Карло Гоцци - Любовь к трем апельсинам
Дьявол Фарфарелло исчезал. Челио выкрикивал проклятия по адресу своего врага Морганы. Он разъяснял великую опасность, которой подвергались Тарталья и Труффальдино, отправившись в лежащий недалеко от этого места замок Креонты, где хранились три роковые Апельсина. Он удалялся, чтобы приготовить все необходимое для спасения двух заслуженных и чрезвычайно полезных обществу лиц.
Маг Челио, который изображал в этом вздоре синьора Гольдони, не должен был бы защищать Тарталью и Труффальдино. Эта ошибка вполне достойна порицания, если может заслуживать порицания такая чертовщина, как этот сценический набросок. Синьоры Кьяри и Гольдони были в то время врагами в своем поэтическом творчестве. Я хотел в лице Морганы и Челио вывести в карикатурном виде противоположность этих двух талантов, но вместе с тем я старался не удваивать число действующих лиц, чтобы спастись от упреков в чрезмерности своего каприза.
На сцену выходили принц Тарталья и Труффальдино, вооруженные, как было указано выше. Они выбегали стремительно быстро. За ними следовал дьявол с мехами, который, поддувая им в спину, заставлял их двигаться с необычайной быстротой. Внезапно дьявол с мехами переставал дуть и исчезал. От прекращения ветра оба путешественника падали на землю, не будучи в состоянии остановиться.
Я бесконечно обязан синьору Кьяри за превосходное впечатление, которое производила эта дьявольская пародия.
В своих драмах, заимствованных из «Энеиды»,[9] он заставлял троянцев на протяжении одной пьесы проделывать огромнейшие путешествия без помощи моего дьявола с мехами.
Этот писатель, педантично нападавший на всех других за различные неправильности, сам позволял себе всевозможные вольности. Я видел в его «Эццелине, тиране Падуанском», как в одной сцене был покорен Эццелин и отправлен полководец для захвата Тревизо, находившегося еще под властью тирана. В следующей сцене того же акта полководец уже возвращался с победой.
Он сделал больше тридцати миль, взял Тревизо, казнил притеснителей и в цветистой речи, которую он произносил, оправдывал совершенные им невероятные поступки доблестью своего отважного скакуна.
Тарталья и Труффальдино должны были проделать две тысячи миль, чтобы достичь замка Креонты. Мой дьявол с мехами оправдывал их путешествие лучше лошади синьора аббата Кьяри. Оба эти забавнейших персонажа в удивлении вставали с земли, ошеломленные ветром, дувшим на них сзади. Они делали нелепое географическое описание тех стран, рек и морей, которые прошли. Из того, что ветер прекратился, Тарталья выводил заключение, что три Апельсина недалеко. Труффальдино запыхался; он был голоден; он спрашивал принца, захватил ли тот с собой достаточный запас денег или векселей. Тарталья презирал все эти низкие и бесполезные вопросы. Он замечал неподалеку замок на горе и полагал, что это замок Креонты, хранительницы Апельсинов. Он отправлялся в путь, а Труффальдино следовал за ним, надеясь найти пищу.
Выходил маг Челио, пугал обоих и напрасно старался отговорить принца от опасного предприятия. Он описывал непреодолимые препятствия — те самые, которые рассказывают детям в этой сказке; но Челио говорил о них, вытаращив глаза, страшным голосом, как если бы они были великими вещами. Опасности заключались в железных Воротах, покрытых ржавчиной от времени, в голодном Псе, в Веревке от колодца, полусгнившей от сырости, в Пекарке, которая, не имея метлы, подметала печь собственными грудями. Принц, нисколько не устрашенный этими ужасными предметами, хотел идти в замок. Видя его решимость, маг Челио давал ему волшебную мазь, чтобы смазать засов на Воротах, кусок хлеба, чтобы бросить его голодному Псу, и пучок вереска для Пекарки, подметающей печь собственными грудями. Он напоминал им о том, чтобы они вытащили Веревку из сырости и высушили ее на солнце. Он прибавлял, что если по счастливой случайности им удастся похитить три охраняемых Апельсина, им следует тотчас же бежать из замка и помнить, что нельзя разрезать ни одного из этих Апельсинов иначе, как возле какого-нибудь источника. Он обещал, в случае если после похищения они уйдут невредимыми от опасности, прислать им того же дьявола с мехами, который, дуя им в спину, перенесет их в несколько мгновений на родину. Поручив их покровительству неба, маг Челио уходил.
Тарталья и Труффальдино направлялись с полученными предметами к замку.
Тут опускалась занавеска, изображавшая дворец короля Треф. Какое нарушение всех правил! Что за неуместная критика! Следовали две небольшие сцены: первая между арапкой Смеральдиной и Бригеллой, радовавшимися гибели Тартальи; вторая с феей Морганой, которая в гневе приказывала Бригелле известить Клариче и Леандро о том, что Челио помогает Тарталье в его предприятии. Она получила эти сведения от демона Драгинаццо. Моргана приказывала Смеральдине следовать за нею до ее озера, куда должны будут попасть Тарталья и Труффальдино, если они выйдут живыми из рук Креонты.
Здесь она сможет устроить им новые козни. Все расходились в смущении.
Далее сцена открывалась во дворе замка Креонты.
Уже с самого начала этой сцены, в которой разные нелепые предметы выступали в качестве действующих лиц, я имел возможность убедиться в том могучем воздействии, какое производит на людей все чудесное.
Ворота с железной решеткой на заднем плане; голодный Пес, бегавший взад и вперед с громким воем; колодец с лежавшей рядом Веревкой; Пекарка, подметавшая печь двумя огромнейшими грудями, — держали весь театр в напряженном внимании, нисколько не меньше, чем лучшие сцены из произведений обоих наших поэтов.
Было видно, как за решеткой принц Тарталья и Труффальдино старались смазать ее засовы волшебной мазью, после чего Ворота распахивались. Вот так диво!
Они входили. Пес с лаем набрасывался на них. Они кидали ему хлеб, он успокаивался. Вот так чудо!
В то время как Труффальдино, полный страхов, раскладывал Веревку на солнце и давал Пекарке веник, принц входил в замок и затем радостно выходил из него, похитив три огромных Апельсина.
Великие происшествия на этом не кончались. Солнце меркло, земля содрогалась, слышались сильные удары грома. Принц передавал Апельсины дрожащему Труффальдино; они приготовлялись к бегству. Из замка раздавался ужасающий голос Креонты, которая в точном соответствии с текстом детской сказки кричала следующим образом:
Пекарочка, Пекарочка, избавь меня от срама.
Хватай обоих за ноги и в печь швыряй их прямо!
Пекарка, точно следуя тексту, отвечала:
Ну, нет! Я столько времени, и месяцы и годы,
Терзаю груди белые, переношу невзгоды.
Ты для меня, жестокая, метлу и то жалела,
А эти веник дали мне. Пускай уходят смело.
Креонта кричала:
Веревка, удави ты их!
А Веревка отвечала ей по тексту:
Злодейка, ты забыла,
Как много лет и месяцев меня ты здесь морила,
В грязи держала, в сырости, в забвении убогом.
Они мне дали высохнуть. Пускай уходят с богом.
Креонта, продолжая придерживаться текста сказки, вопила:
Мой Пес, мой сторож преданный, куси, хватай презренных!
Пес, верный страж текста, отвечал:
Нет, госпожа, не стану я кусать людей смиренных!
Я столько лет и месяцев тебе служил голодный.
Они меня насытили. Твои слова бесплодны.
Креонта кричала сообразно тексту:
Закройте, раздавите их, железные Ворота!
Ворота отвечали по тексту:
Ты просишь нашей помощи: напрасная забота!
Мы столько лет и месяцев, скорбя, ржавели. Жиром
Нас эти люди смазали. Пускай уходят с миром.
Забавно было видеть изумление Тартальи и Труффальдино перед таким обилием поэтов. Они были ошеломлены, слыша, как Пекарка, Веревка, Пес и Ворота разговаривают между собой мартеллианскими стихами. Они благодарили эти вещи за их милосердие.
Зрители были чрезвычайно довольны этой чудесной ребяческой новинкой, и, признаюсь, я смеялся и сам, чувствуя, как душа принуждена радоваться детским образам, возвращавшим меня во времена моего младенчества.
Выходила великанша Креонта. Она была громадного роста и носила платье «андриенну».[10] При ее ужасном появлении Тарталья и Труффальдино обращались в бегство.
Креонта с жестами отчаяния произносила следующие отчаянные мартеллианские стихи, не переставая взывать к Пиндару, которого синьор Кьяри считал своим собратом:
О слуги вероломные, Веревка, Пес, Ворота,
Пекарка нечестивая, о дщерь Искариота![11]
О Апельсины сладкие! Мне вас лишиться надо!
О Апельсины милые, мой свет, моя отрада!
Я лопаюсь от ярости! В груди своей я чую
Стихии, Солнце, Хаос весь и Радугу цветную.
Нет, дольше жить не в силах я! Зевеса гром летучий,
От темени до щиколок разбей меня из тучи!
Кто мне поможет, дьяволы, кто мук прервет теченье?
Вот дружеская молния: в ней смерть и утешенье.
Никакая преувеличенная пародия не сможет лучше объяснить чувства и стиль синьора Кьяри, чем этот последний стих. Падала молния, которая испепеляла великаншу. На этом кончалось второе действие, заслужившее у публики еще больше аплодисментов, чем первое. Моя смелость начинала уже становиться менее преступной.
