Вячеслав Дурненков - Три действия по четырем картинам
НИКОЛАЙ. А пустое.
Подходит юродивая баба.
БАБА. Дай копеечку, а то материться буду.
НИКОЛАЙ (Господину). У вас не будет?
ГОСПОДИН (судорожно роется за пазухой, достает оттуда футляр, открытку, наконец извлекает портмоне) . На вот…
Баба берет монетку, поворачивается к ним задом, кланяется. Раздается звуковой сигнал загрузки системы «Windows».
БАБА. Блаадарьте батюшки навозные.
Некоторое время спустя. Подвальная квартира Николая. На столе стоит открытый чемодан. в котором максимально аккуратно, насколько это возможно для мужчины сложены рубашки и белье. На стуле сидит Аркадий и, корректируя в зеркальце свои действия, расковыривает вскочивший на подбородке прыщ. Дверь открывается, входят со свертками в руках Николай и Шустов.
АРКАДИЙ. Куда вы столько набрали?
ШУСТОВ. Бог с вами, Павел Андреевич, Коле ведь столько ехать… А в пути сами знаете все время покушать тянет.
НИКОЛАЙ. Аркадий помоги, все это распихать…
Аркадий встает, помогает.
НИКОЛАЙ. Ну, вроде все…
АРКАДИЙ. Может на посошок? У меня с собой коньячок замечательный имеется.
НИКОЛАЙ. Давай.
Аркадий достает из буфета рюмки и разливает коньяк из плоской фляжки.
АРКАДИЙ. За удачную дорогу.
Все чокаются и выпивают. Николай ставит рюмку на стол и садится на диван.
ШУСТОВ. Не жаль с друзьями прощаться?
НИКОЛАЙ. Жаль. Но ехать надо.
ШУСТОВ. Вы нам Коля писать не забывайте.
НИКОЛАЙ. Не волнуйтесь Максим Карлович, обещаю.
АРКАДИЙ. Нет дружище, не понимаю тебя… Из такой глуши выбраться и для чего? Чтобы все бросить и назад? У тебя же скоро выходит роман…
НИКОЛАЙ. Ты прекрасно знаешь что книжка вздорная. Не вышел из меня писатель.
ШУСТОВ. Позвольте не согласиться.
НИКОЛАЙ. А, бросьте… Я устал заниматься всякой чепухой, устал быть ненужным и бесполезным. Город не принимает меня, выталкивает. Мне надо вернуться домой, придти в себя и спокойно подумать.
Стук в дверь. Николай встает, открывает дверь, на пороге стоит Соня.
СОНЯ. Здравствуйте.
НИКОЛАЙ (несколько удивленно). Здравствуйте…
АРКАДИИ. А Соня! Что-то случилось?
СОНЯ. Павел Андреевич… (виновато смотрит на Николая и Шустова.) простите Костю… Он правда в Гатчину не хотел, его бляди уговорили. Пожалуйста, простите его.
АРКАДИИ (со вздохом). Ну что мне с вами делать? Значит так… передай Косте, что для него будет новая обязанность. Раз в неделю будет приходить на квартиру вот к этому господину (показывает на Шустова) и пусть купит коробку карандашей. Максим Карлович, скажите ей адрес.
ШУСТОВ (радостно роется за пазухой, достает визитку, протягивает Соне). Пожалте сударыня адресок!
СОНЯ. А теперь можно поговорить с вами Николай?
НИКОЛАЙ. Да… конечно.
Аркадий встает и берет под локоть Шустова, оба выходят из квартиры. Слышно как Шустов рассыпается в благодарностях перед Аркадием. Дверь закрывается. Тишина.
СОНЯ. И так вы уезжаете.
НИКОЛАЙ. Да.
СОНЯ. Вы должны помнить, что у нас с вами ничего не было.
НИКОЛАЙ. Ну, так а… а так ведь и правда ничего у нас с вами не было.
СОНЯ с размаху дает ему сильную пощечину. От неожиданности Николай падает на диван
НИКОЛАЙ (держась за щеку). За что?!
СОНЯ. За то, что ничего не было! (Отходит к столу, рыдает.)
НИКОЛАЙ. Как…как мне понимать вас?
СОНЯ (сквозь слезы). Вы чудовище… вы подонок… уезжайте куда подальше, что бы духу вашего не было… а не то, а не то я застрелюсь…
НИКОЛАЙ (встает, выставив вперед руки). Хорошо-хорошо, я уеду сегодня же… Вы идите, я буду собираться.
Соня выбегает из квартиры, сильно хлопнув дверью. Николай подходит к зеркалу и усмехнувшись показывает язык своему отражению.
Третье действие.
Вечер. Проселочная дорога. Николай полулежит на телеге, лошадьми правит невысокий бородатый мужик в грязном войлочном колпаке. Николай задумчиво смотрит на тянущиеся вдоль дороги сумеречные заросли.
НИКОЛАЙ. Ну что ж мы так медленно едем, братец? Поди только к утру доберемся?
МУЖИК. Да нет барин, раньше будем. Эт тебе кажется, что не быстро, а всамделе быстро.
НИКОЛАЙ. Эх, жалко, что мост ремонтируют, сейчас бы уже Титовку проехали…
МУЖИК. Да не, возля Корытино были бы… Трактир там знатный…
НИКОЛАЙ. Ты, поди голоден? (Роется в саквояже, достает пирожок.) На-ка вот возьми.
МУЖИК (поворачивается, берет пирожок, откусывает). Спасибо барин. Смачно. (Жует.)
НИКОЛАЙ. А Селень как? Не обмелела? Я ее семь лет не видел.
МУЖИК. Селень-то? Кожный год все меньше. Но засухи-то не было. Бог миловал. А холера вот была.
НИКОЛАЙ. Знаю, мне матушка писала.
МУЖИК. Чижало было, народу страсть сколько перемерло. Вся Прохоровка на погост переехала, от Голытвино три двора осталось. Кабы не хлор, так и я бы помер…
НИКОЛАЙ. Хлор?
МУЖИК. Ну, кады все началось-то, из городу команда приехала, ходили и везде хлором посыпали. Я не будь дурак, ведерко умыкнул. Поперву пытался ложкой кушать, но кишка на волю полезла, так я стал водою разводить. Так до морозов дотянул, холера она супротив холода не пойдет. Помню, иду по деревне, снег белый, избы черные, ни одной души на встречу… .Как и не было. Я по избам прошелся, что у людей было пособирал, оно вить им уже не к чему. Перебрался на станцию, что было, продал, подводу купил. Вот промышляю потихоньку. А ты барин не знаешь, кто хлор измыслил?
НИКОЛАЙ. Ммм… кажется Ван-Гельмонт, голландский химик.
МУЖИК. А… Хоть буду знать кому свечку ставить. Они немчуры вобще люди ушлые. У Матвея бричка хоть и старая, а я смотрю там все по уму: и рессора и спицы, диван кожаный и места полно – бабу етить можно. Кабы мне такую, да лошаденку посноровистей. Эх да че там!
Внезапно резко кричит какая-то лесная птица.
МУЖИК (снимает колпак и крестится). Спаси, сохрани.
НИКОЛАЙ. Что это братец?
МУЖИК. Это сударь птица нехорошая, к покойникам кричит. Места здеся неспокойные, секта здеся.
НИКОЛАЙ. Какая секта?
МУЖИК. Свистуны. Они раньше на Волге жили, да их оттуда выгнали, они к нам перебрались…
НИКОЛАЙ. Свистуны? А что это за секта? Никогда раньше не слышал.
МУЖИК. Обряд у них такой – заместо молитвы свист. Когда стемнеет, выходят на пригорок мужики, бабы, дети и свистать начинают. Сам я их не видел, но свист ихнинский очень даже часто слыхал, от него у православного человека изжога начинается. Живут они в землянках, что в лесу поймают, то и кушают, сказывают, что и на людей нападают, когда кушать нечего…
НИКОЛАЙ. Интересно. Вот бы посмотреть на них.
МУЖИК. А на что оно? Повяжут, замучают, да еще свистать заставят, пропадают здеся люди… Нехорошие места.
Некоторое время едут тихо.
НИКОЛАЙ. Я так понял, семьи у тебя нет?
МУЖИК. Не сударь, бобылем живу.
НИКОЛАЙ. Чего так?
МУЖИК. А на кой она мне? Семью кормить надо, деньгу зарабатывать. А подвозом много заработаешь? Вот тебя подвезу, считай, только овес окупился. А ты на станции сам видел, сколько таких как я, подвод двадцать не меньше. Я ведь и дешевле чем у других пытался запрашивать, дак добрые люди оглоблей приложили, чтобы от обчества не отрывался. Да и потом телега вишь, какая? Пока тебя свезу, Матвей на бричке три ходки сделает. А деготь? Кожный месяц дорожает. А сбруя? Эх, да че говорить. А главна причина-то барин, что пьющий я, а как напьюсь так дурак, дураком делаюсь. Зашибить, зарезать могу. А потом что прикажешь, на каторге душой терзаться? Э-не…Бобылем и помру. Так для всех спокойней будет.
НИКОЛАЙ. Ну, тебе наверное видней. Ну, вот скажи мне, зачем напиваться-то? Неужели нельзя по другому время провести?
МУЖИК (скребет в бороде). А как по другому то барин?
НИКОЛАЙ. Много способов есть. Ты грамоте обучен?
МУЖИК (с достоинством). Знаю трохи.
НИКОЛАЙ. Так вот взял бы какую-нибудь книжку и почитал бы, душе приятно и организм отдыхает. Потом углем на печке рисовать можно. Людей, дома, деревья. А весной в лесу петь хорошо, букеты из сухих веточек составлять. Год так поживешь и все, другим человеком станешь.
МУЖИК. Дак оно может быть так и лучше. Но что люди про меня скажут, когда из лесу с букетом выйду? Скажут: «Вон дурачок пошел, что в хате всю печку углем изгадил». Мне потом ни одна баба не то, что поеть, за юбку подержаться не дасть. (Задумчиво наклоняет голову вбок.) Хотя дурачков-то у нас любят, харчи совать будут, подкоплю к весне на новую сбрую… (Решительно трясет головой.) Не барин, поздно мне уже из стакана вылазить. Ну, его…
