Станислав Виткевич - Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы
Ю л и я. А я вам скажу, что чувствую себя превосходно. По-моему, ничто и никогда не было так восхитительно, как это, хотя мне и раньше говорили, что я истеричка. Ради такого стоит умереть, хоть десять раз подряд.
Т р е ф а л ь д и. Что до меня, я не скажу ничего. Все мысли из черепа как ветром выдуло. Я только продолжение регулятора, словно мозг мой насажен на этот железный рычаг, как на вертел. А точнее — я весь отождествился с машиной. Мчусь в пространстве, как бык, чтоб напороться на клинок судьбы! Нет, мгновенье действительно высокое. Над нами можно сделать надпись: «Не прикасаться, высокое напряжение, смертельно!!!» Если бы до меня дотронулся кто-нибудь неподвижный, нормальный, он рухнул бы, как пораженный громом. Может, это только начало механизированного безумия?
Т р а в а й я к. Карл, твоя скромность очаровательна: заявляешь, что сказать тебе нечего, а потом болтаешь как заводной.
Т р е ф а л ь д и. Вся моя болтовня — негативна, ничего положительного я сказать не могу. Я — лишь подвижная проекция бездонной пустоты на экране. Думаю, если б машина вдруг остановилась, я бы тут же умер.
Ю л и я. Ах — да перестаньте вы анализировать! Увы — таковы все настоящие мужчины, даже такие титаны, как вы. Это же единственный миг, когда мы можем сполна насытиться действительностью. В обычной жизни что нам перепадает — только осколки, крохи, объедки. А теперь у меня есть все — ничего определенного я уже не жду, — но ведь у меня оно есть! Даже крушение — ничто, я обладаю вами, вами обоими — в эпицентре смерти, которая во мне, в вас и в этой адской машине. Разве могла бы я так обладать вами в жизни, в какой-нибудь комнате, в обыкновенный час обычной ночи?!
А б р а к а д а б р а (сверхчеловеческим усилием освобождается, вырывает кляп, кричит). Я знаю! Ты, гнусная обезьяна! Я хорошо знаю, о чем ты мечтаешь, ты, смердящая плебейская гусыня, ты, ненасытный комок поганой падали! Карл! В последний раз тебя умоляю!
Травайяк ее удерживает. Они борются. Юлия разражается безумным, диким хохотом.
Т р е ф а л ь д и (громовым голосом). Станция все ближе! Я не могу оставить регулятор. Вышвырните прочь эту бездушную мразь! Да не осквернит этой единственной минуты своим присутствием эта мегера, это олицетворение самого подлого шантажа!!!
Травайяк и Юлия вышвыривают Эрну Абракадабру налево.
Т р а в а й я к (высовывается, чтобы проверить, все ли в порядке). Размозжила голову об насос. Вот и станция!!! Первый семафор! Путь свободен!! Стрелки свободны. Второй семафор сигналит, что линия занята. Значит, пятидесятый на подходе к Дамбелл-Джанкшн. Близится решающий миг!
Т р е ф а л ь д и (жмет на регулятор; все бросаются в левую часть машины и высовываются наружу). Все в порядке. Если б не страшная пустота в голове, я был бы счастлив.
Мелькает семафор, потом освещенный вокзал, слышен стук колес на стрелках. Толпа на перроне голосит, раздаются дикие вопли. Опять мелькает семафор, потом несколько фабричных труб на фоне городских огней, и снова начинает перемещаться залитый лунным светом пейзаж.
Т р а в а й я к (высунувшись слева; Юлия высунулась посредине; справа стоит Трефальди). Кто-то на ходу вскочил в поезд! Какой-то безумец! Он может все испортить...
Ю л и я (восторженно их целует). Кто же может быть безумней, чем мы? Кроме нас, ничего не существует. Мы единственные, мы одни такие. Мы гиганты! Я наконец поняла, что такое величие! Как же я вам благодарна! До чего я люблю вас обоих!
Т р е ф а л ь д и. Если пятидесятый опоздает, может приключиться скверная история. Мы не выдержим напряжения. А если наш внутренний настрой спадет, трудно сказать, чем кончится катастрофа.
Ю л и я. Не говори так, я хоть три часа выдержу. Вся моя жизнь в ожидании этого сжалась, как замороженный газ в баллоне!
Т р а в а й я к. Ну да, у женщин вообще выше сопротивляемость, чем у мужчин. Для нас же это хорошо, но ненадолго. Если дело затянется, все пойдет не так гладко, а может обернуться и вовсе гнусно.
Т р е ф а л ь д и. Постойте: кто-то ползет по тендеру сзади!
Все смотрят налево.
Г о л о с (доносящийся из невидимой части тендера). Вот они! Здесь! Я же вам говорил — еще не все потеряно! Должно быть, отказали тормоза. Все за мной! Мы им поможем!
Т р а в а й я к (пытаясь дотянуться до заднего кармана). К дьяволу! Вот теперь-то нам придется туго! Стрелять или нет — я вовсе не хочу марать руки! (В отчаянии.) Ого! Целая банда ползет!
Т р е ф а л ь д и. Не стрелять — все само собой образуется.
Ю л и я. Николай, он отступает! Хочет все бросить на произвол судьбы!
Т р е ф а л ь д и. Ты же видишь, я по-прежнему выжимаю сто тридцать в час, а еще брюзжишь. Ох, что за ненасытность!
Из тендера по глыбам угля вползает на локомотив В а л е р и й К а п у с т и н с к и й, одетый в жакет. Голова его перевязана окровавленным платком. Руки сбиты в кровь.
К а п у с т и н с к и й. Я Валерий Капустинский. Здесь женщина? Что вы тут делаете, черт возьми? А впрочем, какая разница. Чем я могу помочь? Говорите быстрее — пятидесятый уже отошел от соседней станции и мчится прямо на нас. Его ничто не остановит. У обходчика на двадцатой линии сломался телефон. Так говорили на станции.
Ю л и я (в отчаянии). В этом мире просто быть не может ничего идеально прекрасного! Вечно влезет какой-нибудь человеко-скот и все испортит!
Т р е ф а л ь д и. Так, значит, и впрямь не все потеряно? Пся крев! Sangue del cane[57]! А я и забыл об этом телефоне, я, железнодорожник! Ха-ха... Вся надежда, как всегда, на скорость. Тот кретин с товарняка ни за что не даст заднего хода на скорости сто тридцать в час.
К а п у с т и н с к и й. Что вы несете! Это же сумасшедшая! Вон та!!! А вы что, тоже свихнулись? Не можете остановить машину? Говори — я все что надо сделаю. Быстро!
Медленно переползая через груды угля, на локомотив выбираются: М и н н а д е Б а р н х е л ь м, ее компаньонка М и р а К а п у с т и н с к а я, Т у р б у л е н ц и й Д м и д р ы г е р, т р о е Н е г о д я е в и д в о е Ж а н д а р м о в. Все в ужасе.
Т р а в а й я к (жандармам). Хорошо сделали, что пришли. Нам как раз нужно два рычага, мне и моему шефу, чтоб остановить поезд. Регулятор полетел. Дайте-ка ваши карабины. (Смертельно перепуганные жандармы отдают карабины.) Отлично! И проваливайте! (Бросает карабины в левое окно и выхватывает из кармана револьвер.) Положение все больше осложняется, но ничего, разберемся. Без фокусов, иначе — пуля в лоб!
К а п у с т и н с к и й. Да, и все-таки это сумасшедшие! Массовое помешательство — заразная штука! Мы все пропали, если никто ни на что не решится. Что до меня, я выдохся, пока штурмовал поезд. Больше я ни на что не способен! Меня это абсолютно доконало!
М и н н а. Неужели ни у кого не хватит смелости сразиться с этими убийцами? Через пять секунд может быть уже поздно! Смерть так или иначе неизбежна, если никто из вас не придет себе и нам всем на помощь!
Трефальди стоит скрестив на груди руки. Рядом с ним Юлия под прикрытием револьвера Травайяка.
М и р а К а п у с т и н с к а я. Заклинаю вас, умоляю! Мой брат, Капустинский, всего лишь банковский чиновник — правда, он слывет безумцем, потому что пишет по ночам формистические картины, но как бы там ни было, он на ходу прыгнул в поезд, чтобы спасти меня, а значит, и всех нас. Сто в час — а он встречал меня с цветами на вокзале! Понимаете? Я первая подняла тревогу в нашем вагоне!
Д м и д р ы г е р. Да, но ни у кого из нас нет оружия! Можно ли было предполагать? Ведь такая солидная линия! Смерть с каждой секундой все ближе! Тут смерть, там смерть — с ума сойти можно!
Вползает Н а ч а л ь н и к п о е з д а с фонарем.
Н а ч а л ь н и к п о е з д а. О Боже, господин Дмидрыгер, что творится в этом поезде? Никто ничего не понимает! Люди думают: проехали мимо станции, значит, так надо. В задних вагонах ни у кого не было билетов до Дамбелл-Джанкшн. Они оба сошли с ума. Алкоголь всему причиной! Но увы, я тоже безоружен!
Д м и д р ы г е р. Ради Бога, господин начальник, не будем тратить время на пререкания! Это же не театральный спектакль! Должны же вы как-то помочь! Я ведь знаком с вами лично.
Н а ч а л ь н и к п о е з д а. Но я вообще ничего не знаю. Понятия не имею, где тут рычаги управления! Я умею только компостировать билеты да проверять, прокомпостированы они уже или нет. Узкая специализация — самое ужасное бедствие нашей эпохи! Не правда ли?
3 - й Н е г о д я й (в наручниках). Я тоже с вами знаком лично, хотя и несколько специфическим образом. Я не был вам представлен, но, несмотря на это, однажды ночью напал на вас на улице. Простите меня и замолвите словечко, чтобы мне освободили руки. Когда-то я был машинистом.
