Триптих - Фриш Макс
Донна Инес. В замочную скважину. Ты спрашиваешь — кого! Ходит взад-вперед, как тигр в клетке. Раз остановился, выхватил шпагу и стал ее рассматривать. Будто перед дуэлью. А сам весь в белом, Анна, весь сияет шелком.
Донна Анна. Где же фата?
Донна Инес. Я уже вижу, как вы стоите рядом, а они снимают с тебя фату — черную, как ночь. Отец Диего спрашивает: «Дон Жуан, ты узнаешь ее? Донна Анна, ты узнаешь его?»
Донна Анна. А вдруг мы не узнаем друг друга?
Донна Инес. Анна!
Донна Анна. Дай мне фату!
Донна Инес. Сначала взгляни в зеркало.
Донна Анна. Нет.
Донна Инес. Анна, ты прекрасна.
Донна Анна. Я счастлива. Скорее бы опять наступила ночь. Я женщина. Он сказал: «Взгляни на наши тени на стене, это мы с тобой — мужчина и женщина». То был не сон. «Только не стыдись, а то я тоже застыжусь». То был не сон. Мы рассмеялись, потом он обнял меня и, не спросив меня, стал целовать в губы… Целовал, целовал, чтобы я тоже не спрашивала, кто он, потом поднял меня и понес через пруд. Я слышала плеск воды, черной воды.
Донна Инес. Твой жених?
Донна Анна. Только он один мой жених, Инес, и больше никто. Вот все, что я знаю. Он и больше никто. Я узнаю его ночью, когда он будет ждать меня у пруда. И ни у кого в мире нет больше прав на меня. Он мне ближе самой себя.
Донна Инес. Тише!
Донна Анна. Скорей бы ночь спустилась!
Донна Инес. Сюда идут!
Донна Анна. Дай мне фату.
Входят дон Гонсало и отец Диего.
Дон Гонсало. Час настал. Я не мастер произносить цветистые речи. Пусть же мой поцелуй передает тебе чувства отца.
Отец Диего. Но где же фата?
Донна Инес. Сейчас.
Отец Диего. Поскорее собирайтесь, поскорее!
Донна Инес и донна Анна уходят.
Теперь мы одни. Говорите откровенно, командор. Почему бы нам — супругу и монаху — не найти общий язык?
Садятся.
Итак?
Дон Гонсало. Как я уже сказал, мы прискакали в Кордову, где меня принял Мухамед, князь неверных. Он плакал по поводу своего поражения, и придворные вокруг него тоже плакали. «Все это, о герой христиан, принадлежит вам! Берите и наслаждайтесь!» Я был просто поражен этим великолепием: там дворцы, каких и во сне не увидишь, залы с сияющими куполами, сады с чудо-фонтанами и цветы с таким ароматом… А Мухамед, весь в слезах, вручил мне ключ от своей библиотеки. Я тут же приказал ее сжечь.
Отец Диего. Гм…
Дон Гонсало. «А здесь, — сказал Мухамед, — здесь мой гарем». Девушки тоже плакали. Пахло пряностями. «Все это, — сказал он, — принадлежит вам, о герой христиан! Берите и наслаждайтесь!»
Отец Диего. Гм…
Дон Гонсало. Пахло пряностями…
Отец Диего. Это вы уже говорили.
Дон Гонсало. «Берите и наслаждайтесь», — сказал он…
Отец Диего. Сколько их было?
Дон Гонсало. Девушек?
Отец Диего. Примерно.
Дон Гонсало. Семь или девять.
Отец Диего. Гм…
Дон Гонсало. Я хотел исповедаться, прежде чем присутствовать при обряде венчания.
Отец Диего. Понимаю.
Дон Гонсало. Речь идет о моем браке.
Отец Диего. Вы меня пугаете.
Дон Гонсало. Семнадцать лет я хранил верность.
Отец Диего. Это всем известно. Ваш брак, дон Гонсало, недосягаем по своему совершенству. Единственный, которым мы можем похвастаться перед неверными. Им со своими гаремами легко смеяться над нашими семейными скандалами. Я всегда повторяю: если бы не вы, командор, — образец истинного супруга… Но продолжайте.
Дон Гонсало. «Все это, — сказал он, — принадлежит вам»…
Отец Диего. «Берите и наслаждайтесь!»
Дон Гонсало. Да.
Отец Диего. Пахло пряностями…
Дон Гонсало. Да.
Отец Диего. Дальше!
Дон Гонсало. Девушки понимали лишь по-арабски, иначе дело никогда не зашло бы так далеко. Они меня стали раздевать… А как я мог им объяснить, что женат и что у нас, христиан…
Отец Диего. Они вас раздевали?
Дон Гонсало. Мухамед их обучил этому.
Отец Диего. Дальше!
Дон Гонсало. Отец Диего, я согрешил.
Отец Диего. Говорите.
Дон Гонсало. Согрешил в мыслях.
Отец Диего. То есть как — в мыслях?
Дон Гонсало. Я проклял верность.
Отец Диего. А что было потом?
Дон Гонсало. Проклял семнадцать лет супружеской жизни!
Отец Диего. Потом что было?
Дон Гонсало. Потом?..
Отец Диего. Не дрожите так, дон Гонсало, говорите откровенно. Небу и так все известно.
Дон Гонсало. Потом…
Отец Диего. Все мы грешники.
Дон Гонсало. Потом ничего не было.
Отец Диего. То есть как — ничего не было?!
В праздничных нарядах входят донна Эльвира, Тенорио, дон Родериго, три кузена, девушки, мальчики с кадилами, трубачи.
Донна Эльвира. Мой супруг, все готово. Ладан и трубы — как семнадцать лет назад. Захотелось вновь стать молодой…
Дон Гонсало. Где жених?
Донна Эльвира. Он — чудо!
Дон Гонсало. Я спрашиваю, где он.
Дон Родериго. Мой друг Дон Жуан просит извинить его за то, что он вчера не был на празднестве. Он очень устал после долгого пути, и ему хотелось немного отдохнуть, прежде чем показаться невесте и ее родителям. Но он проспал в саду до утра, до самых петухов. Мне поручено передать вам это. Ему очень стыдно, и он не решается прийти на собственную свадьбу, пока его не простят.
Донна Эльвира. Не решается прийти! Это самый учтивый жених из всех, каких мне приходилось видеть. Не знаю, чего бы только я ему не простила.
Дон Родериго отвешивает поклон и уходит.
Я случайно увидела его в лоджии и подошла к нему сзади. Я спросила его, почему он грызет ногти. Он только взглянул на меня. «Донна Анна?» — спросил он, смутившись, словно я его невеста, словно он забыл, как она выглядит. Словно я его невеста! Он даже не попрощался со мной, когда я подобрала юбку, чтобы уйти. Он только смотрел на меня. Я это видела в зеркало. Он был в каком-то трансе, весь погружен в себя…
Тенорио. Надо надеяться.
Донна Эльвира. Словно перед казнью.
Трубы. Входят дон Родериго и Дон Жуан.
Тенорио. Мой сын!
Дон Жуан. Папа!
Тенорио. Обычай требует, чтобы я произнес несколько слов. Но одному Богу известно, как разрывается мое сердце: ведь я в первый раз вижу тебя в роли жениха — в первый раз! Мои друзья уже, наверное, поняли, что я хочу этим сказать: в первый и, надеюсь, мой сын, в последний раз…
Донна Эльвира. Мы поняли.
Тенорио. Обычай требует…
Отец Диего. Вы покороче.
Тенорио. Дай-то Бог, дай-то Бог!
Дон Жуан опускается на колени, чтобы принять благословение.
Донна Эльвира. Как он прелестен в этой позе!
Отец Диего. Что вы сказали?
Донна Эльвира. Как он прелестен на коленях.
Дон Жуан встает.
Дон Гонсало. Сын мой!
Дон Жуан. Отец!
Дон Гонсало. Я тоже не мастер произносить цветистые речи, но слова мои идут из глубины сердца, и поэтому я буду краток.
Дон Жуан снова становится на колени.
Пришел час…
Донна Эльвира. Больше он ничего не придумает. Отец Диего, пусть трубят трубы. Он уже ничего не придумает. Я его знаю.
Дон Гонсало. Пришел час…
Тенорио. Дай-то Бог!
Дои Гонсало. Дай-то Бог!
Оба отца бросаются в объятия друг друга. Играют трубы.
Входит невеста под фатой в сопровождении донны Инес.
Красивая церемония заканчивается тем, что Дон Жуан, весь в белом, и невеста — тоже в белом, но под черной фатой, становятся друг перед другом. Между ними — отец Диего.
Все остальные на коленях.
Отец Диего. Господи! Кто может пребывать в жилище твоем? Кто может обитать на священной горе твоей? Тот, кто ходит беспорочно, и действует по правде, и говорит истину в сердце своем. Кто клянется, хотя бы себе во вред, и не изменяет. Поступающий так не поколеблется вовек. Аминь!
Трубы.
Ты, донна Анна, дочь Гонсало из Уллоа, командора Севильи. И ты, Дон Жуан, сын Тенорио, банкира Севильи. Вы оба, одетые женихом и невестой, пришли сюда по свободной воле ваших сердец, чтобы сказать правду перед Господом, вашим Создателем. Ответьте же мне ясным и полным голосом на вопрос, который я задаю вам перед лицом Неба и людей — ваших свидетелей на земле: узнаете ли вы друг Друга?
