Михаил Веллер - Баллада о бомбере (сборник)
СТАЛИН. С прибором ты положил, что я, не знаю. Ай, у меня у самого сын погиб, дай выпьем за них. А тебе что, тоже, трудно было написать роман «Отец»?..
КРУПСКАЯ. Володенька, я-а не знаю… но по-моему тут к тебе ходоки.
ЛЕНИН. Наденька, ну что ты говоришь такое, ну ты подумай сама. Ну какие здесь могут быть ходоки? Все уже отходились, успокоились, хватит.
КРУПСКАЯ. Но они стучат!
ЛЕНИН. Сюда охрана всяких там не пускает, ты что, все еще не поняла?
МАТЬ. Наденька, как я тебя умоляла не связываться со всеми этими революционерами. Нет. Поехала. В Сибирь. Выходить замуж за ссыльного уголовника и шляться с ним по малинам.
КРУПСКАЯ. Мама, какой же он уголовник!
МАТЬ. Головорез. Садист. Он зайцев прикладом бил, я сама читала.
КРУПСКАЯ. Он очень добрый! Он просто вырабатывал в себе беспощадность для будущих классовых битв.
МАТЬ. И деточек у тебя от него не было.
БРЕЖНЕВ. А кто это стучит? (Читает по бумажке.) Кто там? (Пятится от звуков гремящей пулеметной очереди.)
13
МАХНО (он в незапряженной пулеметной тачанке, которая не то незаметно вкатывается, не то возникает из воздуха). Всяких, говорите, еще не пускают? А не всякие сами въедут (дает очередь над головами). Ребятки, значит, в ямах навалом, а кто и в траве неприбранный остался, вороньем расклеван и зверьем сгрызен. А здесь, значит, командирский салон для особо почетных, чай-водка-бабы!
ЛЕНИН. Товарищ дорогой. Сейчас дело не в тех ребятках, которых похоронили или нет. Сейчас дело в тех ребятках, которым все еще предстоит. Партия учит смотреть вперед!
МАХНО (дает ему бинокль). Ну, посмотри вперед и расскажи, что ты там видишь.
ЛЕНИН (смотрит, бросает). О господи боже мой. Где вы взяли это мерзкое кривое стекло, товарищ?..
МАХНО. Да? А товарищ Фрунзе сказал перед взятием Перекопа, что это подарок мне лично от вас.
ХРУЩЕВ. А ты что, брал Перекоп, громодянин?
МАХНО. А кто же?
СТАЛИН, Троцкий, Брежнев. Я!
МАХНО. Забавно. А я что делал?
ЛЕНИН. Махновствовал.
МАХНО. Вот суки. Всем сукам суки. Когда вы сидели по щелям и грабили банки — я работал в типографии. Когда вы шлялись по заграницам — я парился на каторге. Когда вы окопались в Кремле — я воевал…
ЛЕНИН. Вы, батенька, бандит. Партизанщину развели!
МАХНО. Во гадина. А кто мне в восемнадцатом году говорил: «Мы немцам для политики Украину отдали — а вы их порежьте и выбросьте, грабить не давайте, мы вам поможем»?!
ЛЕНИН. Такой был политический момент.
МАХНО. У вас всегда такой политический момент, чтоб об народ ноги вытирать и в мозги ему гадить.
ЦАРЬ. О. А я что говорил? Нет худшего господина, чем вчерашний раб. Простите, вы монархист?
МАХНО. Господи, что ж в России цари такие слабоумные… Анархист я, папаша. За свободу стою, за права личности, чтоб никакое государство человека не гнобило.
ТРОЦКИЙ. И вот этого человека я сдуру наградил орденом Боевого Красного Знамени за номером четыре.
СТАЛИН. Ничего, Лейба. Ты же назавтра приказал после Перекопа расстрелять все остатки его шайки.
МАХНО. Остатки? Шайки? Семь тысяч бойцов, семь тысяч крестьян?
СТАЛИН. Э. Нэ будем мелочны.
ХРУЩЕВ (косясь на пулемет). Товарищи, у меня есть предложение. Город Гуляй-Поле переименовать к город Махновск и открыть там обелиск герою Гражданской войны Нестору Ивановичу Махно.
БРЕЖНЕВ. И наградить его орденом Октябрьской Революции за изобретение тачанки.
МАХНО. Есть другое предложение. Всех присутствующих повесить.
ПОРУЧИК. КОМИССАР. Браво! Бис!
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ. Что делать.
ГЕРЦЕН. Кто виноват.
ГОРЬКИЙ. О храбрый сокол!
СТАЛИН. Наш человек.
ХРУЩЕВ. Вам, конечно, понадобится подручный — веревки подносить, табуретки, и вообще?..
БРЕЖНЕВ. И кто-то должен читать приказы об этом.
МАХНО (под тальянку). Ой любо, братцы, любо, ой любо братцы жить, с нашими вождями не приходится тужить!..
ВРАЧ-ВРЕДИТЕЛЬ. Укольчик не хотите для успокоения?
МАХНО. А вот повешу — и успокоюсь.
ТРОЦКИЙ. Всех не перевешаете!
МАХНО. Вот уж от тебя это странно слышать. Всех не всех, но уж для вас-то веревок не найти — это грех.
СТАЛИН. Я же говорил — это специальный народ. Если ты ему служишь — он тебя накажет. Если ты его накажешь — он тебе служит.
ТРОЦКИЙ, Ленин, Сталин (впрягшись в тачанку). Всю жизнь тащили мы ярмо революции. Всю жизнь тащили народ к светлому будущему.
ХРУЩЕВ, Брежнев (подталкивая сзади). Мы что, не могли нормально устроиться без всей этой нервотрепки? Ведь не для себя же старались!..
КЕРЕНСКИЙ (держась за подножку). Да здравствует народ!
КОЛЛОНТАЙ. Вот он, друг народа — пулемет!
АРМАНД (похлопывая по стволу). Есть в этом символе что-то фаллическое… убедительное.
ГОРЬКИЙ. Бурлаки на Волге.
ЦАРЬ. Это все, что они везут своему любимому народу?
МАХНО. Тпру-у!.. сволочи…
АЛЕКСАНДР. А что так? Растрясли?
МАХНО. Я хочу понять — кто на ком едет…
АЛЕКСАНДР. Или вожди больные, или народ дурак…
СТАЛИН. Как хорошо было бы управлять страной, в которой совсем нет никакого народа. Всё спокойно, везде порядок, никаких заговоров, никаких вопросов. А делают все — машины! Индустриализация. Вот о чем мечтал Маркс! На всей Земле — коммунизм, изобилие, порядок, машины! И лучшие люди во дворце. И — все.
БРЕЖНЕВ. Товарищи. Многое уже сделано. Людей все меньше, машин все больше, а лучшие люди строят дворцы.
СТАЛИН. Мы думаем, пора их сажать.
ГОРЬКИЙ. За этим у вас дело не встанет.
МАХНО. Пятнадцать лет я читал в Париже книги и все пытался понять…
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ. Что делать?
ГЕРЦЕН. Кто виноват?
МАХНО. …почему всегда правят сволочи и почему внизу всегда обдираловка и бардак? А потому что гнусная сущность государства застав…
ТРОЦКИЙ. Нет, мой дорогой! Государство тебе что, с Марса по понедельникам завозят? Потому что гнусная сущность народа заставляет его организовывать себе гнусное государство. И необходимо железной рукой сдерживать эту гнусную сущность народа, а другой рукой поощрять его хорошую сущность, и делать приличное государство для его блага.
МАХНО. Эге! А кто же определит, где у народа сущность гнусная, а где хорошая, и каким быть государству?
ЦАРЬ, КЕРЕНСКИЙ, ЛЕНИН, ТРОЦКИЙ, СТАЛИН, ХРУЩЕВ, БРЕЖНЕВ. Я!
ПОРУЧИК. Вообще-то мне иногда нравится вешать.
КОМИССАР. Ты что, так здорово.
ЦАРЬ. Господа, шефствовать над народом — трудная и неблагодарная участь. Но вот если бы каждый из нас взял шефство всего над одним простым человеком и создал для него достойную жизнь…
КЕРЕНСКИЙ. Вы уже брали шефство над Распутиным, Ваше Величество. Организовали ему заплыв по Фонтанке.
ГОРЬКИЙ. Вот в чем ваша ошибка. Это простой человек должен взять шефство над вождем, каждый — над каждым…
МАХНО. Гениально! И перерезать ему глотку. И зажить, наконец, спокойно и по-человечески. Вот — босяк, а соображает!
ЛЕНИН. Простой человек с пулеметом — уже не простой!
СТАЛИН. А простой человек без пулемета — уже не человек.
ТРОЦКИЙ. Кто знает — много ли в Москве альпинистов с ледорубами? Кстати, какая фабрика их выпускает? Возможно, она нуждается в дотациях?
ГОРЬКИЙ. Денег на революцию больше не дам! Сначала используют, а потом отсиживайся от них на Капри… если дадут сбежать.
ЛЕНИН. Окститесь, батенька, отлеживаться пора, а вы все об отсиживании толкуете. А вот вы, товарищ (Махно) — ответьте прямо, честно, по-революционному: что там народ делает? Коротенько так, одним словом!
МАХНО. Одним?
СТАЛИН. Адним.
МАХНО. Народ безмолвствует…
СТАЛИН. А двумя словами можешь?
МАХНО. Безмолвствует и пьет.
ТРОЦКИЙ. А красноречивее? Ну — тремя?
МАХНО. Народ безмолвствует, пьет и ворует.
ЦАРЬ. Так чего вы от меня хотите? У всех народ как народ, а у меня — боже мой, это же не народ, а кара господня…
ЛЕНИН. М-да. Вот, конечно, в Германии народ. Работает! Пьет — кружку пива после работы, для порядку! Ходить — строем, петь — хором. Эх…
ТРОЦКИЙ. Говорил я — начинаем революцию со Швейцарии!
КЕРЕНСКИЙ. Вот, помню, в детстве. В цирке. Здоровенный мужик. Ему огромный чугунный шар сверху бросают, а он подбегает, наклоняется, хоп! — и ловит этот тяжеленный шар на загривок. Быка такой шар свалит! — а он держит. Чего держит? А если по башке? А это у него работа такая. Вот что-то в нем есть от русского народа… Ему — н-на! — а он: хоп! Ну а потом, конечно, звереет.
ЛЕНИН. Народ должен быть трудолюбивый.
ТРОЦКИЙ. Народ должен быть дисциплинированный.
ГОРЬКИЙ. Народ должен быть просвеще-оонным.
БРЕЖНЕВ. Должен меньше пить и кушать. Потому что трудно напастись.
