Виктор Славкин - Серсо
Петушок. Пыльца на пальцах…
Кока. Я ей так ничего и не сказал о гибели мотылька. И даже сделал вид, что провожаю его полет глазами. Разве мог я ей признаться, что погубил божью тварь?..
Валюша. Ох, и страшно жить на белом свете, господа!
Кока. Раньше здесь, на верхней полочке, в буфете в укромном месте стоял графинчик с водочкой. И мы по одному отлучались в эту комнату и прикладывались к рюмочке. Для храбрости. Гусары!.. Сами же запасались и сами потом тайно отлучались.
Надя (читает письмо). «Милый Кока! Вчера в два часа пополудни приехала домой, меня не ждали, думали, что я не приеду раньше четверга… нет, пятницы. По дороге так скучно было, такая тоска напала, что я вздремнула и проспала четыре часа. Приехала сюда, еще большая тоска напала. Так что я скоро отсюда удеру. Пока, всяких благ тебе и вашим. Твоя Лиза».
Кока. Каждое лето нас разлучали каникулы. Я ехал к себе, в Нижегородскую, она сюда – и мы лишь переписывались. Где вы нашли эти письма?
Петушок. Шкатулка на дне сундука.
Кока. Чудо! Это чудо!
Надя. Послано в Москву.
Кока. Нынче молодые люди на лето уезжают от родителей, а мы напротив – лето для батюшки с матушкой, для их радостей и утех. Но – расставаться с друзьями, с любимыми… Я проклинал лето!
Надя. «Меня мучает, что я не поцеловала тебя последний разок в вокзале. Всю дорогу об этом думала. Николай, скоро увидимся!»
Паша. Николай Львович, у вас шикарный головной убор.
Кока. О да! Европейский фасон. Венская фирма. Сегодня я хочу выглядеть элегантным. «Ты всегда мечтала, что, сгорая, догорим мы вместе – ты и я, что дано в объятьях умирая, увидать блаженные края».
Ларс. Браво, браво!..
Кока. Блок. Так сейчас не пишут.
Валюша. Так сейчас не любят.
Кока. Вы не подумайте, нам тоже трудно было решиться на меха и бриллианты. Но подарить даме колечко – это же пропасть удовольствия!.. (Про платье, которое на Наде.) Это платье – тоже подарок. Я купил его на Кузнецком в магазине Коше. Сколько искорок было в глазах у Лизы, когда я раскрыл коробку!..
Надя. А я сама себе кольца и брошки покупаю. В табачном киоске. Там дешевые, зато можно часто менять. Брошку с Есениным недавно выпустили. Рубль девяносто семь. Мой любимый поэт.
Кока. Оно было выставлено в витрине на Кузнецком и очень мне понравилось. К нему еще полагалась такая мантилья… Я отдал все, что у меня было, и с картонкой шел пешком через всю Москву. На извозчика уже ничего не осталось. Сейчас любят, чтобы вместе жить, а не для того, чтобы вместе умереть.
Надя (читает). «Кокоша, мой милый, умница ты моя, чувствую себя недурно; и погода великолепная, а вчера была буря, дождь, ломало деревья».
Паша (Петушку). Тебе бы пошла шляпа Николая Львовича.
Петушок. Нет, я человек кепи. Я как-то давно для себя решил – я человек кепи.
Паша. Ты ошибся, ты человек шляпы.
Кока. Я все продавал, от всего избавлялся, но эту шляпу, европейский фасон, – нет! Обшил коробку мешковиной и возил за собой повсюду. Так что, извините, дать примерить не могу-с.
Надя. Хороший почерк, я все понимаю… (Читает письмо.) «Я часто надеваю подаренное тобой платье, сажусь к столу, открываю шкатулку с твоими письмами и читаю их одно за другим. Я слышу твой голос, вижу блеск твоих глаз, моего лица касается твое дыхание – и грусть моя тает, улетучивается, словно облако под порывом свежего ветра. Пиши мне чаще. Твоя, твоя Лиза».
Кока. Твой Кока.
Пауза.
Валюша. Посмотрите, какой перстень у нашего Паши.
Владимир Иванович. Считай, пальчик тысчонку стоит.
Надя. О, голова льва в натуральную величину. Позолоченный?
Паша. Целиковый. Рабочий палец, имеет право в золоте ходить.
Владимир Иванович. У меня одно время обручальное кольцо было. Я им пиво открывал.
Валюша. Ты любишь пиво?..
Паша. Потом, у нас сегодня с перстнем уик-энд. Имеем право отдохнуть.
Надя. Ой, я тут платье чуть не порвала! Тут гвоздь есть в стене…
Паша. Где этот негодяй?
Надя. Чуть повыше.
Паша. Ага, вот он. Попался! Это делается так. Николай Львович!
Кока. А?
Паша. Я хочу, чтобы вы видели.
Кока. Да, да.
Паша. Тут все дело в резкости. Надо резко. Вы видите этот гвоздь?
Кока. Вижу?
Паша. Рез-ко. Хысь! (Одним движением выдергивает гвоздь из стены.) Николай Львович, это настоящее «борсалино»?
Валюша. Браво!
Кока. Я давно не носил шляпу. Я хочу в ней быть.
Паша. Николай Львович, вы гость – к вам никаких претензий. Если я вас обидел, извините.
Кока. Самая настоящая! Я все продавал, от всего избавлялся, но «борсалино» – никогда! Обшил коробку мешковиной и возил повсюду за собой. Но надел только сегодня, чтобы явиться сюда элегантным. (Владимиру Ивановичу.) Простите, а вы, собственно, кто?
Владимир Иванович. Я?.. Инженер.
Паша (приставляя гвоздь к стене). Николай Львович!
Кока. А?
Паша. Этот трюк я посвящаю вам.
Кока. Да, да… Спасибо.
Паша. Вам хорошо видно?
Кока. Я готов.
Паша. Повторяю, дело решает резкость. Рез-ко. Хысь! (Загоняет гвоздь в стену.)
Петушок вешает на гвоздь портрет в изящной рамке. На портрете запечатлена Елизавета Михайловна в старинном платье.
Петушок. Этот портрет я нашел на чердаке.
Владимир Иванович. Чем-то она похожа на Надю…
Валюша. Платьем.
Пауза.
Петушок. Валюша, расскажи нам про своего мужа.
Валюша. Что?..
Петушок. Как жили, почему разошлись… Ну, вообще.
Ларс. Петушок, это мое слово – «вообще».
Валюша. Нет, я спрашиваю… что?..
Петушок. Не хочешь, не рассказывай.
Валюша. Если я одинокая, если мне за сорок – со мной можно как угодно?..
Петушок. Я задал вопрос.
Валюша. О Петушок!..
Кока (до сих пор он не отрываясь смотрел на портрет). Лиза!.. Лизанька!.. Такой я ее помню.
Надя (у нее в руках несколько писем, она читает их). «Христос воскрес! Моя милая и дорогая Лизанька! Сердечно поздравляю тебя с высокоторжественным праздником Светлого Христова Воскресения и крепко, крепко целую, желаю здоровья и счастья, а себе скорейшей встречи с тобой. Давай, друг мой милый, выпьем за здоровье друг друга и наше будущее счастье. Будем веселы! Просимой карточки выслать не могу, так как в Севастополе еще не снимался. Горячо любящий тебя – твой Кока. Девятого мая тысяча девятьсот шестнадцатого года».
Нежный звук колокольчика.
«Кока, милый! Поздравляю тебя с Рождеством Христовым! Боже, как мне тоскливо в эти дни! Какой праздник! Светлые надежды. А тебя нет рядом. Знаешь, я сегодня буду целый день писать тебе письмо. Сейчас утро. Я не знаю, что с собой делать. Болит голова. Вчера до самой ночи раскладывала пасьянс, пока не получилось. Сейчас проснулась – на столе лежат четыре туза. Это все ты. Ты – пики, ты – крести, ты – бубны, ты – червовый туз, красное сердечко. Знаешь, я твои письма целую, когда получаю. Не все, но иногда так охватит, что хоть письмо поцелую. Я глупая?..»
Колокольчик.
«Милый, милый Кока! Снова села за письмо. Позавтракала, ушла к себе и пишу. Мы вчера сговорились с тетей Лелей ехать к Троице, там погулять, подышать свежим воздухом, покататься. На другой день вернуться. Но тетке немного нездоровилось, и поэтому поездка расстроилась, но все-таки мы сели в сани и поехали в Всесвятское, тут близко, там ехали шагом, любовались на снежную пелену и на елки. Я рада была проехаться. Дусик мой, как твое самочувствие? Как живешь? Боже, какое это было бы счастье жить с тобой здесь, в нашем доме, жить и любить друг друга! А мы живем только в мечтах. Будем ждать. Целую тебя крепко и твой затылочек тоже. Елизавета твоя первая и единственная».
Колокольчик.
«Опять принялась за письмо моему Коке. Мы уже отобедали. За столом у нас было прекурьезное семейство. Мы бы с тобой похохотали. Мамаша, две дочки-трещотки, близнецы, и сын, окончивший духовную семинарию и идущий в университет. Это семья священника Филимонова. Все типы точно из прошлого столетия. Целое представление! А что у тебя? Как ты там? Что?.. Ах, глянуть бы одним глазком!.. Ты ровно ничего не пишешь о твоем здоровье. Ты не хочешь, чтоб я беспокоилась о тебе? Думай что хочешь, а мне больше пиши о себе, чтобы я чувствовала, как ты живешь там, в Севастополе. У тебя какой-то беспорядок на душе, мне чуется. День сегодня ясный, холодный. Я с тобой. Твоя Л. Что значит эта буква? Любовь?..»
