Алексей Писемский - Ипоходрик
Надежда Ивановна (взяв стремительно брата за руку). О, бога ради, брат, что ты говоришь… заклинаю тебя нашею любовью: не делай этого, не убивай его, не обагряй своих рук в его крови!
Михайло Иваныч. Ох вы, женщины: слабый вы сосуд!.. Но, впрочем, изволь… для тебя на первый раз колотить не стану, а покуда словесно ему объясню дело, но только, знаешь, попонятнее, повразумительнее.
Надежда Ивановна. И грубо не говори с ним, братец, а скажи ему, как я тебе говорила. Если же он будет показывать, что не понял, так отдай ему вот это письмо, и тут уж смотри – глаз с него не спускай. Он должен очень сконфузиться: тут я ему напоминаю ужасную вещь.
Михайло Иваныч. Какую же это ужасную вещь? Поцелуй, что ли, во мраке ночи?
Надежда Ивановна. Нет, что поцелуй!.. Мы расстались тогда с ним. Он уехал надолго служить в Петербург, конечно, оба плакали: я заставила его поклясться мне… и подарила ему локон моих волос.
Михайло Иваныч. Вот какая у вас ужасная вещь… ну, а он что же?..
Надежда Ивановна. И он мне своих отрезал. (Со вздохом.) Они тут в письме. Я их возвращаю ему и прошу, чтобы и он мне мои прислал, если не любит меня.
Михайло Иваныч. Фу-ты, канальство, какие конфектности! Волосы друг другу дарили. Ах вы, чувствительные души, разиньте рот, развесьте уши!
Надежда Ивановна. Не смейся, Мишель, это ужасно! Поди поговори с ним, как я тебя просила. (Хочет уйти, но на полдороге останавливается.) Брат, ты не убьешь его? Не заставь меня, мой друг, раскаиваться в моей откровенности!
Михайло Иваныч (рисуясь). А разве тебе жалко будет, как я убью его – а?
Надежда Ивановна. Да, мой друг, я до сих пор еще люблю его!
Михайло Иваныч. Хорошо… там видно будет.
Надежда Ивановна. Прощай, мой друг! Не проклинай его и прости меня! (Уходит.).
Явление II
Михайло Иваныч (один). Ну, Михайло Иванов, опять, брат, тебе работа! Только смотри не срежься, не сконфузь себя. Припомни-ко, какова была с кирасиром за жидовку перепалка – скверная ведь, брат, штука вышла. Здоров уж очень был, облом этакой! С первого раза уж очень костоломную сдачу дал, ну – и сробел, а этот ничего – михрютка – справимся!.. С другой стороны, смешон и ты, Михайло Иванов; все бы тебе, забубённая голова, ссора да драка с кем-нибудь; но в этом деле и нельзя; главное, сестре себя надобно показать, а то, пожалуй, она уваженье всякое потеряет да и держать еще после того не станет.
Явление III
Тот же и Ваничка.
Ваничка (входя). Надежда Ивановна где-с?
Михайло Иваныч (обертываясь). Что-с?
Ваничка. Надежда Ивановна где-с?
Михайло Иваныч. А зачем она вам?
Ваничка. Маменька велела сказать, что она ужо, вечером, придет к ним чай пить.
Михайло Иваныч. А кто ваша маменька?
Ваничка. Настасья Кириловна!
Михайло Иваныч. Хорошо, скажу…
Ваничка. Надежда Ивановна где-с теперь?
Михайло Иваныч. Она там, у себя… Разве вам нужно ее видеть?
Ваничка. Да-с, нужно.
Михайло Иваныч. Посидите тут… она придет.
Ваничка садится. Михайло Иваныч осматривает его с головы до самых ног.
Вы служите, что ли, где-нибудь?
Ваничка. Нет еще. Маменька сначала хотела отпустить меня в военную, а теперь в штатскую отдает.
Михайло Иваныч. В штатскую? А что, вы боитесь вашей маменьки? Сечет она вас?
Ваничка (улыбаясь). Нет-с… как возможно-с! Я не дамся, да меня никто и не повалит: у нас папенька только строг, а маменька ничего, добрая-с.
Михайло Иваныч (показывая головой на ноги Ваничке). Что это какие узенькие на вас брюки, точно дудочки? Кто это вам шил?
Ваничка. Дяденьки Никандра Семеныча портной – он хороший: в Петербурге учился!
Михайло Иваныч. Скверно же в Петербурге учат… Который вам год?
Ваничка. Двадцать второй.
Михайло Иваныч. Только еще… А давно вы бреетесь?
Ваничка. Уж два года-с. Усы так у меня еще на пятнадцатом году выросли; я их все палил да перочинным ножичком подбривал… Какие вы славные кольца пускаете.
Михайло Иваныч. А что?
Ваничка. Да так-с: хорошо. Я никак не могу выучиться… Вы умеете папиросы руками делать?
Михайло Иваныч. Нет, я не курю папирос – бабье кушанье! Я к трубке привык.
Ваничка. Ава охотой вы ходите?
Михайло Иваныч. Прежде ходил… А вы разве охотник?
Ваничка. Я нынче все лето ходил-с; мне дяденька Никандра Семеныч щенка легавого подарил трех месяцев; я его хочу сам учить, чтобы стойку знал; а то вон у нас дворовая Лапка только за белками ходит, а стойки ничего не знает – все спугивает-с!
Михайло Иваныч. Вы хорошо стреляете?
Ваничка. Не знаю; кажется, хорошо-с! Этта вот зайца так важно поддел; гоны четверы был от меня, так и срезал: все четыре лапки отшиб! Дичи нынче около нас очень мало стало-с! Полушубинские ребята всю перевели: им барин каждый месяц по фунту пороху выдает, чтобы только стреляли, даже в наше болото заходят: всех уток, подлецы, расшугали, – теперь ни одной нет!
Михайло Иваныч. Ну, а этак за женщинами вы тоже охотитесь – а?
Ваничка. Нет-с. За ними зачем охотиться?
Михайло Иваныч. А что же?
Ваничка (улыбаясь). Да так-с: они не утки!
Михайло Иваныч. Экая важность, что не утки. Но, может быть, они сами за вами охотятся?
Ваничка. Да-с, может быть, всяко случается… Сами-то вы охотитесь ли?
Михайло Иваныч. За женщинами? Грешный человек… любитель и мастер этого дела; только бы заметил где-нибудь, уж не уйдет.
Ваничка (смеясь). Я тоже-с!..
Михайло Иваныч. То есть, как этак: ловки тоже?
Ваничка (совсем уж смеясь). Да-с!.. Только у нас папенька очень этого не любит: что немного где заметит, тут же и приколотит!
Явление IV
Те же и Надежда Ивановна.
Надежда Ивановна (входя). Ах, Ваничка, давно ли ты здесь?
Ваничка (встает, кланяется и, сконфузясь, говорит). Маменька приказала вам кланяться и велела сказать, что вечером придет чай пить.
Надежда Ивановна. Я буду дома… (Обращаясь к брату.) Ты скоро пойдешь, Мишель?
Михайло Иваныч. Сию минуту-с! (Протягивая ей руку.) Оставляю тебя в приятном, но опасном обществе! Этот молодой человек сам мне признался, что он величайший стрелок на женщин, и потому я как брат советую тебе опасаться…
Ваничка (сконфузясь). Нет-с… А вы разве братец их?
Михайло Иваныч. Есть немного… с левого бока… Да хранит вас аллах! (Уходит.)
Явление V
Ваничка и Надежда Ивановна.
Несколько минут молчания, в продолжение которого Надежда Ивановна сидит задумавшись; а Ваничке очень хочется с ней заговорить, но он не находится.
Надежда Ивановна. Давно ты здесь, Ваничка?
Ваничка. Сегодня утром приехали-с!.. Я все просил маменьку, чтобы она сюда ехала.
Надежда Ивановна (смотря на Ваничку с некоторым лукавством). Зачем же тебе хотелось сюда?
Ваничка. Мне к вам хотелось.
Надежда Ивановна. Зачем ко мне?
Ваничка (конфузясь). Так-с, хотелось…
Надежда Ивановна. А остановились вы где?
Ваничка. У дедушки, у Николая Михайлыча.
Надежда Ивановна (стремительно). У Николая Михайлыча, у Дурнопечина?
Ваничка. Да-с!
Надежда Ивановна. Ах, я непременно в таком случае буду у Настасьи Кириловны! Скажите, что он постарел, обрюзг, поседел?
Ваничка. Нет, какое-с! Он все так прокуратит. Как приехали мы в первый-то день-с, так притворился, что умирает… Меня маменька даже за попом было послала, я прихожу назад, а дедушка сидит да ест; целую почесть индейку оплел… Я было, Надежда Ивановна, вам уток настрелял, да проклятые собаки и сожрали их. У нас ведь их никогда не кормят, все, чтоб сами промышляли, – вот они этак и промышляют.
Надежда Ивановна. Merci, мой друг; но только я уток не ем: они мне как-то противны.
Ваничка. Нет, ничего-с! Эти были хорошие-с. Они противны, как травы хватят, а эти еще не хватили… Я вот вам скоро селезня подарю-с: маленького еще поймал, – все овсом теперь кормят.
Надежда Ивановна. Ну, хорошо, подари.
Ваничка. А вы сами что мне подарите?
Надежда Ивановна. Я тебе кисет вышью шерстями.
Ваничка. Нет-с, я не хочу кисета.
Надежда Ивановна. Отчего же?
