Марсель Ашар - Дура
Севинье. Однако свидетели…
Жозефа. Свидетели мелют невесть что.
Севинье. Он сказал кухарке: «Смерть — это освобождение».
Жозефа. Испанцы так считают.
Севинье. И механику гаража на улице Перголезе: «Если бы машина была моя собственная, я бы ее разогнал — и об дерево!»
Жозефа. Когда такое хотят вправду сделать, то об этом не говорят. Он был, наверно, не в духе.
Севинье. И своему товарищу, Карлосу Ибаррицу… каждое утро, в течение месяца повторял: «Какого… — извините, не буду полностью цитировать, — я еще живу на свете!»
Жозефа. Я говорю вам — нет. И не настаивайте.
Севинье (быстро переглянувшись с Морестаном). Я и не настаиваю. (Снова смотрит документы.) Он вас бил?
Жозефа. О! От любви!
Севинье. От любви — бил?
Жозефа. С ним это случалось.
Севинье. Часто?
Жозефа. Довольно часто. У испанцев это в крови. Они даже ослов своих бьют. А уж куда женщине до осла!
Севинье. От вас чего только не узнаешь!
Жозефа (внезапно). Не можете вы попросить своего секретаря не заглядывать мне под юбку?
Морестан (в этот момент он действительно нагибался; задыхаясь от негодования). О-о-о! Я ручку уронил.
Жозефа (насмешливо). Ручку! Хотел проверить — и все!
Морестан. Постараюсь впредь быть аккуратнее, господин следователь. (Возмущенно.) Нет, но вы подумайте! О-о-о!
Севинье (продолжая допрос). В сентябре прошлого года один свидетель видел, что у вас на руках и ногах были следы побоев.
Жозефа. Это продавщица табачного киоска вам сказала?
Севинье. Действительно, мадемуазель Робийар.
Жозефа. Вечно она лезет не в свои дела!
Севинье. Но она говорила в ваших интересах!
Жозефа. Когда у нее сын родился через три месяца после свадьбы, я говорила кому-нибудь, что так не бывает? Я поднимала какой-нибудь шум?
Севинье. Во всяком случае, бесспорно установлено, что в течение этого лета между вами и Остосом часто вспыхивали ссоры.
Жозефа. Часто!
Севинье. И такие бурные, что мешали спать вашим соседям в деревне.
Жозефа. О-ля-ля!
Севинье. Что вас так смешит?
Жозефа. Да то, что не ссоры наши им мешали, а примирения!
Севинье (притворяясь восхищенным). Правда?
Жозефа. Вы, парижане, больше говорите, чем делаете, это все знают. А он — делал больше, чем говорил.
Севинье. Неужели!
Жозефа. Он вообще мало говорил. Я, например, ему все рассказывала, даже самое плохое. Он же от меня все скрывал, даже хорошее. У каждого в любви свои странности.
Севинье. Неужели?
Жозефа. В Париже он целыми днями просиживал у окна не раскрывая рта. И даже по ночам иногда к окну садился. И время от времени бросался на меня.
Севинье. От нечего делать, наверно.
Жозефа (не чувствуя насмешки). Говорил он со мной много только про бой быков. Во Франции он видел всего две или три корриды. Но знал всех тореадоров. Он мне о них рассказывал. О севильской школе, о кордовской и о рондосской. О Манолете и Бельмонте. Помню, недели две тому назад он читал мне в газете «Руедо» о корриде Луи Домингина в Мехико. (Говорит, как со знатоком.) Как он заставил бороться быка Мансо. Потрясающе!.. Луи Домингин сам вонзил бандерильи. И Мигель передо мной проделал все его движения с мулетой.
Севинье. Неужели?
Жозефа. Он получил оба уха, хвост и ногу. Это очень редко. Даже в Мехико. (Тихо, с надрывом.) Оле! Домингин! (Рыдает.)
Севинье (вопросительно кивнув головой в сторону Морестана, шепотом). Что вы на это скажете?
Морестан. Комедия все это!
Жозефа бесшумно плачет, потом вдруг шмыгает носом.
Севинье (несколько свысока, но чувствуется, что он тронут). Высморкайтесь!
Жозефа. У меня нет платка.
Морестан (ехидно). Еще бы! С бельем у нее отношения…
Севинье (перебивая). Не расслышал?
Морестан (поспешно). Ничего, господин следователь.
Севинье хочет достать Жозефе платок из нагрудного кармана, но вспоминает — по сентиментальности или застенчивости, — что вытирал им след от поцелуя жены. Находит носовой платок в другом кармане и протягивает его Жозефе.
Жозефа. Спасибо. (Громко сморкается.) Я плакать не люблю, только грязь разводить.
Севинье. Успокоились?
Жозефа. Да. Простите. Больше не буду. Можете взять ваш платок.
Севинье. Держите пока, на всякий случай. (Внезапно.) Вы знали, что он собирался жениться?
Жозефа. Да.
Севинье. Кто вам сказал?
Жозефа. Он сам, за день до…
Севинье. До смерти?
Жозефа (поправляя). До убийства, его ведь убили!
Севинье. Вы его убили?
Жозефа. Не говорите глупостей!
Севинье. Вы чувствовали, что он изменяет вам.
Жозефа. Изменяет мне в моей постели?
Севинье. И потому, что он вам изменяет…
Жозефа (прерывая). Я могла бы его удержать, если бы пустила в ход «что-то такое, что во мне есть». Но я не захотела.
Севинье (меняя тон). Возможно, у вас на то были свои причины? (Чувствуется, что он придает этому вопросу большое значение.)
Жозефа. Я не захотела в его интересах.
Севинье (с иронией). Какое сердце!
Жозефа. Я вся — одно сердце! Я вся на виду. Ума у меня с наперсток, но зато сердца — сколько душе угодно!
Морестан (сквозь зубы). Насчет ума тоже еще посмотрим!
Жозефа. Я твердила ему с утра до вечера: «У тебя есть невеста. Она богата. Она красива». (Комментируя.) Это — чтобы ему было приятно. Не так уж она красива.
Севинье (обвиняющим тоном). На самом же деле вы его ненавидели, потому что он вам изменил.
Жозефа (горько). Изменил? С кем? С приданым? (Раскачивается на стуле.) У ее родителей бакалейная лавка на нашей улице. Не знаю, представляете вы, что это значит?
Севинье. Не раскачивайтесь, пожалуйста. У нас мебель старая. И после того, что вы нам о себе сообщили…
Жозефа (перестав раскачиваться). Ой! Простите! (Натягивает юбку на колени.)
Севинье. И, разумеется, он ее не любил?
Жозефа. Кого?
Севинье. Свою невесту?
Жозефа. Не знаю. Только знаю, что мы больше друг друга не любили.
Севинье. Однако в ту ночь он же пришел к вам в комнату.
Жозефа. В принципе, это было в последний раз.
Севинье (подмигнув). К несчастью для вас, не только в принципе.
Жозефа. Он приходил со мной прощаться!
Севинье. И вы не смогли этого вынести?
Жозефа. Смогла. Я много чего в жизни смогла вынести. Не знаю почему, но я никогда не была счастливой.
Севинье. Вернемся к этой знаменательной ночи.
Жозефа. О! Знаменательной…
Севинье. Я вас слушаю.
Жозефа. Сначала он долго плакал. Затем стал меня раздевать.
Севинье. Разумеется!
Жозефа. И бросал мою одежду как попало. Я была вне себя: ненавижу, когда с вещами неаккуратно обращаются.
Севинье. Неужели!
Жозефа. Тем более, что торопиться было некуда.
Севинье. Будьте добры, придерживайтесь фактов.
Жозефа. Да!.. (Мечтательно задумывается.)
Севинье. О чем вы задумались?
Жозефа (возмущенно). О чем?
Севинье. Не сердитесь! Я не хотел вас обидеть.
Жозефа. Бедняга Мигель.
Севинье (очень ласково). Странно. Только что вы мне рта не давали раскрыть, а теперь из вас слова не вытянешь.
Жозефа (мечтательно). Потому что я теперь сознаю…
Севинье. Что?
Жозефа. Свою вину.
Севинье. А! Наконец!
Жозефа. Я призналась Мигелю, что грешна перед ним.
Севинье. Так-так!
Жозефа. И когда я увидела, как он это тяжело переживает, я сказала, что это совсем пустяк.
