Тамара Казавчинская - Беспокойное бессмертие: 450 лет со дня рождения Уильяма Шекспира

                            Никто бы не убил их.
Они ж мертвы из-за тебя, ничтожный.

                        Тогда он жив.

Да подавись ты ложью! Маргарита
Видала, как дымился кровью мужней,
Ей в грудь затем направлен, острый меч,
Лишь братьями твоими отвращенный.

Я был взбешен: она чужой виной
Мне плечи непорочные тягчила.

Тебя взбесил кровавый разум твой,
Что грезит лишь резней. Не ты ль убил
Сего властителя?

Горбатый вепрь, и да попустит Бог
Проклятью увенчать твои злодейства!
Король был кроток, добр, благочестив!

                        Так будет, леди Анна,
Оставим словопрений наших бой,
И возбужденного дав остудить рассудок,
По чьей вине безвременно ушли
От нас Плантагенеты, Генрих, Эдвард,
Кого же нам в палачестве винить?

Нет, ваша красота всему виной,
О, ваша красота, что и во сне
Меня преследовала, — был готов убить я
Весь мир за миг один объятий ваших.

Знай я о том, клянусь тебе, убийца,
Я соскребла б с лица свою красу.

С твоей красой и взор бы мой угас:
Ты не разрушила б ее, будь я с тобою.
Как миру — солнце, так твоя краса
Мне стала светом дня и смыслом жизни.

Из-за раздоров несусветных мстить
Влюбленному в тебя, о леди Анна.

Из-за раздоров, к небу вопиющих,
Отмстить убийце моего супруга.

Тебя лишивший бывшего супруга
Найти поможет лучшего супруга.

Чтобы от них я тотчас принял смерть,
Да не казнят погибелью живого.
Твой взор разъял глаза мне солью слезной,
Постыдной детской влагою смутив.
Не плакал я и в час, как Йорк и Эдвард
Рыдали, слыша Рутленда стенанья,
Которого зарезал Клиффорд злой,
Ниже, когда суровый твой отец
Вещал нам, как убит был мой родитель,
И, как дитя, рыдал, прервав рассказ свой,
И все, кто рядом был, омылись влагой,
Как дерево дождем. В тот горький час
До слез презренных не унизил взор я —
Сух для печалей тех, он слепнет днесь
От слез, твоей красою возбужденных.
Врагу иль другу не обязан просьбой,
Язык мой, век не знавший льстивых слов,
Развязан днесь твоей красою — в гордой
Душе моей проснулись слез слова.

Раз в мстительной душе прощенья нет,
Ну что ж — вот меч мой — спрячь его скорее
В глубь этой преданной груди,
Оттуда вытеснив тебя любившу душу,
Грудь обнаживши пред клинком, молю
О смерти я коленопреклоненно.

Что ж медлишь — я же Генриха убил,
Но красотой твоею подстрекаем.
Скорей! — убил я Эдварда младого,
Но лик небесный твой тому виной.

Встань, лицемер. Твоей желая казни,
Я не хочу быть палачом твоим.

                                      Но то во гневе.
Вновь прикажи, и той же дланью, что
Из-за любви твоей, любовь твою убил я,
За то ж казню вернейшую любовь —
Обеим казням будешь сопричастна.

Как перст твой окружен моим кольцом,
Так сердце бедное мое — душой твоею.
И сердце, и кольцо теперь твои;
Уж тем одним, что смеет раб просить
Из рук твоих едино одолженье,
Он в счастии навеки утвержден.

Оставьте погребенья чин тому,
У кого боле всех причин для плача,
И отправляйтесь тотчас в Кросби-Хаус,
Куда, сопроводив в обитель Чертси
Прах Генриха торжественно, пролив
Раскайнья слезы на его могилу,
Прибуду тотчас, чтобы видеть вас, —
Есть тайные причины, чтоб просить
Вас о подобной милости.

Согласна я, и радуюсь тому,
Что столь глубоко ваше покаянье.
Трессел и Беркли, следуйте за мной.

Еще прощенья нет вам.
Но коль вы научили меня льстить,
Считайте, что я вымолвила слово.

Нет, нет — в Уайт-Фрайерс. Ждите меня там.
Охрана и носильщики уходят, унося труп.
В подобный миг, кто смог бы сватать деву?
В подобный миг, кто смог бы укротить?
Возьму ее, но задержу недолго,
Убивший ее мужа и отца!
Я одолел ее в миг ненависти пылкой —
В устах — проклятья, слезы на глазах,
И рядом с кровоточащею жертвой —
Бог, совесть — от меня не оградили
Ее — а мне никто не помогал —
Все тот же дьявол, да обманчив взор —
Ни за что, ни про что все ж победить.
Ужель забыла, что красавец-принц
Зарезан в гневе мной у Тьюксбери?
Приятный благовидный джентльмен,
Природою столь щедро одаренный —
Отважен, млад, умен, монаршей крови —
Обшарь весь мир — такого не найдешь.
Она же мною осквернила взор —
Не я ль пресек златую зрелость принца,
Вдове оставив скорбную постель?
Мной — недостойным с Эдвардом сравненья?
Мной, выродком безвидным и хромым?
За герцогство свое поставлю грош,
Коль я всю жизнь в себе не ошибался!
Она нашла, хоть сам не нахожу
Во мне и впрямь красивого мужчину.
Теперь на зеркало потрачусь, заведу
Две дюжины портных, чтоб не отстать
От моды, свое тело обрамляя.
Став тайным обожателем своим,
Едва ли разорюсь я на примерках.
Но для начала — в яму, старина,
Пора вернуться к милой, причитая,
Пока ж нет зеркала, светило тень отбрось,
Чтобы я видел тень свою насквозь.