сердцу только никого не допускай!
Следить буду строго, -
Мне сверху видно все, ты так и знай!
Илья Сергеевич последний раз взмахивает рукой и хор смолкает.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Прошу садиться.
Все садятся.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Сегодня я хотел поговорить с вами. Поговорить на тему последнего выбора. Но сначала я хочу узнать. Узнать, какое, душевное качество мы полагаем важнейшим. Какие будут варианты?
Агафоновцы поднимают руки:
– Смелость.
– Упорство
– Трудолюбие
– Ряшительность.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Это так. Но вот пришло время умирать. Что делает человек? В ожидании смерти человек начинает прокручивать пленку своей жизни назад, он торопится и особенно всматриваться времени нет. Ему кажется, что иногда он видит очень важные кадры. Как светит сквозь листву солнце, как висит на стуле чье-то платье, или как кто-то первый раз с ним заговорил или последний раз обнял на прощание. И человек думает, что в его жизни что-то было. Все-таки что-то было. Потом приходит пустота. После этого он умирает.
Илья Сергеевич на некоторое время замолкает и задумчиво раскачивается.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Обычно происходит именно так. Вот ты Петрович, что ты будешь вспоминать перед смертью?
Встает Петрович и растерянно оглядывает сельчан.
ПЕТРОВИЧ. Я? Ну, как в армию меня провожали. Потом как с армии вернулся. Да, наверное, и все.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. И все?
ПЕТРОВИЧ. А что еще? Я почитай только в армии человеком-то и стал. Ну что я раньше видел? А там как привезли нас на Байкал, стою, смотрю и впрямь сердце поет. Там же все синее до горизонта! А потом в Монголии первый раз степь увидел и тоже ощущения такие... Зря вы так Илья Сергеевич про армию, она может на то и надо, чтоб человек мир посмотрел.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Сядь. Я не про это. Андреевна, ты.
Встает Андреевна.
АНДРЕЕВНА. А что мне говорить? Нечего мне говорить.
ПЕТРОВИЧ. Илья Сергеевич, она в армии не была.
Веселое оживление.
АНДРЕЕВНА. Ага. Да лучше в армию, чем с двумя одной вот так мыкаться. И к школе собрать надо и чтоб других не хуже были. Нечего, мне вспоминать, так помру.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Ладно. (Вздыхает.) Вы должны понять, что перед смертью человек пытается утешить себя. Поэтому выбирает самые красивые, самые яркие картинки. И это вместо того, чтоб признаться себе, что ничего не было. Что сейчас вот только сейчас все начнется. И когда он это говорит себе, он становится человеком. И умирает не как глупое животное, а как человек. То есть уходит от нас. Как говорят маловеры? «А все равно все умрем». Да как бы не так. На кладбище стоят два памятника. На одном написано: « Он жил как все и умер как все». На другом: «Он жил с нами и ушел от нас». И между ними огромная разница. Вы должны это понимать. Я тоже когда-нибудь уйду от вас. И я хочу, чтобы вы знали, что я не рассматривал глупые картинки, а сделал спокойный шаг. Поэтому спокойствие самое важное качество, какое только может быть у человека. На этом мы сегодня закончим.
Агафоновцы встают и начинают расходиться.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Оля, подожди, мы сейчас вместе к вам пойдем.
Сцена девятая.
Николай и Андрей сидят за столом. Перед ними бутылка водки, рюмки.
АНДРЕЙ. Понимаешь, вот когда ваши бабки у нас появились, мне показалось что это что-то важное для меня. Что я этого, может быть, всю жизнь искал, книжки все эти читал... Я ведь все перепробовал. Я, когда студентом был, с кришнаитами сошелся...
НИКОЛАЙ. С кем?
АНДРЕЙ. Ну, кришнаиты... Ну, как тебе объяснить. В общем, индийская религия, мясо нельзя, пить нельзя, а то в следующей жизни будешь свиньей или собакой.
НИКОЛАЙ. Так напьешься и при этой жизни свиньей станешь. Ты Андрюха не обижайся, ты ведь с жиру бесишься. Ты ведь здоровый мужик, у тебя квартира, зарплата. Просто туману на себя нагнал. У нас в армии молодой один пришел, он на философа учился, тоже, такой как ты был. Я помню, ночью проснулся, изжога от перловки такая, чуть не вою, набрал соды в стакан, иду в умывалку. А там этот деятель на табуретке стоит, петлю уже ладит. Я его за шиворот и по морде: «Ты чего сука?». А он: «Я жить не хочу». Я ему еще по морде, говорю: «Еще раз увижу, все прибью падла». И все. Отслужил как все. Я уже в дембель ухожу, он подошел, «спасибо» сказал, книжку подарил. Я ее в поезде выкинул, вроде по-русски, а ни хера не понятно. Понимаешь, пока ты по морде от жизни не получишь, ты ничего понимать не будешь.
АНДРЕЙ. Ну да, наверное.
НИКОЛАЙ. Да точно тебе говорю. Будь проще и смотри дальше.
АНДРЕЙ. Простота – это фашизм.
НИКОЛАЙ. Сам ты фашист.
Разливает по рюмкам. Входят Илья Сергеевич и Оля. Николай поспешно встает и загораживает бутылку.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Добрый вечер.
АНДРЕЙ. Виделись.
Илья Сергеевич подходит к столу, садится.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Да вы, ребят, допивайте, не стесняйтесь. Оля, сообрази чайку.
Николай садится рядом, Оля берет чайник идет к плите.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, что делать с вами, Андрей?
АНДРЕЙ. А какие варианты?
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Да один только. (Лезет за пазуху, достает целлофановый пакет, кладет на стол перед Андреем.) Вот ваши документы, я договорился через полчаса за вами придет машина, довезет до автовокзала. На этом, как говорится, экипаж прощается с вами. Но прощается навсегда.
АНДРЕЙ. А я никуда отсюда не уеду. Мне здесь понравилось.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Андрей, это исключено. Вы должны вернуться домой.
АНДРЕЙ. Илья Сергеевич, я ведь ничего не видел! Я ведь даже не знаю, что у вас здесь происходит! Почему вы не хотите, чтобы я остался? Поверьте, я ведь не просто так приехал. Мне действительно это надо!
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Что надо?
АНДРЕЙ. Мне... Я хочу поверить.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Во что?
АНДРЕЙ. Не знаю.
Некоторое время сидят молча.
ИЛЬЯ СЕРГЕЕВИЧ. Николай, Оля, оставьте нас. Нам нужно поговорить.
Николай и Оля выходят. Андрей махом выпивает рюмку водки.
АНДРЕЙ. Вот послушайте меня. Вот я жил-жил, вырос и сейчас не знаю, как мне быть дальше. То есть я знаю, что надо жить, но вот просто так по инерции не хочется. Да не то, что не хочется. Все уже. (Проводит ладонью по горлу.) Понимаете, я не в том плане, что все опротивело, нет. Просто у меня вот здесь (Кладет руку на сердце.) пусто. Я вам сейчас открытым текстом говорю. Мне вот тридцать с чем-то, а как будто все перегорело. Я не знаю, что делать... Я раньше думал: ладно, пройдет, вот люди вокруг меня живут и вообще не задумываются. С кем ни начнешь на эту тему разговаривать, у всех одно: жить, чтобы жить. Но это ведь не так. Должно быть, что-то другое, понимаете? Вот как бы вам это объяснить? Понимаете у меня такое чувство, что где-то форточка открыта и оттуда сквозняк дует, а где она эта форточка не знаю. Такая... такая тоска по тому чего нет, оно должно быть, а этого нет. И вот это хуже всего... Вы понимаете?
