Георгий Горин - Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино)
И тогда полилась музыка, и шум травы стал похож на шум морской волны.
А где-то в другом конце поля появилась телега. На телеге стояла многострадальная статуя, которую приказано было водрузить на место.
За телегой шли Степан и Фимка. Степан что-то негромко напевал, и эта русская песня сливалась с печальной итальянской мелодией…
Не мог уснуть в эту ночь и Алексей Федяшев. Сидя у раскрытого окна, при свече, он читал стихи.
В дверь тихо постучали. Вошла Федосья Ивановна в халате и ночном колпаке.
— Не спится, Алеша?
— Нет, тетушка… Готовлюсь. Вот послушайте, как великий пиит обращается к предмету сердца своего… — Алексей нараспев прочитал несколько строф. — Великолепно, не правда ли? Мне так самому никогда не изъясниться!
— Не нравится мне все это, Алеша, — вздохнула Федосья Ивановна.
— Как? Великий Петрарка и не нравится?!
— Бог с ним, с Петраркой, — отмахнулась Федосья Ивановна. — У него своя тетушка была, это ее заботы. А ты у меня один племянник, и я тебе так скажу: ежели ты человек, то и люби человека, а не мечту какую-то бесплотную, прости Господи! Да и что за особу тебе сей чародей сотворит?! Это ведь не вилку сглотнуть, Алеша!
— Ах, тетушка, не травите душу! — Федяшев вскочил и начал нервно расхаживать по комнате. — Я и сам теперь в опасении! Слышали, что граф сказал: энергетические связи нарушены… Только по мыслям моим сможет он идеал воссоздать. А мысли мои сейчас сплошной туман.
— Ну и откажись! Скажи — передумал.
— Неловко, тетушка. Сам кашу заварил, а теперь в кусты? Не по-мужски! Я вот что решил… Я во время материализации про Марию буду думать. Лицо ее буду вспоминать, глаза, руки…
— Час от часу не легче! — всплеснула руками Федосья Ивановна. Да что ж думать, когда все это рядом в натуральном виде ходит?
— Что ж вы такое говорите, тетушка? Сами же в детстве учили: на чужой каравай рот не разевай!
— Мало ли я глупостей говорю?! Да и потом, когда любят, разве советы слушают?!
— Что ж вы мне предлагаете, право?! — совершенно растерялся Алексей. — Отбить ее у графа?!
— А хоть бы и отбить, — спокойно сказала тетушка. — Ты, Алеша, все только готовенькое хочешь. Придумал, видишь, идеал, и подай ему на блюдечке. Чужой мечте чужие стишки читать — не велика доблесть. Небось твой Петрарка за свою Лауру еще как бился…
Федяшев, раскрыв рот, смотрел на Федосью Ивановну, а затем рассмеялся:
— А вы, тетушка, не так глупы, как казались!
— Благодарю покорно, — обиженно ответила тетушка. — У человека, Алеша, есть два ума. Один на виду, а другой, главный, глубоко спрятан. Его по пустякам тратить негоже. Одно тебе скажу: не любит Маша этого Калиостру. Как уж он ее в сети поймал, не знаю, а только страдает она.
— Она сама говорила вам об этом?
— Когда говорят, тогда и страданий нет. А когда молчат, да плачут, да по ночам на пруд бегают… Это добром не кончается!
— Что?! Какой пруд?! Вы видели, как она пошла на пруд ночью?!!
— Доктор видел, — сказала тетушка. — Он мне и сказал… А я сразу к тебе…
— Да как же? Да что же? — Федяшев даже задохнулся от возмущения. — Жизнь человеческая в опасности, а вы молчите?
— Где ж молчу? — снова обиделась Федосья Ивановна. — Я тебе о чем полчаса толкую?
— Ну, тетушка! — крикнул Федяшев. — Не знаю, как второй ум… А первый у вас совсем плох!.. — И стремглав выскочил из комнаты…
Начинало светать. Над тихим прудом поднимался белый пар. Запели птицы.
Мария подошла к самому краю воды, тронула ее босой ногой. Потом скинула платье, вошла в воду и поплыла к самой середине пруда, плавно разгребая зеленоватую воду руками. Скоро ее голова уже виднелась среди белых лилий, густо населявших пруд…
В этот момент в кустах раздался треск, и на берег, запыхавшись от бега, выскочил Федяшев.
— Мария! — крикнул он. — Я здесь! — И, не раздеваясь, прыгнул в воду…
Однако прыжок получился неудачным. Кто-то подставил ногу, Федяшев зацепился и смешно шлепнулся у самого берега в густую тину.
Он тут же вскочил и гневно оглянулся. На берегу стоял Калиостро и с улыбкой глядел на него.
— Вы, кажется, упали, Алексис?
— Я? Почему?… С чего вы взяли? — растерянно забормотал Федяшев и выбрался на берег. — А если и упал, так что?
— Ничего, — сухо ответил Калиостро. — Если упали, примите сочувствие, а коли за купающейся девушкой подсматривали, так сие не галантно.
— Как вы смеете? — вспыхнул Алексей. Он обернулся к пруду и увидел, что Мария спокойной плавает между лилий. — Я подумал — она тонет.
— А хоть бы и тонет? — усмехнулся Калиостро. — Вам-то что за печаль?! Вам о своем идеале надобно думать, а не на чужие засматриваться.
— Послушайте, граф! — сказал Федяшев, отряхиваясь и отжимая промокшую одежду. — Я… того… Всю ночь думал и решил… Я отказываюсь от материализации.
— То есть как? — нахмурил брови Калиостро.
— Передумал… Мое душевное состояние изменилось!
— Да вы что, сударь?! — зашипел Калиостро. — На базар пришли?! Я уже вступил во взаимодействие с силами магнетической субстанции. Я разбудил стихию, энергетический поток которой направлен на указанный предмет… А ну пошли! — Он схватил Федяшева за рукав и решительно потащил от пруда.
— Куда? Куда? — упирался Федяшев.
— Сами увидите! — зло сказал Калиостро, и поскольку был физически намного сильнее, то буквально проволок Федяшева сквозь кусты, по аллее парка, к месту, где некогда стояла злосчастная статуя.
Она и сейчас там стояла, только черты ее были не видны, поскольку сверху на нее накинули белое шелковое покрывало. Площадка перед статуей была очерчена магическими кругами и обнесена веревками. Здесь же была разбита небольшая палатка, служившая как бы магнетической лабораторией… В ней кипели какие-то колбы, курился оранжевый дым.
Возле палатки горел костер, у костра сидели Маргадон и Жакоб, размешивая в ведрах какую-то странную беловатую смесь.
— Глядите! — Калиостро указал на траву. — Вот знаки зодиака! Вот двадцать четыре кабалистических символа… Вот ключ. Врата. И семь сфер. Все уже дышит и приведено в действие. — Он взмахнул рукой, и оранжевый дым начал подниматься клубами вокруг статуи…
— Ах, несчастный я человек! — заплакал Федяшев. — Но что же делать, господин Калиостро?! Я не о ней теперь грежу. Я полюбил другую…
— Другую? — усмехнулся Калиостро. — Когда же вы успели… другую? Вы и видели-то ее всего два дня.
— Разве этого мало? Иногда и двух минут хватит… Одного взгляда… И все перевернется в душе! Вы же знаете, как это бывает!
— Не знаю, — холодно ответил Калиостро, — и знать не хочу! Все это мальчишество и воспаленный бред. Вы получите то, что желали… Согласно намеченным контурам…
— К черту! — неожиданно закричал Федяшев. — К черту контуры! Я их уже ненавижу! И если вы не можете остановить таинство, я сам разрушу это каменное изваяние!
Он оттолкнул Калиостро, бросился к костру, схватил огромное тлеющее полено и побежал к статуе…
Оторопевшие Маргадон и Жакоб вскочили. Раздался пронзительный женский визг. Покрывало дрогнуло, «статуя» присела от страха и вытянула вперед руки, как бы защищаясь от удара.
Федяшев обмер и выронил полено. От земли поднялось облако оранжевого дыма…
— Обман… — прошептал Федяшев. — Что же это, Господи? Да вы, сударь, обманщик и злодей! Я убью вас!
— Это вызов? — улыбнулся Калиостро…
В кузнице Степана пылал горн. Степан орудовал огромным молотом, дубася раскаленный кусок железа. По всему полу кузницы была разбросала разломанная карета: колеса, двери, поручни.
В дверь постучали. Вошел Жакоб.
— Здравствуйте, сэр! — учтиво сказал он.
— Здравия желаем! — ответил Степан, с интересом разглядывая гостя.
— Мой патрон, мистер Калиостро, интересуется: будет ли готова карета?
— Обязательно, ваше превосходительство. — Через неделю — как новенькая…
— А к завтрашнему дню?
— К завтрашнему — никак. Тут ось полетела, да спицы менять…
Жакоб с интересом оглядел разобранную карету:
— Простите мое любопытство, сэр, но, насколько я понимаю, вы к спицам пробираетесь через крышу?
— Так точно! — сказал Степан. — Так оно… сподручней. «Лабор ест этиам ипсе волюптас», что означает: «Труд — уже сам по себе есть наслаждение!»
Жакоб царственно кивнул:
— Я рад, что вы, сэр, изучаете латынь во время работы. Это достойный пример! Если б я был принцем, я бы вас повесил в назидание другим… Благодарю за интересную беседу! — Жакоб кивнул и удалился.
Степан крякнул от досады и со всего маху грохнул молотом по раскаленному железу…
Стрелялись днем в лесу, на небольшой полянке среди берез. Маргадон подал каждому по пистолету, противники разошлись на несколько шагов, потом начали сближаться…
