Жюль Ромэн - Кнок, или Чудеса медицины
Бернар. Я не вполне понимаю…
Кнок. Не будем ничего пока менять. У нас будет время внести улучшения, если это потребуется. (Садится).
Бернар. Но…
Кнок. Во всем, чего бы дело ни касалось, пропаганды, бесед для народа или наших маленьких совещаний, я готов следовать за вами и сообразоваться с вашим временем.
Бернар. Я боюсь, доктор, что не совсем понимаю, на что вы намекаете.
Кнок. Я просто хочу сказать, что желал бы поддерживать обычную связь с вами, даже в те первые дни, пока буду устраиваться.
Бернар. Мне все же неясно…
Кнок. Позвольте! Ведь вы находились в постоянных сношениях с доктором Парпале?
Бернар. Я встречал его иногда в кабачке гостиницы Ключа. Нам случалось сыграть партию на бильярде.
Кнок. Я говорю не об этих отношениях.
Бернар. Но у нас не было других.
Кнок. Но… но… как же вы распределяли между собою беседы для народа по гигиене, пропаганду среди родителей учеников… ну, словом, тысячу вещей, которые врач и учитель могут делать только совместно?
Бернар. Мы ничего из этого не распределяли между собой.
Кнок. Как? Вы предпочитали действовать каждый в отдельности?
Бернар. Дело гораздо проще. Ни я, ни он никогда об этом не думали. Я в первый раз слышу о подобной вещи в Сен Морисе.
Кнок, со всеми признаками досадного удивления. О, если бы я не слышал это из ваших собственных уст, уверяю вас, я бы не поверил.
Молчание.
Бернар. Мне очень печально, что я должен был вас разочаровать, но согласитесь, что не мог же я в таком деле взять на себя инициативу, даже если бы такая идея у меня явилась и если бы школьная работа давала мне больше досуга.
Кнок. Это понятно! Вы ожидали призыва, но он не последовал.
Бернар. Всякий раз, как меня просили об услуге, я старался оказать ее.
Кнок. Я это знаю, г-н Бернар, я это знаю. (Молчание). Итак, перед нами несчастное население, целиком предоставленное самому себе в отношении гигиены и профилактики!
Бернар. Черт побери!
Кнок. Пари держу, что они пьют воду, не думая о миллиардах бактерий, поглощаемых ими в каждом глотке.
Бернар. О, это несомненно!
Кнок. Знают ли они хотя бы, что такое микроб?
Бернар. Сильно сомневаюсь. Некоторые знают это слово, но мне кажется, воображают себе, что это вроде мушки.
Кнок, встает. Это ужасно. Послушайте, дорогой г-н Бернар, мы не можем с вами вдвоем исправить в неделю все упущенное за эти долгие годы… скажем, беспечности. Но что-нибудь все-таки нужно сделать.
Бернар. Я не отказываюсь. Я только опасаюсь, что не могу оказать вам большой помощи.
Кнок. Г-н Бернар, лицо, хорошо вас знающее, открыло мне, что у вас есть один большой недостаток: скромность. Лишь вы один не знаете, что вы обладаете здесь необыкновенным моральным авторитетом и личным влиянием. Я прошу простить, что вынужден вам это сказать. Ничего серьезного здесь нельзя сделать без вас.
Бернар. Вы преувеличиваете, доктор.
Кнок. О чем тут говорить? Я могу лечить без вас больных. Но чтобы бороться с самой болезнью, чтобы отнять у нее почву, кто мне в этом поможет? Кто объяснит этим бедным людям опасности, которые ежесекундно осаждают их организмы? Кто научит их тому, что не нужно ждать смерти, чтобы обратиться к врачу?
Бернар. Они очень небрежны. Я с этим согласен.
Кнок, все более воодушевляясь. Начнем все с начала. Здесь у меня лежит материал для нескольких популярных бесед, очень подробные данные, хорошие снимки и проекционный фонарь. Вы со всем этим превосходно справитесь. Да вот, для начала, маленькая лекция, целиком написанная, черт возьми, и презанятная, о тифе, о неожиданных формах, которые он принимает, о его бесчисленных носителях, как, например, вода, хлеб, молоко, ракушки, овощи, салат, пыль, дыхание и т. п.; о том, как он целыми неделями и месяцами таится, не обнаруживая себя, о внезапных смертных случаях при вспышках его, об опасных осложнениях, которые он влечет за собой. Все это украшено хорошенькими снимками: бациллы в колоссально увеличенных размерах, подробности тифозных экскрементов, зараженные ганглии, прободение кишок, и не черное, а в красках: розовая и каштановая желтая, зеленовато-белая, — представляете себе? (Садится).
Бернар, близкий к обмороку. Должен вам сказать… что я человек очень нервный… Если я углублюсь в это, я потеряю сон.
Кнок. Вот это и требуется. Я хочу сказать, что впечатление такой же силы должно до конца потрясти слушателей. Вы, г-н Бернар, скоро к этому привыкнете. Но они должны потерять сон. (Наклоняясь к нему). Ибо их беда в том, что они спят в обманчивом спокойствии, от которого их рано или поздно разбудит молния болезни.
Бернар, весь дрожит и опирается рукою на бюро, отведя глаза в сторону. И мое здоровье не такое уж прочное. Моим родителям стоило немалого труда воспитать меня. Я хорошо понимаю, что на ваших снимках все эти микробы — не настоящие, а только изображение. Но все-таки…
Кнок, словно не слыша его. Для тех, на кого наша первая лекция мало подействует, у меня есть другая, под невинным заглавием: «Носители зародышей». В ней с полной ясностью доказывается на основании изученных случаев, что можно гулять с круглым лицом, розовым языком и превосходным аппетитом, и в то же время хранить во всех складках своего тела триллионы бацилл невероятной силы, способных заразить целый департамент. (Встает). Опираясь на теорию и опыт, я вправе заподозрить каждого встречного в том, что он носитель зародышей. Взять хотя бы вас: ничто мне не доказывает, что вы не являетесь таким носителем зародышей.
Бернар, встает. Я, доктор!..
Кнок. Хотел бы я видеть человека, который по выходе с этой второй маленькой беседы сохранил бы охоту быть легкомысленным.
Бернар. Вы в самом деле, доктор, думаете, что я — носитель зародышей?
Кнок. Почему непременно вы? Я назвал вас для примера. Но я слышу голос г-на Муске. До скорого свидания, дорогой г-н Бернар, и благодарю вас за согласие, в котором я не сомневался.
Сцена третьяКнок, аптекарь Муске.
Кнок. Садитесь, дорогой г-н Муске. Вчера я имел возможность лишь на минутку заглянуть в вашу аптеку. Но одного взгляда достаточно, чтобы убедиться в том, что она в превосходном состоянии, что во всем царит полнейший порядок и что малейшие детали отвечают последнему слову науки.
Муске, он одет очень просто, почти небрежно. Вы слишком снисходительны, доктор.
Кнок. Такие вещи я принимаю особенно близко к сердцу. По-моему, доктор, который не может опереться на первоклассного аптекаря — то же, что генерал, идущий в бой без артиллерии.
Муске. Я счастлив, что вы придаете такое значение моей профессии.
Кнок. И я решил, что, конечно, такая организация дела, как у вас, находит награду и приносит вам в год не менее двадцати пяти тысяч франков.
Муске. Чистого дохода? Боже мой! Если бы я получил хоть половину этого!
Кнок. Дорогой г-н Муске, перед вами сидит не налоговый инспектор, но друг, смею сказать — коллега.
Муске. Я не позволил бы себе, доктор, оскорбить вас недоверием. К несчастью, я сказал вам правду. (Пауза). Мне величайшего труда стоит перевалить за десять тысяч.
Кнок. Но, знаете ли, ведь это позор! (Муске печально пожимает плечами). По моим соображениям, двадцать пять тысяч должны быть минимальной цифрой… У вас, однако, нет конкурентов?
Муске. Ни одного на пять лье в окружности.
Кнок. Так в чем же дело? Враги?
Муске. У меня нет врагов.
Кнок, понижая голос. Может быть, в прошлом какая-нибудь неприятная история… рассеянность… пятьдесят граммов лаудана вместо касторки?.. Это так легко случается.
Муске. Поверьте мне, ни малейшего недоразумения за двадцать лет практики.
Кнок. В таком случае… В таком случае… Но мне тяжело высказывать это предположение… Мой предшественник… оказался не на высоте своего призвания?
Муске. Это зависит от точки зрения.
Кнок. Еще раз повторяю, дорогой г-н Муске, все, что мы говорим, останется между нами.
Муске. Доктор Парпале — превосходный человек. У меня с ним лично были наилучшие отношения.
Кнок. Но все его рецепты, взятые вместе, не составили бы толстого пакета?
