Любовь Столица - Голос Незримого. Том 2

О вас я знала уж в чужих краях.
Мне много говорил о Вас Станкевич
Покойный…

Как? Он умер?

Да, на днях,
На Комском озере.

То для России —
Утрата горькая…

Яснейший ум!

И не в французских шорах, как иные.

Mais c’est une folle![34] Манеры… И костюм…
И тон мне нестерпимого всезнайства!

Вот ближе с ней сойдетесь…

Никогда!

Куда же Вы?

Мне надо по хозяйству.

Ломака!.. Но какая красота!

Ну, где ж Sophie?

Bonjour, tante Barbe,[35] tante Додди,
Tante Мэри!

Кто пижон сей?

Я – сама.

Ах, Бог ты мой… Да по какой же моде
Одета ты?

Уж не сошла ль с ума?

Скорей вы сами!..

А и в самом деле
Ты – наша Софьюшка.

Notre nièce?[36] Ах… ах…

Да разве ноне масляна неделя,
Чтобы ходить, сударыня, в штанах?

Ну, в этом ваши ж русские дороги
Повинны… Oui!..[37] Не гневайтесь, tante Barbe!
Мы вымокли по пояс… Платье, ноги…
И я, и спутник мой. Один лишь скарб,
Что был привязан на верху кареты,
Остался сух!

Как так?

Какой пассаж!

Passage a la Russie!..[38] Речушка эта,
Что – знаете? – парк огибает наш,
От выпавшего поднялася ливня.
Нет моста… Вброд… Вода сквозь дверцы к нам…
До икр, колен… И, что всего наивней,
Мы дальше, глубже!.. Браво лошадям, —
До брега вывезли. Тут у калины,
Любуясь на российский горизонт,
Сняла парижские я кринолины
И… всё dessous[39] с отделкой лильских блонд, —
И, бледная, невольная наяда,
Схватила, вскрыв дорожный свой сундук,
То, что попалось… Тут не до наряда!

А спутник твой?

А кучер?

А гайдук?

О, все они, заботясь о дормезе,
Увязшем в грязь, не подымали глаз…
Я ж, об удобствах европейских грезя,
Пошла пешком, но храбро, как Жиль Блаз.
Признаться, с ванны сей, что и простимо,
Мой пыл отечественный поостыл…
Да, славно принял край меня родимый —
Смыл иноземщину! Вновь окрестил!

Ведь экое в ней вольнодумство!

В маме?

C’est du Voltaire?[40]

Voltaire?.. Старо, matante.
Теперь владеют нашими умами
Шатобриан, Бальзак, madame Жорж Занд.

Madame?.. Не слыхивала. Это что же?
И женщины почли уж сочинять?
Пренарочитая, должно быть, рожа,
Коль не нашлось людей, чтоб замуж взять!

Она замужняя, ma tante.

Не вышли ж
И вы ведь замуж! Значит, рожа – вы?

Да что ж ты, мать моя, ее не вышлешь?
Твоя ли речь для детской головы?

Пойди, Милуша.

Кстати вот о браке…
Ты от него не прочь была б, Sophie?

Исаия ликуй? Как? Снова? Паки?..

Но я не мыслю брака без любви.
Во мне ж чувствительность охолодела,
А вольность пуще стала дорога!

Да не в любви, а в партии тут дело.
Представь: вельможа, ленты…

И рога?
То был бы от меня презент особый.

Да мыслимо ль о сей особе, chère,
Так говорить?!

Высокая особа?

Еще бы! Титул, связи, камергер…
Три вотчины! А душ-то… Тысяч двадцать!

Вот и довольно без моей души
Над кем насильничать и издеваться!

Ты этак при других-то не скажи.
У нас, сударыня, не заграница!
А вот тебе совет мой, люб, не люб:
В твоих летах пора остепениться.

В бостон играть и слуг таскать за чуб?

Уж «monde»[41] фраппирован… Один из франтов
При мне тебя срамил, что ты-де там
Вращаешься средь наших эмигрантов
Да средь писак лишь!

Разве это срам?

Ты одобряешь эфти… баррикады,
А знай, что поведенья твоего
Сам Двор не одобряет!

И не надо.

Мне ж, бывшей фрейлине, то каково?

До всякого Ильи, Фомы, Прокофья
Тебе печаль, а теток, дочь не жаль?

Ах, согласись, Sophie…

Подумай, Софья.

А у кого есть до меня печаль?

Куда прикажете вносить поклажу?

Ковчег-то Ноев, то бишь наш, – уж здесь!
Пойду скорей – свой туалет налажу.
И вы, mes tantes… Для вас там кой-что есть.

Для Вас – une tabatière.[42] Играет что-то…

Вам севр.

Вам – кружева.

Ведь не глупа,
Добра, а сгибнет – тьфу! – от санкюлота.

Иль от кого еще!

Да, ей судьба.

Ба, Риттер!

Звягинцев!.. Вот, братец, встреча!

Но как ты здесь?

Графиня привезла.
Я чуть не месяц, свой хребет калеча,
Тащился с ней до этого села.