Доман Новаковский - Губы Мика Джаггера
АННА. Корова у меня осталась после Здисека. Когда кооператив развалился, то нам дали трех. На выплаты у них денег не было. Двух я продала. Потом подоспела пенсия за Здисека, купила машину. А теперь сама не знаю чем заняться… Может, какой-нибудь экологический туризм организовать, или что-то подобное?
ЯН. Ну, что ж. Малая стабилизация. Телевизор, мебель и «Фольксваген-Гольф». Браво.
МАРЕК. Чудесная ночь…
АННА. Знаешь, Ян… Вся твоя жизнь… Не знаю. Чтобы такое абсолютное отсутствие стабильности!
ЯН. А что вообще стабильно? Кроме The Rolling Stones, разумеется!
МАРЕК. Папа, Каси здесь уже нет, тебе не перед кем…
ЯН. Постой, постой! Ты затронула важную проблему! Ничего стабильного, ничего! Ведь так? Мода, автомобили, дома, нравственные нормы, да все, что угодно! Все, даже политические системы, все течет! Все, черт побери! Помнишь, Анка, скольких американских президентов мы пережили? А? Посчитаем, начиная с Кеннеди! Джонсон, Никсон, Форд, Картер, Рейган, правильно считаю? Буш, Клинтон, Буш-младший, а потом будет новый… Распался Советский Союз, освоили Луну, Европейское сообщество, всевозможные чудеса, и никакой стабильности, да?
Центральная часть сцены затемняется – освещается мезонин – комнатка КАСИ. КАСЯ и БАРТЕК. КАСЯ посматривает на БАРТЕКА и хихикает. Его это смущает.
БАРТЕК. Чего ты? (КАСЯ хихикает.) Ну, что такое? Опять что-то не так сказал, да? Да перестань ты! Считаешь, я большой ребенок, правда? Да? А разве не знаешь, что у парней созревание наступает позднее? (Пауза.) Нет, я хотел… Все это вообще не имеет никакого смысла!
КАСЯ. Вот именно! А ты бы хотел сразу в постель, да?
БАРТЕК. Чего ты все время со своей постелью?! Иди ты сама в постель, чего ты от меня хочешь?! Тоже нашлась – взрослая! Красавица ночи! Королева сельхозкооператива! (Встает, выходит, возвращается.) Ну, ладно, sorry Gregory, я так вовсе не думаю!
КАСЯ. Это я тебе – sorry. Я…
БАРТЕК. Не знаю почему, но я иногда слишком много болтаю. Возможно. Но я подумал, что с тобой это… Понимаешь. Можно поговорить, потому что ты… Потому что нормально, ну это… (Махнув рукой.) Все, забудь!
КАСЯ. Ну ладно, не сердись!
Они легко прижимаются друг к другу. Мезонин затемняется, освещается центральная часть сцены. АННА, ЯН и МАРЕК открывают ворота коровника. Раздается мычание.
ЯН. Так это корова. Твоя корова.
АННА. Корова. Недавно отелилась, но малыша мы продали…
ЯН. Вот именно! Малыша! Разве у нас вообще есть детей? Мареку было пять лет, а я… Знаешь, Анка, я не мог избавиться от мысли, что это не мой сын…
МАРЕК. Как же так, минутку…
ЯН. Да погоди ты, я же не в том смысле, это такая метафора философская… (МАРЕК неуверенно покашливает.) Понимаешь, мне казалось, что мой немного другой, поменьше… Мне постоянно казалось, что ему всего три годика, понимаешь? Даже когда ему было уже пять.
АННА. Ну… А это Матильда. Ей уже десять лет. (К корове.) Ну, что, красавица? Хозяйка пришла, да? Хозяйка пришла! Красавица ты моя! (Гладит ее.)
ЯН (к корове). Дай лапу! Не даешь?
МАРЕК. Папа, я не хочу иронизировать, но если вспомнить, как часто ты меня видел… Так что, тебя можно понять…
ЯН. Да я совсем не об этом! Что ж, очень красивая корова. Не кусается? На, на! (Дает ей сена.) Все шло слишком быстро, всегда! А я, если уж привык, что тебе пять и ты дошкольник, то… Однажды я пошел за ним в детский сад…
МАРЕК. Ты? Когда, папа? Это невозможно!
ЯН. Погоди, сейчас! Я пошел его забрать…
МАРЕК. Это невозможно, я бы запомнил!
ЯН. Да тихо ты! Что ж, корова – прелесть, но, может, уже пойдем? Так я пошел его забрать, но оказалось, что он уже в школе! Представляешь? А это вообще на другой улице! И выглядит он совсем иначе, ему уже семь, и он какой-то такой… подросший! Паранойя! Безумие какое – то, ничего постоянного, жизнь как на фуникулере, все вверх тормашками… Разумеется, можно сказать, что я просто был плохим отцом, но проблема здесь глубже…
АННА. Ну, ладно. А теперь, пожалуйста, – резюме!
ЯН. Вот именно. Сам понимаю, что звучит все это туманно. Но ведь они все это время играли. Не переставая. Понимаю, это звучит смешно, но ничего лучшего у меня нет. Мы вообще, как кажется, имеем только один выбор – можем быть либо смешными, либо абсолютно никакими!
МАРЕК. Так, теперь понятно кто что выбрал! Достаточно взглянуть…
ЯН. Да уж ладно, ладно. На тебя не угодишь.
Отходят от коровника.
Сегодня у меня уже взрослый внук, а они все играют! Тот дождь тогда, помнишь? Тогда, в Праге…
МАРЕК. В Праге?! Дождь, конечно же. Не знаю, помнишь ли ты, но ведь мы тогда не доехали до того концерта… Где собирались бросить мячик. Именно этот! (Достает мячик из кармана ЯНА, показывает АННЕ.)
АННА. Мячик… (Осматривает его.) Не доехали до Праги?
ЯН. В девяностом. (Пьет.) Мы три дня отмечали нашу поездку, радовались, что едем на Роллингов. Папа с сыном, – идиллия. И к утру субботы мы уже до того напраздновались, что он въехал мотоциклом в дерево. Так мы и лежали рядом с машиной, все думали – два трупа, а у нас – по три промилле в крови. Бумс! Сладкий сон около Градец Кралове… Но, – что важно, – концерт состоялся. Должна же быть хоть в чем-то стабильность!
МАРЕК (иронически) Точка опоры у тебя есть, так что можешь сдвинуть земной шар, ведь так?
ЯН. Да я сам понимаю… А ты покажи мне что-нибудь получше, ну? И кроме того… Анка… Помнишь? (К МАРКУ.) Знаешь, я бродил перед Дворцом культуры тогда… Год шестьдесят седьмой. А в воздухе – некая магия, тринадцатое апреля…
АННА (напевает). Тринадцатого может все случиться…
ЯН. До концерта три часа. Но сперва – мячик. (Показывает мячик.) В траве лежал.
АННА. Постой, постой… Только не говори, что это… Тот самый?
ЯН (подтверждая кивком). Я уже тогда решил: брошу его в Брайана, или в Мика, меня должны заметить…
МАРЕК. Вот именно! «Меня должны заметить»!
АННА (рассматривая мячик). Невозможно!
ЯН (к МАРКУ). А потом я увидел ее. Эти глаза! Она сидела на скамейке, а я – после четырех бутылок пива… Магия. А мячик бросал о стену Дворца культуры, все сильнее, изо всех сил… Но на ногах стоял крепко. И смотрел в те глаза…
АННА. Ты сказал: «Ужасно жаль, что мы уже больше никогда не увидимся».
ЯН. А потом – Роллинги сразу же в Цюрих, а мы остались как рыба на суше с этой нашей обожаемой милицией. А тут вдруг – снова она! My sweet lady Jane – и я уже знал, что обречен. До конца моих дней. Только подумай, увидеть Брайана Джонса, гитара-соло, и встретить Анульку – все в один день!
АННА. Погоди, как это «увидеть»… Ведь мы даже не вошли внутрь…
МАРЕК. Как…
ЯН. Ну, так… Билетов не было. ГэБэ все выкупила.
МАРЕК. А говорил… Ты же всегда говорил, что был тогда в зале конгрессов. Что был, что тебя дубинками…
ЯН. Потому что – да, били! Перед залом били, а не внутри! Анульке тоже досталось, так нас повенчала милиция! Соединила общей дубинкой! А потом она все испортила.
АННА. Перестань!
Садятся у костра. Подходят БАРТЕК и КАСЯ.
ЯН. Потом умер Брайан… (Закуривает траву.)
БАРТЕК. Кто умер?
АННА. Брайан Джонс, The Rolling Stones, гитара-соло.
БАРТЕК. Дед, гитара-соло – это Ронни Вуд.
ЯН. Видишь? Для него Брайан Джонс вообще не существовал. И трупа в бассейне рано утром – тоже не было, ничего не было. Подымлю-ка я еще…
МАРЕК. Может, хватит…
ЯН. Вас никто не заставляет… (Курит.) Марек, Бартек… Вам этого до конца не понять… В те времена быть их фаном… Это же что-то значило, разве нет? Нечто большее, чем… То был бунт, черт побери! Это было как бы… мы против Советского Союза, правда? И первая дубинка – именно из-за них!
АННА. Наша дубинка…
ЯН. Наша дубинка! Это кое-что значило.
КАСЯ. Я чего-то не понимаю… Мама?
АННА. Тогда в Польше били дубинками, Кася. И нас тоже.
БАРТЕК. Коммунисты.
МАРЕК. Не только. Били повсюду. Такое было время. Весь мир бунтовал, а полиция била.
ЯН. Какой еще мир, не зли меня! Это те засранцы?! Те несчастные педики французские? Для них просто жвачка была не того вкуса, слишком много апельсинового сока на завтрак, несварение желудка от икры, устрицами блевали, да что они могли знать, чего ты вообще сравниваешь?!
МАРЕК. Мик, Кейт и Брайан тоже сидели.
ЯН. Да, за курение марихуаны… Не морочь голову… (Курит траву.) Или тогда в Праге, помнишь? Знаменитый девяностый, «The tanks are rolling out, the Stones are rolling in!» Ничего, что мы опоздали… Но тот язык, губы Мика Джаггера… (К АННЕ.) Знаешь, где они поставили эти губы? На холме, на постаменте от памятника Сталину. Вот такие огромные. Ничего номер, да? Это смешно, но… Хм. Знаете? Тогда я понял, что выиграл-то я, а не Сталин, понятно? Я. простой хиппи! Да, жизнь все расставляет по местам… (Пауза.) Вы верите в судьбу?
