Коллектив авторов - Русская драматургия ХХ века: хрестоматия
Толпа удаляется, и вдали постепенно нарастает гул. Паническое бегство буржуазии, тут же отступающая белая армия, раненые, больные и т. д. <…> Входит Яровой.
Яровой. Все благополучно? <…> Что арестованная? <…> (заглянув в пустую комнату). Ты… зачем здесь поставлен? <…> (распечатав пустой пакет, рвет его и бросает клочки в физиономию караульному.) Расстреляю!
Звонок телефона.
(Бросается к телефону. В телефон.) Да. Толпа? К тюрьме? Выстроить роты на площади и пулеметы. Ждать приказа.
Семен. Господин поручик! Толпа вплотную подошла к тюрьме. Каменюки бросают.
Яровой. Стрелять! В передних.
Семен. Само собой! Эту ведьму учительшу снять?
Яровой. Какую?
Семен. А что вчерась в школе Кошкина прятала. Я сам ее сыму.
Яровой. Не сметь… Без приказа… Живую ее надо взять.
Семен. Ну, без боя не дадут. <…>
Семен уходит. Яровой в волнении ходит у телефона. Берет трубку и снова вешает. Доносится нестройный гул. Звонок телефона.
(Берет трубку.) Знаю. Ждать приказа! Отступать к воротам!
Вбегает Малинин, за ним Чир.
Малинин. Поручик Яровой, что значит ваше бездействие? Почему не приказываете стрелять? <…>
Семен. Господин поручик! Что же это значит, жегловцев живыми покидаем?
Яровой. Жегловцев? Сию минуту расстрелять. Ступай.
Семен. Да мне их не выдадут.
Яровой. Сейчас прикажу по телефону. (Звонит по телефону.) Дать тюрьму! (Продолжает звонить. Ответа нет.) Черт!
Доносится торжествующий гул. Вбегает офицер.
Что там?
Офицер. Народ тюрьму взял. <…>
Входят Швандя и несколько рабочих.
Швандя (указывая на Ярового). А, вот он самый. Бери, товарищи.
Яровой (выхватывает револьвер). Стой! (Отстреливаясь, убегает.) <…>
Патруль бежит за Яровым. Проходит Горностаев под конвоем Пикалова.
Горностаев. Дорогой друг! Сколько люди придумали правд?
Пикалов. Не слыхал.
Горностаев (останавливаясь и тряся Пикалова за полы). Тысячи… И когда из тысячи маленьких правд хотят сложить одну большую, это все равно, что… из тысячи крыс сложить одного слона.
Пикалов. Да ты что меня трясешь? Я те не груша. Арестант должон идти, а не конвойного трясти. <…>
Колосов (поравнявшись с дверью, Яровому). Сюда. Яровой (минуту колеблется). Ну, все равно.
Оба скрываются в дверях. Входит преследующий патруль. Навстречу старуха.
Патруль. Тетка, куда офицер сбежал?
Старуха. Он, милый, не бежал. Он в эту дверочку.
Патруль входит в дверь. Навстречу Яровой, переодетый в блузу Колосова.
Патруль. Где офицер Яровой?
Яровой. Не знаю. (Проходит.)
Колосов (в костюме Ярового). Это я.
Патруль. Идем.
Яровой (пробегает мимо Любови). Прощай, Люба.
Любовь. А, ты такие жертвы принимаешь? (Патрулю.) Стойте, товарищи, это не Яровой. Это юродивый маскарад устроил. Яровой туда побежал.
Патруль бежит за Яровым.
Колосов. Люба, что вы над собой сделали?
Издали доносится нарастающий гул ликующей массы. Со всех концов города навстречу толпе, среди которой освобожденный Кошкин и жегловцы, бегут с радостными криками рабочие и работницы. Кое-где испуганно притаилась буржуазия.
Голоса. Ребята, Кошкин с жегловцами! <…>
Татьяна. А Хрущ? А брат? Брата не видал никто?
Голос. Хруща не видали пока.
Татьяна. Значит, повесили? <…>
Кошкин (улыбаясь). Повесишь его… Фонаря для него не найдется.
Из толпы выдвигается Хрущ. <…> Татьяна бросилась к Хрущу в объятия.
Хрущ. Здравствуйте, товарищ Яровая! Вас первую ожгло? Здорово укусило?
Любовь. Пустое. Да никто серьезно не ранен, успели их смять.
Кошкин. А мы себе за решеткой посиживали да, сложивши ручки, поглядывали. (Улыбается.) Одначе, товарищи, руки складать рано, враг только притаился, чтобы в горло вцепиться. Всем быть на страже!
Подходит Швандя с отрядом.
Швандя. Товарищ Роман! (Бросается ему на шею.) Так что… что…
Кошкин (нежно). Что? Что, Федя?
Швандя (смахнув что-то с глаз). Был ремиз, а высветило обратно. <…>
Вбегает Марья, бросилась к Григорию.
Марья. Ты… А Семка? Григорий. Семка мне могилу копает. Марья. Где?
Швандя. Либо за морем, мамаша, либо тут, рядом.
Из глубины выбегает Яровой, преследуемый патрулем. Он сталкивается с Кошкиным.
Кошкин. А! Комиссар Вихорь! Вот и еще раз встретились, а поговорить не о чем. Значит… прощай.
Яровой. Прощай, Люба!
Любовь отворачивается от него. Ярового уводят.
Любовь (посмотрела вслед и со стоном закрыла глаза, быстро успокоилась и говорит Кошкину). Товарищ Роман, оружие из-под дров выдано сегодня кому следует.
Кошкин (жмет ей руку). Спасибо, я всегда считал вас верным товарищем.
Любовь. Нет, я только с нынешнего дня верный товарищ.
1926
Е.Л. Шварц (1896–1958)
Евгений Шварц занимает в отечественной драматургии особое место. Автор более 20 пьес, насыщенных философским и актуальным социальным содержанием, тонкой иронией и одновременно светом и надеждой, он сделал в своем творчестве ставку на литературную сказку. Таковы пьесы по мотивам произведений Х.К. Андерсена «Голый король» (1934), «Тень» (1940); сатирические пьесы «Дракон» (1944), «Обыкновенное чудо» (1956) и другие. Шварц был убежден в том, что сказка помогает читателю и зрителю хотя бы на время почувствовать себя ребенком, понять и принять мир во всей его простоте и одновременно сложности и мудрости. В отличие от расхожего мнения о сказке как жанре легком, не требующем напряжения умственных способностей, пьесы-сказки Шварца заставляют задуматься не только над общечеловеческими проблемами, но и над вопросами, рожденными трагической эпохой социальных перемен.
Родился Евгений Шварц 9 октября 1896 года в Казани в семье врача. Его детство прошло в городе Майкопе. Учился будущий драматург на юридическом факультете Московского университета, но не окончил его, чему помешало сильнейшее увлечение театром. Шварц стал актером Театральной мастерской под руководством П.К. Вейсбрема в Ростове-на-Дону. В 1921 году вместе с Театральной мастерской он переехал в Ленинград, играл в различных ленинградских театрах, выступал в качестве конферансье, был известен как остроумный импровизатор и блестящий рассказчик. Критики отмечали его выдающийся талант и прочили большое актерское будущее.
Однако вскоре его «призвала» литературная работа, ради которой он оставил театр и сделался литературным секретарем К.И. Чуковского. Затем была журналистская работа в различных изданиях города Донецка, сотрудничество с журналом «Ленинград».
В 1924 году Шварц вернулся в Ленинград, где работал в детской редакции Госиздата под руководством С.Я. Маршака.
Одной из его обязанностей была помощь дебютантам, и многие из них вспоминали, что он отличался редкой способностью развивать и дополнять чужие замыслы, помогать прояснять замыслы начинающих, вселять в них веру в свои силы.
Шварц был близок группе ОБЭРИУ. Как и многие из членов группы, он писал детские рассказы и стихи для журналов «Чиж» и «Еж», издавал детские книги. Вспоминая общественную обстановку тех лет, Шварц писал: «Противники сказки утверждали, что и без сказок ребенок с трудом постигает мир. Им удалось захватить ключевые позиции в педагогике. Вся детская литература была взята под подозрение. Единственное, что, по их мнению, разрешалось делать детским писателям, это создавать некоторые необязательные довески к учебникам»[21]. В такой далеко не благоприятной атмосфере рождалась драматургия Шварца.
В 1929 году Шварц написал первую пьесу «Ундервуд» о пионерке Марусе, которая помешала краже пишущей машинки. Ребенок, соединяющий в своем характере доброту и самоотверженность, позднее стал любимым образом драматурга. Например, в пьесе «Клад» (1933) – это девочка Птаха.
Откликнувшись на просьбу режиссера Н. Акимова написать комедию для взрослых, Шварц в 1934 году создал сатирическую пьесу «Похождение Гогенштауфена». Объектом обличения драматург сделал бюрократизм советских учреждений. Жесткая критика в ней была смягчена сказочными элементами, поэтому вместо традиционных советских героев, «рупоров партийных идей», Шварц использовал фольклорные образы, превратив управдома и уборщицу Кофейкину в упыря и добрую фею. Но, несмотря на это, пьеса не встретила сочувствия у критики.
Затем были написаны пьесы, принесшие Шварцу всенародную известность: «Голый король» (1934), «Принцесса и свинопас» (1934), «Красная шапочка» (1937), «Снежная королева» (1938), «Тень» (1940), киносценарий «Золушка» и пьеса «Обыкновенное чудо» (1954). Последние две пьесы критики назвали «сказками характеров».
