Рональд Харвуд - Костюмер
НОРМАН. Можете не говорить. Я помню.
СЭР ДЖОН. Полотенце!
Норман подает ему полотенце.
(Прижимает полотенцем усы и бороду. Смотрит на себя в зеркало и вдруг опять впадает в растерянность). Чего-то не хватает. Но чего?
НОРМАН. Может, я много на себя беру, сэр, но, по — моему, — парика. (Снимает парик с болванки и подает его хозяину). Надо сегодня получше закрасить тут на стыке. А то во вторник Ричард Третий выглядел так, словно он ходит в фуражке.
СЭР ДЖОН (надевает парик и закрашивает лоб под ним. Неожиданно останавливается). Что-то ужасно жарко. Мне что-то нехорошо…
НОРМАН (вытащив из кармана фляжку с коньяком). Глотните немножко, вреда не будет!..
Сэр Джон отстраняет его рукой. Норман делает глоток, прячет фляжку и поворачивается к хозяину. Сэр Джон сидит перед ним неподвижно.
Нет, сэр, вам сейчас никак нельзя отступать. Сейчас никак. Давайте-ка подправим морщины.
Молчание. Сэр Джон послушно подправляет морщины.
СЭР ДЖОН. Я прямо вижу, как они бомбят Большой театр в Плимуте. Вандалы! (Пауза). Ничего! Они у меня сегодня получат! (Пауза. Опять чем-то встревожен). Норман!
НОРМАН. Да, сэр.
СЭР ДЖОН. Так какая у меня первая реплика? Что там надо болтать?
НОРМАН. «Сходи за королем Французским, Глостер, и герцогом Бургундским».
СЭР ДЖОН. Ты совсем меня заговорил. Помолчи, пока я буду одеваться. Мне предстоит трудная работа, чертовски трудная! Сегодня на мне весь мир, весь это распроклятый мир!..
НОРМАН. Сэр!..
СЭР ДЖОН. А я не могу вспомнить первую строчку! Позади сотни спектаклей, а мне приходится спрашивать тебя, какая у меня первая реплика.
НОРМАН. Ничего, сэр, я заставлю вас со всем этим справиться…
СЭР ДЖОН. Заставишь меня?! Тут заставить нельзя: мы просто выполняем свой долг, из вечера в вечер, а я совсем обессилел!
НОРМАН. Нет, ей — богу, вы, такой замечательный, я бы сказал — лучший из людей, и вы начинаете разочаровывать меня, уж прошу прощения. Вы, который всегда говорили, что жалость к себе — самое неприятное качество на сцене и в быту. Для кого вы работали все эти годы? Для министерства культуры? Мы боремся, чтобы выстоять, вот в чем дело. Боремся, чтобы выстоять, это ваши слова! И все мы боремся — к чертовой нас матери! — разве не так? Я борюсь и борюсь, вы думаете — это просто? Так нет, совсем это непросто, скажу я вам, ни чуточки не просто — и бороться непросто, и выстаивать во всем этом дерьме! Но ведь весь мир борется, чтобы выстоять, черт возьми, почему же не выстоять вам?
Молчание.
СЭР ДЖОН. Я, кажется, огорчил тебя, Норман, дружище. Прости меня. Я понимаю. Но мы не можем всегда быть сильными. В нас тоже образуются трещины.
НОРМАН. Черт с ними, с трещинами! Как у нас с париком?
Сэр Джон продолжает гримироваться.
Виноват, если мешаю вам сосредоточиться.
СЭР ДЖОН. «Мы ведь оба на службе, Алфонсо». Что там дальше? Что я на это отвечаю?
НОРМАН. «Или, по — твоему, недостаток тщеславия заставлял меня тянуть эту лямку? Но как понимать тщеславие, если оно в том, чтобы захватить местечко повыше, — ты прав: у меня его нет! Мне все равно, где исполнять свой долг. Меня всегда увлекало само дело».
СЭР ДЖОН. Отличная у тебя память, Норман.
НОРМАН. Моя память — вроде полицейского. В нужный момент не сыщешь.
СЭР ДЖОН. Вот это была пьеса! И сборы давала. Особенно ее любили умные судомойки и глупые священники. Будь я на двадцать лет моложе, я бы по — прежнему играл подобную ерунду. Но сейчас я устремлен в космос. А разве их это заботит? Ненавижу этих свиней!
НОРМАН. Давайте закончим с бровями.
Сэр Джон расчесывает намыленные брови, а затем белит их. В дверь стучит Айрин.
Айрин (снаружи). Полчаса до начала, сэр. (Уходит).
СЭР ДЖОН. Так мало?
НОРМАН. Вы сегодня поздно начали, сэр.
СЭР ДЖОН. Отчего она не принесла корону? Я привык, чтобы к этому времени корона была уже у меня на голове. Взгляни!
НОРМАН. Что такое?
СЭР ДЖОН. Мои руки!.. Они дрожат…
НОРМАН. Будет очень выразительно в роли. Не забудьте загримировать руки.
СЭР ДЖОН. Я не могу удержать их. Помоги мне.
НОРМАН (показывает руку: его рука тоже дрожит). Это, должно быть, заразное… (Красит руки сэра Джона).
СЭР ДЖОН. Я справлюсь с разделом королевства. Одолею сцену с шутом. Снесу разгон свиты. Сумею произнести все положенные проклятья. Я даже не боюсь быть исхлестанным бурей. Но я боюсь финального выхода. Когда надо вынести мертвую Корделию и плакать, плакать, выть, как ветер… Потом тихонько положить ее на землю. И умереть. Хватит ли у меня сил?
НОРМАН. Да у кого же хватит, как не у вас?
СЭР ДЖОН. Ты добрый друг, Норман.
НОРМАН. Спасибо, сэр.
СЭР ДЖОН. Чтобы я без тебя делал?!
НОРМАН. Думаю, справились бы сами.
СЭР ДЖОН. Я отплачу тебе добром.
НОРМАН. Будьте снисходительны к моим чувствам.
СЭР ДЖОН. Не дразни меня. Может, мне недолго осталось.
НОРМАН. То же любил говорить мой отец. А прожил до девяноста трех лет. А мог бы и дольше. Вот так. (Оглядывает хозяина). Сам Альбрехт Дюрер не сделал бы лучше. (Встает. Пудрит руки сэра Джона).
Входит миледи в парике и костюме Корделии под наброшенным халатом.
МИЛЕДИ. Ну как ты себя чувствуешь, Бонзо?
СЭР ДЖОН. Немножко пришел в себя, кисонька.
НОРМАН. Вот видите. Стоит ему взяться за гримировку, и он уже другой человек. Сударыня, «…ваш ум остер, как ум дикобраза…».
МИЛЕДИ (сэру Джону). Ты уверен, что у тебя хватит сил?
СЭР ДЖОН. Вот — вот, всем охота меня подгонять!
НОРМАН. Прошу вас, не начинайте сызнова.
СЭР ДЖОН. Понимаешь, кисонька, я решил, что мы сегодня играем мавра.
МИЛЕДИ. Что ты, милый!
СЭР ДЖОН. Скажи, кисонька, я не просыпался сегодня ночью? Не благодарил тебя за то, что ты сторожишь меня? А не было речи о том, что на меня может накатить приступ ярости?
МИЛЕДИ (после паузы). Нет, Бонзо, тебе все это приснилось.
СЭР ДЖОН. Не могу отделаться от этого чувства.
МИЛЕДИ. Я принесу тебе мантию и, как всегда, завяжу шнурок.
СЭР ДЖОН. Конечно. Как всегда.
МИЛЕДИ. Мистер Торнтон и мистер Оксенби ждут, чтобы ты их принял. Можно их пригласить?
СЭР ДЖОН. Я не хочу видеть Оксенби. Я его боюсь. Скажу тебе: он лучший Яго из всех, кого я видел и с кем играл, включая этого сутенера — коротышку — сэра Артура Пэлгроува.
НОРМАН (к миледи). Это уже больше похоже на нашего милого сэра Джона.
СЭР ДЖОН (с издевкой). Сэр Артур Пэлгроув! Он продолжал играть Гамлета почти до семидесяти лет. На лице его было больше морщин, чем ступенек на галерку. Я видел его Лира. И был приятно разочарован. Вот вам и сэр! Кто посоветовал ее величеству дать ему титул, скажите вы мне? (Продолжает гримироваться, накладывая последние мазки).
МИЛЕДИ (отведя Нормана в сторону). Вы просто волшебник, Норман.
НОРМАН. Благодарю вас, миледи.
МИЛЕДИ. Вот вам шоколадка.
НОРМАН. Благодарю вас, миледи.
МИЛЕДИ. Сегодня нам всем придется приналечь, Норман.
НОРМАН. Это малая часть нашей службы, миледи.
МИЛЕДИ. Спасибо вам. (Уходит).
СЭР ДЖОН. Не думай, что я не заметил этой шоколадки, — я заметил. Тысячи детей в нашем милом отечестве обыскивают кладовки в поисках чего-нибудь сладенького. Пришли бы ко мне, я бы им сказал, у кого в Англии горы шоколада. А мне ее тащить как труп Корделии?.. Поднимать на руки и тащить на руках. Я, слава богу, довольствуюсь своим пайком, но она, она достает сладости прямо из-под земли.
НОРМАН. Могу я ввести актеров?
СЭР ДЖОН. Нет — нет… не надо!..
НОРМАН. Но вы же должны повидать их, сэр. (Открывает дверь и зовет). Мистер Торнтон!
Входит Джеффри Торнтон, пожилой актер в костюме шута, который заметно ему велик.
(Сэру Джону). К вам мистер Торнтон, сэр!
