Дмитрий Быков - Медведь. Пьесы
Легкое поскребывание.
Да, хорошо, спасибо за внимание. И знаешь, если бы сегодня, допустим, вместо полковника пришел Семенов, то есть Семенов пришел бы в виде полковника, — я бы не удивился. Совершенно. Семенов нужен, а я нет. Я никогда тебе не был особенно нужен, и поэтому у меня вопрос: почему ты самозарождаешься именно у меня? Потому что меня не жалко? Вот у Семенова ты никогда не зародишься, и у полковника, и у этого ужасного, гладковолосого, забыл, как его зовут, если его вообще зовут как-нибудь… А у меня ты почему-то есть, и вот этого я совершенно не понимаю. Почему именно они всегда приходят требовать именно с меня? Почему они ничего тебе не должны, а я всегда что-то должен? (Постепенно распаляясь.) Иди вон, зарождайся у полковника! Он будет кормить тебя мясом жертв. Ты требуешь жертв, да? Ты же требуешь жертв! Тогда почему я? Иди вон давай к нему, он настоящий человек, а я вообще неизвестно кто и звать никак, ты про меня не вспоминала тридцать лет! Как из армии отрыгнула пожеванного — так и не вспоминала. Когда я без работы сидел, ты была? Когда Оля болела, ты была? Когда у меня отобрали кошелек и мобильный два года назад вон в подворотне, а участковый Баранов сказал, что не надо было отдавать, и записал меня в кружок самозащиты без оружия — где ты тогда была? Я тебя защищал, не очень, но защищал. Извините, как умеем. Ты меня раз в жизни защитила от чего-нибудь? Тебя десять лет вообще не было, выплывали как умели. А теперь, только можно стало дохнуть, мы тут самозарождаемся. Правильно, нечего! Разбаловались, моемся два раза в день… Ничего. Теперь пойдет у нас уж музыка не та. Утром смена караула, оправка, вынос ведра, посещение бани, встреча с прессой, прием кровавой пищи… Хочешь кровавой пищи?
Молчание.
Хитрая… Всегда хочешь, другого не ешь…
Открывается дверь в комнату Оли.
ОЛЯ. Пап! Ты с кем разговариваешь?
МИША (мрачно). Не знаю.
ОЛЯ. Что… с ним?
МИША. Нет, с ними. (Указывает на караул.)
ОЛЯ. Пап, ну чего ты? Ну иди спать, а?
МИША. Оля, давай хоть ты мне не будешь указывать, когда и чего мне делать.
ОЛЯ. Пап… Олег заснуть не может. Говорит, бубнишь и бубнишь…
МИША. Кто?
ОЛЯ (смущенно). Олег.
МИША. В моем доме? Не может заснуть?
ПОЛКОВНИК (из комнаты). Отбой, папаша! (Зевает.) Иди спи уже, а? (В трусах выходит из комнаты.) Как служба?
Караул молчит.
Ну, и хорошо. А эти все зачем тут? (В публику.) Вы чего тут? Сейчас ночь, животное спит. Утром приходите, все покажем. А сейчас отбой, вольно, разойдись.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Тот же интерьер, Миша и Биограф. Это молодая, очень отутюженная пиарщица с затверженными интонациями, похожая на старшую пионервожатую двадцатилетней давности.
БИОГРАФ. Вы мне сейчас расскажите вашу биографию, только подробненько, ладненько?
МИША (застенчиво). Понимаете, мне почти нечего рассказывать. У меня очень заурядная жизнь.
БИОГРАФ (с наклеенной улыбкой). Но зародилось ведь у вас, так? Должен же быть смысл, так? Вот мы сейчас с вами вместе его скоренько обнаружим. Рассказывайте, пожалуйста. Родословную знаете?
МИША. Примерно да… но до бабушки.
БИОГРАФ. Чудненько. Давайте бабушку.
МИША. Бабушка моя с материнской стороны была из дворян, да… Даже дом у нас был на Сивцевом Вражке…
БИОГРАФ. Отличненько! После революции уехала?
МИША. Нет, если бы она уехала, как бы она встретила дедушку? Она осталась…
БИОГРАФ. То есть восторженно приняла революцию, да?
МИША. Нет, какое восторженно… Но куда было деваться? Их уплотнили, она стала жить в коммуналке в том же доме на Сивцевом Вражке.
БИОГРАФ. Чудненько! А все остальное пожертвовала детям?
МИША. Почему детям? Она ничего не жертвовала. Ее никто особенно не спросил.
БИОГРАФ. Но мы напишем, что пожертвовала. Ладненько?
МИША. Ну, вообще да… По факту так и вышло…
БИОГРАФ. Хорошо. А дедушка?
МИША. Дедушка был еврей.
БИОГРАФ. Это ничего. Революционер?
МИША. Нет, что вы! Они торговали. Склад у них был.
БИОГРАФ. Это не очень хорошо. Если бы революционер, то лучше.
МИША. Минуточку. Как бы дворянка вышла замуж за революционера?
БИОГРАФ. А запросто, много было случаев… Может, он у нее скрывался, то есть она его скрывала от полиции, они увидели друг друга и влюбились, как?
МИША. Ну… вообще-то можно… Ему не очень вообще нравился существующий строй. Я помню, он иногда ругался, что опять появились богатые и бедные. Если ему не нравился наш советский строй, то можно представить, как ему не нравился тот!
БИОГРАФ. Так и чудненько! Значит, бабушка дворянка, дедушка революционер. Что с ними было дальше?
МИША. Да что было… Бабушка библиотекарь была, дедушка пошел на завод, выучился на инженера…
БИОГРАФ. Репрессии их не затронули?
МИША. Бог миловал.
БИОГРАФ. Это хорошо, очень хорошо! А то сейчас врут, что репрессии затронули каждую семью…
МИША. Не каждую, нет. Это они затронули бабушку с отцовской стороны.
БИОГРАФ. Это плохо. Она была кто?
МИША. Она в больнице работала, на работу опоздала.
БИОГРАФ. Ну зачем же опаздывать-то было? Что же она так?
МИША. Видите ли, как-то не успела.
БИОГРАФ. Знаете, давайте мы напишем, что она была троцкистка.
МИША (решительно). Она не была троцкистка! Бабушку не дам. Не позволю бабушку.
БИОГРАФ. Ну ладненько, не хотите бабушку — не надо. Тогда, может быть, дедушка?
МИША. Дедушка у нас с той стороны вообще был пролетарий, из деревни в город пришел, всю жизнь слесарь! Не было у нас троцкистов, и на оккупированной территории никто не был! Вы что, девушка, у нас приличная семья. У нас даже родственников за границей до сих пор нет, а вы говорите — троцкисты.
БИОГРАФ. Ну просто, понимаете, получилось бы наглядненько. Революционер, дворянка, крестьянин и троцкистка. Прямо вы получились бы из самой гущи. Ну хоть папа воевал?
МИША (успокаиваясь). Папа воевал.
БИОГРАФ. Не убили?
МИША. Слава Богу, нет. Даже не ранили.
БИОГРАФ. Это плохо. То есть, простите, для вас, конечно, хорошо, и для папы, но для нас не очень хорошо. Может быть, его все-таки ранили? Подумайте, вспомните как следует.
МИША. Видите ли, меня тогда не было. Я пятьдесят девятого года. Но мама точно говорила, что его не ранили.
БИОГРАФ. Скажите, это для вас очень принципиально?
МИША. Не то чтобы очень, но я так привык…
БИОГРАФ. Ну мы напишем, что его немножечко ранили. Что его слегка ранили, а он остался в строю.
МИША. Куда?
БИОГРАФ. В смысле куда ранили? Ну, хотите в руку?
МИША. В руку нельзя. Он был художник, оформитель. Я вот немножко унаследовал, тоже рисую иногда…
БИОГРАФ. Ну в левую…
МИША. Левая художнику тоже нужна. Палитра, все это… Давайте в ногу… или нет… он же стоял перед картиной… В голову… тоже никак… В спину… нельзя категорически, позор… Давайте его, может быть, контузило?
БИОГРАФ. Чудненько! Его контузило, но он остался в строю. А мама?
МИША. Мама была в эвакуации. Бабушку выпустили к тому времени, и они уехали. На Урал.
БИОГРАФ. Нормально. Но вообще-то лучше бы они, конечно, партизанили.
МИША. А как бы они партизанили?
БИОГРАФ (вдохновенно). Смотрите! Бабушку не выпустили, и мама отправилась в детский дом. Детский дом был на оккупированной территории. Дети во главе с вашей мамой создали партизанский отряд и пускали под откос поезда!
МИША. А дедушка где был?
БИОГРАФ. А дедушка был на фронте. Он разве не был?
МИША. Не был он на фронте, он был инвалид, хромал, еще в детстве покалечился.
БИОГРАФ. А, ну тогда давайте он возглавлял этот партизанский отряд!
МИША. Но как бы она попала в детдом при живом отце?
БИОГРАФ. Минуточку! Поняла. Записываем. Его ранило потом, на фронте, в первые дни. Тем временем дочь отправили в детдом, но она сбежала и скиталась по дорогам. Ее поймали и опять отправили в детдом. Тем временем комиссовали по ранению отца, то есть деда, и он стал скитаться по дорогам, ища дочь. Однажды он нашел детдом, и там была она. Тогда они создали партизанский отряд, и он его возглавил. Нормально, да?
МИША. Непохоже. Как его занесло на оккупированную территорию?
БИОГРАФ. Да, тут нестыковочка… Тогда знаете как? Тогда он ее нашел в этом детдоме, и буквально на следующую же ночь детдом оккупировали! И он с новонайденной дочерью возглавил партизанский отряд. Армия Трясогузки снова в бою. Нормально?
МИША (машет рукой). А, пишите что хотите, тот дедушка умер еще до моего рождения…
БИОГРАФ. Видите! Это его, наверное, ранило в партизанском отряде.
МИША. Ну да… скорее всего. При подрыве поезда.
