Станислава Пшибышевская - Дело Дантона. Сценическая хроника.
ДАНТОН (спокойно, почти нежно). Подлая, трусливая свора, никому-то тебя не изменить. На беззащитных ты кидаешься, словно лев, зато вид марионетки в мундире повергает тебя в панический ужас. Я тебя знаю, чернь. Знаю, чего стоят твой пыл и твои клятвы. Я знал, что ты будешь стоять и глазеть – о да, как стадо баранов, – когда меня, связанного, поволокут под нож.
Но чтобы в эту позорную минуту, вместо того чтобы сгорать со стыда за собственную низость, ржать, как кретины… нужно кое-что похлеще, чем подлость. Нужна твоя неизмеримая, грязная, необоримая, как бетонная стена, глупость, безмозглое ты стадо.
РОПОТ (гневный). Прекрати нести бред! – Ну-ка заткни пасть! – Какая наглость! (Изумленный.) Что?.. – О чем это он? – Чего он хочет? – О ком он?.. Что это значит?
ДАНТОН (мягко). Мое презрение прощает тебе твою низость, чернь – вечный Иуда. Тот, кто умеет играть на твоих рефлексах, держит тебя в руках; он может использовать тебя, как пожелает. Но твоя глупость, плебс, – это стихия. Она по-барски раскинулась по всей земле, каждая пядь полным-полна ею. Она сотрясает мир. Она подмывает и затопляет все сущее. Ни Богу, ни Сатане ее и с места не сдвинуть. (Краткая пауза.) И за одно это, за то, что ты глупа, как пробка, я проклинаю тебя, чернь, отбросы человечества.
Заинтригованная публика стоит не шелохнувшись, разинув рты.
Засим оставляю тебя на корм тигру, который воскресит для вас времена Тиберия. Свободный народ! Ты захлебнешься в собственной крови, прежде чем исполнишь волю, которую внушил тебе я. Но ты исполнишь ее! Скоро тело Робеспьера отправится гнить рядом с моим!
Внезапный, недолгий шелест возмущения.
ФУКЬЕ. Кончайте уже наконец!
ДАНТОН (молниеносно оборачивается). А тебе, непревзойденный Трибунал, тебе, сборище воров, шантажистов и альфонсов, вам, Робеспьеровы палачи, скажу лишь одно: вы плевка и того не стоите.
ФУКЬЕ (обменявшись знаками с председателем). Мы исключаем вас из слушаний. Выведите его.
Дантон встает и со смехом уходит под конвоем жандармов. Негодующий и отчаянный ропот среди обвиняемых.
КАМИЛЛ (вскакивает, рвет тетрадь с речью в свою защиту, швыряет клочки в прокурора). Ты, чудовищная пародия на прокурора, на тебе, на, на! Официально ангажированные убийцы! Тьфу! (По знаку Эрмана его хватают жандармы. Впадает в бешенство.) Нет! Не смейте меня трогать!
Толпа, к которой вернулась свобода движений, начинает выказывать презрение. Насмешки, передразнивание.
Пусти! Пусти, черт подери! Не позволю вам погубить меня заглазно!
Галереи, взрыв неистового хохота.
…..Вы должны меня выслушать, судьи! Дайте мне защищать себя!! Я совершенно невиновен! Судьи!!!
Жандармы отрывают его и тащат. Gaudium[67]толпы.
ЭРО (дергает его). Дурак! Тихо ты! Не срамись!
…..КАМИЛЛ (которого почти несут). Ааах… скоты, свиньи, а не люди!
ФАБР (поднимается и потягивается, зевая). Ну, почтеннейший судья, с твоего позволения, я исключаю себя сам.
Толпа утихает и внимательно наблюдает, забавляясь. Потом выражает каждому веселое одобрение.
ЭРО. И я. С этого бы и начинали, вместо того чтоб мурыжить нас тут по шестнадцать часов в день.
Филиппо уходит, не проронив ни слова.
ДЕЛАКРУА (идет с ними, игнорируя суд). Нет, Эро. Слушать обвиняемого – это ни к чему, но вот перечислять его преступления непременно нужно ему в лицо.
ВЕСТЕРМАН (всем). А на прощанье, сволочи, поцелуйте меня все вместе кое-куда.
Восторг, даже аплодисменты. Первый ряд уходит в полном составе. Одновременно.
…..ОБВИНЯЕМЫЕ, ВТОРОЙ РЯД (ропот тупого отчаяния). Конец. – Все пойдем под нож. Лучше уж знать заранее. – И все из-за этого громогласного скота! – Чтоб этого буйного безумца!..
Галереи.
РОПОТ (1: оживленный). Ну, пошло по накатанной… – Уф, у меня аж уши опухли. – Иногда оно того стоит… – Ну, на минуту-другую они таки потеряли голову… (2: таинственно, в волнении.) А знаете, это правда, их хотели похитить. – Я точно видел, у него был пистолет!.. Разве я вас не предупреждал?! – Теперь они попрятались, поди сыщи! – Вчера разглагольствовал один на улице, наверняка из этих… (Толпа быстро редеет, при этом люди не перестают переговариваться. 3: обеспокоенные, шепотом.) Что за вздор он болтал о Робеспьере?.. Гм… кто знает?.. Мне тоже уже с некоторых пор… Факт, что Робеспьер с каждым днем все могущественней… (4: возмущенные.) Неправда! Робеспьер никогда… Сами знаете, он живет, как рабочий! – Ну и мерзавец! – Сволочь! – А вы еще хотели помочь ему, дурачье! (5: непринужденно, беспечно.) Жюри дожидаешься? А зачем? – Тут и говорить не о чем, все пойдут под нож. – После такого-то скандала! – Они там в карты играют, о чем им совещаться? – Представление окончено, идем. – Я-то уже не жду… (6: задумчивые, серьезные.) Теперь надо смотреть в оба… и молчать. – Этот заговор, знаете ли… это дурной знак. – Наступают роковые времена. – Эдакая судебная бойня – признак того, что правительство уже еле держится. – Т-тише, Бога ради!..
ЭРМАН (подает воду обессилевшему Фукье). Ну, слава Богу… но черт его знает, каков будет исход. Народ не забудет…
ФУКЬЕ. О… благодарю. У меня голова идет кругом. Эта свинья и за пять лет не наделала столько вреда, сколько сегодня!
ЭРМАН (во внезапном испуге). Только бы присяжные не захотели его… э, нет. Он всех настроил против себя. Впрочем, дело слишком ясное.
ФУКЬЕ. А вот с Робеспьером нам придется объясняться, н-нда! (Подражает ему.) Лишите его слова! (Разражается нервным смехом.) Ха-ха! А ну-ка лиши слова молнии, когда они начнут сверкать! Лиши слова спущенную свору, когда она поднимет вой! Лиши, попробуй!
ЭРМАН (мрачно и тихо). Это только начало, Фукье… скоро мы столкнемся кое с чем похуже.
ФУКЬЕ. Черт знает что такое, а не ремесло!..
…..КАРТИНА 4Приемная канцелярии в Консьержери; округлый зал ниже уровня земли, чрезвычайно мрачного вида. В глубине лестница, ведущая во двор, вверх. Вход в канцелярию слева. Оконные проемы под потолком. Все в целом смотрится примерно так, как это изобразил Мюллер на знаменитой картине «Apel des dernières victimes de la Terreur»[68], висящей в Лувре. У стен солдаты; палач Сансон, элегантный, скромный, серьезный господин, с четырьмя помощниками; четверо парикмахеров. Перерыв в разгар приготовлений: затаив дыхание, все прислушиваются к последнему выступлению Дантона за сценой.
ГОЛОС ПИСАРЯ. …и причастных к обоим заговорам про…
ГОЛОС ДАНТОНА. Ну и подавись своим приговором! Бандиты! Даже не посмели сказать мне в глаза!..
ГОЛОС ПИСАРЯ. …против безопасности Республики…
ГОЛОС ДАНТОНА. Республики! Сборища трусливых мерзавцев, которые боятся, как бы их преступления не оказались сопряжены с каким-нибудь риском!
ГОЛОС ПИСАРЯ. …к смерти через отсечение головы.
ГОЛОС ДАНТОНА. Безмозглая сволочь! Только потомки вправе меня… (Врывается. Видит оцепление. Несколько секунд внутреннего колебания. Осмотревшись, доканчивает рассеянно, трезво – разительный контраст.) …судить. (Парикмахер указывает ему на стул.) А-а. (Садится, срывает с себя воротник, подает знак через плечо.) Давай.
Вслед за ним вводят Вестермана, Делакруа, Филиппо. Вестерман мрачен и разъярен, Делакруа ужасно не по себе. Пауза. Всем одновременно остригают волосы на затылке.
ДАНТОН (начинает негромко, в тишине). Я ухожу. И оставляю по себе ужасный хаос. О порядке никто из них и понятия не имеет. Робеспьер! Его Комитет!.. Боги!! Без меня все развалится за три дня. Они увязнут в терроре по самые уши, это единственный метод дураков. Хо-хо! Теперь они начнут казнить десятками, потом – серийно. Весь Конвент пойдет под нож.
ПАРИКМАХЕР (не в своей тарелке). Гражданин… я ведь пораню вас.
ДАНТОН. Начнешь работу… (Показывает через плечо на Сансона, который опускает глаза.) …вон того господина, а? Ха-ха! Недурно! Неблагодарный народ вскоре поймет, что во мне утратил. Но отчаяние и раскаяние придут слишком поздно. Сегодня Революция покрыла себя позором на веки вечные. Меня убивают, а у меня лицо горит со стыда за убийц. И это называется Трибунал!
ВЕСТЕРМАН. Ты помогал учредить его, Дантон.
