Доман Новаковский - Губы Мика Джаггера
АННА. Да вроде верю.
ЯН. Потому что я верю. Как-то пристала ко мне цыганка…
АННА. Да уж знаю. (Подражает ЦЫГАНКЕ.) Ай, молодой, ай, красивый… Жизнь перед тобой еще долгая, много страсти, любви много, безумств много…
ЯН. Браво! Откуда знаешь? «Вижу ветер, огромный вихрь… Понесет тебя высоко, высоко… Над огнем, над водой, над камнями… Будет тебя носить, на месте не усидишь, мхом не порастешь… Будешь как камень катящийся…»
МАРЕК. Ой, папа! Что-то слишком все это классикой отдает… Это какой-нибудь апокриф, да?
ЯН. С чего ты взял? А у меня потом все сбылось. Все, до йоты!
БАРТЕК. А дед прав. На одном месте его никому не удержать!
МАРЕК. Эх, папа! Невелика штука предвидеть, что тебя будет носить по свету! Достаточно на тебя посмотреть!
ЯН. Нет. Она предсказала всю мою жизнь. С подробностями. И все четыре концерта предсказала… Четыре, понимаете? Четыре, число магическое, счастливое. Четыре – как огонь, вода, земля и воздух. Вам это ни о чем не говорит? И я – катящийся камень, который никогда мхом не порастет… Четыре и было: в зале конгрессов, два в Праге, ну и завтра.
КАСЯ. Так они в Праге два раза были?
ЯН. Роллинги? Да, еще в девяносто пятом. Я тогда один поехал, он уже не захотел… Банкир… А завтра последний, четвертый. Знаете? Было мне однажды видение. После ЛСД. Четвертый концерт, поток всеохватный, окончательное воплощение, смерть… (Пьет.) Сложно объяснить… (К АННЕ.) Ох, утром, наверное, похмелье будет… У тебя пива не найдется?
АННА (встает). Пошли, поищем.
МАРЕК (глядя на небо). Чудесная ночь.
АННА и ЯН поднимаются в мезонин, в комнату КАСИ. МАРЕК отходит в сторону. Остаются КАСЯ и БАРТЕК.
КАСЯ. Забавный дядечка. Я на него, вроде, не сержусь больше. Расскажи еще что-нибудь.
БАРТЕК. Еще про него?
КАСЯ. Теперь о себе.
БАРТЕК. Ну так вот, я дитя улицы. (КАСЯ удивлена.) Был. Еще в прошлом году. Целыми днями во дворе, понимаешь? Ролики. Street и рампа. Есть у нас такая рампа, понимаешь, на ней мы и оттягиваемся. А зимой – в горы. Сноуборд. Фристайл.
КАСЯ. Но я хотела… Ты о себе что-нибудь расскажи! О себе!
БАРТЕК. О себе… Ты хоть знаешь, что как они похожи? А? Страшно! Мой старик и дед. Уставятся друг на друга – словно в зеркало смотрят, а там, что для одного правое – то левое для другого, потому им и кажется, что очень разные… Вечные стычки… А ты знаешь, что они долгое время вместе бродяжничали? До того, как распались на две части, две противоположности…
КАСЯ. Звучит так, будто из Библии, мне нравится…
БАРТЕК. Когда отцу было пятнадцать, дед велел ему писать на стенах комнаты английские выражения. Да. А теперь у отца «Опель-универсал», квартира, новая красивая жена, а сам сидит в банке. А почему? Потому что однажды в Праге напился и не смог увидеть Джаггера…И тогда он взбунтовался. Понимаешь, раньше дед бунтовал против всего мира, а потом отец – против бунта против всего мира – и так кое-как друг с другом ладили, а мне что делать? Для меня уже ничего не оставалось, куда ни повернусь, везде плагиат какой-то получается… Нет, положу-ка я на все это и буду лепить в сторонке что-нибудь свое… (КАСЯ начинает смеяться.) Ты чего? И вообще, зачем я с тобой болтаю!
КАСЯ. Потому что продолжаешь надеяться, что все-таки переспишь со мной… Ты неисправим…
Смутившись, БАРТЕК пьет свой напиток. КАСЯ внимательно смотрит на него и хихикает. Комнатка в мезонине освещается, центральная часть сцена затемняется.
ЯН (подходит к окну). Постой… Так это отсюда я прыгал, правда? Помнишь? Мы услышали, как подъезжает «Трабант», оба голые, счастливые и перепуганные.
АННА (высовывается). Да, я всегда удивлялась… Была уверена, что ты разбился!
ЯН (встает на подоконник). А я ни секунды не колебался! Принял решение и – прыг!
АННА (слегка обеспокоенно). Янек…
ЯН. Прыг – и будь, что будет!
АННА. Янек, что ты собираешься сделать?
ЯН. Думаешь, не решусь?
АННА. Перестань!
ЯН. Может, считаешь, я постарел!
АННА. Янек, нет!
ЯН. Там, внизу, есть трава?
АННА. Янек! Слезай, слышишь?! Ты не прыгнешь, понятно?!
ЯН. Прыгну!
АННА. Нет!
ЯН. Да! А может, ты и права, может, я полечу? Время совершило свой круг, история закончилась! Да! Я полечу! Внимание, три, четы…
АННА. Янек, нет!!! (Замечает внизу МАРЕКА.) Марек!
МАРЕК смотрит на ЯНА с презрительной усмешкой, зная, что ЯН паясничает.
ЯН. Внимание, внимание! Три, четы…
АННА. Нет!!!
ЯН. Внимание!
АННА. Да черт с тобой, можешь прыгать ко всем чертям!!!
ЯН (после паузы, слезая с подоконника). Значит, хочешь от меня избавиться, да? Скажи… Почему ты вышла за этого кретина? А? Ты на меня смотри!
АННА. Не смей так о нем говорить!
ЯН. А что? Он вернется в полночь и укусит? Говорят, трупы иногда возвращаются, да? Нет, ты в глаза, в глаза смотри! Он имел больше, чем я, правда? Для тебя? А я мог тебе дать только весь мир, свободу, любовь, человечность, правду, дружбу и все такое… Всего себя, а он…
АННА. Ты это каждой предлагал!
ЯН. Сама прекрасно знаешь, что не каждой! Еще тогда, прежде чем я выскочил через это проклятое окно… Все тогда было возможно, все! И что? Гэдээровские этажерочки, гэдээровская машина из пластика и гэдээровский пластиковый муж. Все из страны на букву «Г». Из страны – фантома! Ну! И вот теперь я стою перед тобой, побежденный Восточной Германией! Ты сделала прекрасный выбор!
АННА. Перестань, прошу тебя, перестань!
ЯН. Ты нами торговала, понятно? Продала нас обоих, все продала, что было в нас хорошего, все! За пластик! За эрзац! Ну, скажи? Что такое «Трабант», черт бы его побрал, если не подделка автомобиля? Так оно и пошло, согласись? А теперь уже идет само по себе! Соя вместо отбивной, огурец вместо сала… Даже на стенах какой-то пластик, который выглядит как дерево! И «Трабант» вместо автомобиля… Разве не так? (АННА плачет.) Да знаю, знаю, теперь уже есть «Фольксваген-Гольф», правда?
МАРЕК (снизу). Это не «гольф», папа, это «сеат». Он только выглядит как гольф.
ЯН. И еще – эрзац-муж, разве нет? Маленькое, пластиковое псевдосчастье, побрякушка вместо чистого золота. И как тебе сейчас со всем этим? Наверное, уже хорошо, да? Боли уже нет, ты отходишь. Отдаляешься! Ничто не блеснет в уголке глаза, ничто! Маленький, заводной «Трабантик»! Как это – прожить столько лет в фальши? В обмане? Ну, как? How does it feel?
АННА (плачет). Ты подлец, знай! Подлая свинья! Ты зачем приехал? За вот этим? Всегда, всегда ты все портил, всегда! Только ты был важнее всего, только ты! А я, дура… Как сегодня тебя увидела, то подумала, что ты…
Пауза. Внезапно ЯН нежно прижимает АННУ к себе, АННА всхлипывает в его рукав.
ЯН. Что – я?
АННА. Что ты – ничего. Погоди. (Утирает слезы, достает откуда-то губную гармошку.) Узнаешь?
ЯН (берет гармошку). Не может быть!
АННА. Все, что мне после тебя осталось!
ЯН. Не может быть!
АННА. Никто на ней с тех пор не играл. Никто не умел.
ЯН. И ты тридцать лет хранила мою гармошку?!
АННА. Все твое достояние. Тогдашнее. Теперь есть еще мотоцикл.
ЯН. Это же чудо! Ведь это живое доказательство… сам не знаю чего, Аня!!! Анулька! (Хватает ее в объятия.) Обожаю тебя!
ЯН целует удивленную АННУ, затем с озорным огоньком в глазах смотрит на окно, заметно, что он принимает решение, внезапно с радостным возгласом выскакивает из окна. АННА смотрит обескураженная, счастливая и перепуганная одновременно. Ждет – разбился или еще жив. Наконец, после паузы, слышит:
(Голос ЯНА снизу.) Ну, Анулька, что скажешь? Иди скорее сюда, я кое-что придумал, идешь?
Комнатка в мезонине погружается в темноту. Освещается центральная часть сцены. У костра – КАСЯ и БАРТЕК. КАСЯ допивает напиток из своего стакана. Звучит шлягер Роллингов.
БАРТЕК. Тогда, знаешь что? Один танец! Разве мы не заслужили? Всего один танец!
КАСЯ. Ладно. Только без прикосновений? Не будешь меня трогать? Обещаешь?
БАРТЕК. Нет, нет… Разве я похож на таких, кто трогает?
Оба улыбаются. Начинают танцевать. Подходят АННА, ЯН и МАРЕК.
ЯН. О, смотрите! Подружились! И наш друг Мик… Так что все дома!
ЯН начинает подыграть Роллингам на губной гармошке. МАРЕК внезапно подбегает к мотоциклу, хватает флаг и прыгает с ним через костер.
АННА. Юххееей!!!
МАРЕК. Бартек, теперь ты! С поворотом на триста шестьдесят!
БАРТЕК. Внимание, фигура «Инди»! (Прыгает.) Freestyle is cool!
МАРЕК. В честь милых дам! (Прыгает.)
ЯН (встает, прыгает). За свободу!
МАРЕК (пародируя). За баксы! И за эрзацы! (Прыгает.)
БАРТЕК (к КАСЕ). А теперь ты! За свою Мадонну, ну же!
КАСЯ готова обидеться, но вдруг улыбнувшись, разбегается, прыгает.
