Эмиль Брагинский - Гараж
Сын Милосердова. Благодарю за внимание. (Садится рядом с Мариной, встречаясь с ее ироничным взглядом.) Ну, я же не виноват, что я его сын. Родителей не выбирают, хотя я лично своими доволен. А вас как зовут?
Марина. Марина. Только… я вас умоляю. Не называйте своего имени. Вы для меня навсегда останетесь… сын Милосердова. В этом романтика нашего времени.
Сидорин. Прошу голосовать.
Пайщики поднимают руки.
Xвостов решительно идет к столу президиума. Берет графин, отдает Сидорину, стакан — Аникеевой, поднос — секретарю.
Аникеева. Хвостов! Уйдите! Вы уже выступали!
Но Хвостов не ухолит, а… взбирается на стол и плашмя ложится на бумаги.
Поначалу все опешили. Но вскоре раздается нестройный смех.
(В ярости.) Хвостов, покиньте стол президиума немедленно!
Жена Гуськова (громко и радостно). А он не слезет. Он лежит в знак протеста!
Наташа. Бедняга, да он не может протестовать иначе.
Аникеева пытается спихнуть Хвостова со стола. Сидорин с извинительной улыбкой помогает Аникеевой. Секретарь тянет Хвостова за ноги.
Карпухин. Ничего себе кооперативчик. Ничего себе собраньице!
Присутствующие с нескрываемым интересом следят за поединком.
Сын Милосердова (Марине). Махнемся по рублику? Вы на кого поставите — на Хвостова или на правление?
Жена Гуськова, Товарищи! У меня курица потекла.
Сидорин (раздраженно). Уймитесь вы со своей курицей!
Аникеева (обессилев в борьбе с Хвостовым). Все! Пусть лежит, если ему так нравится! Давайте голосовать, товарищи!
Фетисов (во все горло). Не дам голосовать! Не дам! Чем я хуже других. Я простой человек, и деньги у меня такие же.
Тромбонист (Фетисову). Тише, тише!
Фетисов. Уйди отсюда, труба!
Тромбонист. Да не труба, а тромбон!
Фетисов. Я дом продал, у меня там на участке двенадцать яблонь, и все ухожены, и все приносят. Я во всех субботниках участвовал. Я вам еще покажу!
Аникеева (командирским голосом). Молчать! Хватит! Смирно! Одна бумаги рвет, другой на столе валяется, третий истерики устраивает, про яблони тут рассказывает, частный собственник. Вам что, порядки наши не нравятся?
Якубов (грустно). Ваши — не нравятся. И не отождествляйте себя с Советской властью. То, что вытворяет ваше правление, — это произвол. Только собрание вправе решать, кто здесь четверо лишних!
Карпухин. Хватит болтологии, товарищ председатель! Мы что, здесь до утра намерены торчать?
Выкрики из зала. Голосовать! Голосовать!
Наташа (Смирновскому). Все это бессовестно. Ну неужели вы не заступитесь, Павел Константинович? Вас-то они послушают?
Марина. Папа в своей жизни уже достаточно заступался. Это дорого обошлось и ему и тем, за кого он заступался…
Смирновский. Что было, то было.
Марина. …И не лезь в драку, у нас у самих рыло в пуху!
Смирновский (в сердцах). Да я и не лезу!
Фетисов (не унимается). В конце концов, имею я право узнать, кто в нашем гараже не из нашего института?
Сидорин (ласково). Золотой мой! Что-что, а право-то вы имеете.
Фетисов (непреклонно). Тогда огласите!
Сидорин (Хвостову, который по-прежнему лежит на столе). Будьте любезны, приподнимите животик! Я достану список!
Вместо ответа Xвостов еще сильнее прижимается к столу.
Аникеева. Черт с ним, с этим малахольным! (Сидорину.) Вы же наизусть помните.
Сидорин. Ну хорошо. (Обращается ко всем.) Кооператив «Фауна» находится под эгидой нашего института. Но вначале у нас просто не хватало заявлений. Вы знаете, люди всегда долго раскачиваются. Поэтому мы приняли несколько человек, не работающих в нашем институте, но живущих неподалеку от будущего гаража. У нас есть замечательный храбрый полковник. У нас есть очаровательный крупный дипломат. Сейчас он за границей. И небезызвестный заслуженный артист тромбонист из знаменитого оркестра, он перед вами…
Тромбонист раскланивается.
Мы их всех утверждали на общем собрании и не имеем права исключить из нашего кооператива лишь потому, что они не из нашего института. Тем более что они-то принимали самое активное участие.
Якубов (саркастически). Странная у вас память… Вы забыли упомянуть о щедром и могущественном директоре рынка.
Жена Гуськова (визжит). Каком еще директоре рынка? Мы рынок не принимали. Не принимали рынок!
Малаева. Правильно она говорит!
Фетисов. Трубач был!
Тромбонист (на нерве). Тромбонист!
Фетисов. Ну, все равно! Генерал был!
Секретарь (поправляет). Полковник!
Фетисов. Все равно. Дипломата помню! Рынка не было!
Аникеева. Нет, был! Если этот псих слезет со стола, я вам предъявлю протокол.
Якубов. Директора рынка вы после вписали в протокол. В наше время секретов не бывает.
Сидорин. Дорогой мой, как вы смеете?
Якубов. Смею, и вам я не дорогой!
Жених. Да закругляйтесь, я домой хочу, к невесте, она такая, в белом платье…
Фетисов. Правильно! Вы все в белом, а мы?…
Жена Гуськова (кричит). Товарищи, в этом правлении все жулики. Вам директор рынка всем сунул…
Сидорин (пытается призвать всех к порядку). Прекратите этот базар!!
Марина. Уточняю — это не базар, а рынок!
Аникеева. Вы, жена Гуськова, ответите мне за клевету!
Жена Гуськова. А вы, товарищ Аникеева, за полученные взятки!
Фетисов (голосом громилы). Где директор рынка? Дайте мне его! Я из него мясной ряд сделаю!
Кушакова встает с места и, слегка улыбаясь, подходит к столу президиума. Короткое замешательство. Все ожидали увидеть нечто хамское, объевшееся, а вместо этого видят хорошенькую, элегантную даму.
Тромбонист. Ух ты!
Кушакова (Фетисову, с ласковой улыбкой). Пожалуйста, делайте из меня мясной ряд…
Сын Милосердова присвистнул.
(По-прежнему обращаясь к Фетисову.) Почем же вы будете брать за кило? Не знаете? Я вам скажу. Вот эта часть (показывает) называется голяшка. Здесь не дороже четырех рублей, идет только на студень, дальше…
Фетисов. Я знаю!
Кушакова. Вы не знаете! (Задирает юбку.) Это огузок! Здесь вы можете взять по пять рублей, идет и на первое и на второе.
Тромбонист (оценивающе). Ничего огузок!
Кушакова. А вот дальше, вы знаете, это задняя часть, все всегда любят именно заднюю часть. Там много мяса и мало костей, можно содрать и по шесть и по семь рублей!
Жена Гуськова. Какая бесстыжая баба!
Кушакова. По-вашему, по-мещанскому, если человек работник торговли, значит, это обязательно вор и взяточник?
Аникеева (недоумевающе). Что она может украсть на рынке? Это ж не магазин, в конце концов!
Кушакова. Что я могу украсть на рынке? Весы? Белый халат? Прилавок?
Аникеева. Действительно! Рынок открывается в семь утра, она встает в половине шестого.
Кушакова. В половине пятого, я работаю как каторжная!
Фетисов. Это правда, вид-то у нее тюремный. (Смеется.)
Жена Гуськова. Это точно, по ней тюрьма плачет.
Аникеева (укоризненно). Человек встает чуть свет для того, чтобы вы, жена Гуськова, могли покупать свежие овощи, мясо, творог, фрукты.
Жена Гуськова. Я не могу покупать по рыночным ценам, я в отличие от вас, товарищ Аникеева, в правлении не состою, мне в лапу не суют.
Кушакова (наконец-то вспылила.) Заткнитесь вы, истеричка!
Аникеева (к жене Гуськова). Слушайте, вы эти грязные намеки прекратите и у меня перед лицом ручонками не размахивайте.
Якубов. А что это вы, товарищ Аникеева, так страстно защищаете ее, это наводит на подозрение…
Аникеева. На подобную тему я вообще разговаривать не желаю.
Жена Гуськова. Это почему же?
Аникеева не удостаивает ее ответом.
