Пётр Лонгин - Путешествие в Эдем
Оксана с размаху швыряет на письменный стол стопку брошюр и решительно подходит вплотную к генералу (очевидно, по осанке определив его, как начальника): грудь в грудь.
ОКСАНА НЕБАБА (обращаясь к генералу) Очень мило!.. (глянув на адъютанта; затем на психологиню, невозмутимо укладывающую грудь на место) Отрабатываете приёмы первой гинекологической помощи? А нельзя ли, уважаемый…
АДЪЮТАНТ Эзоп Аполлонович…
Неожиданно и резко Оксана тоже запускает руку к себе глубоко в декольте и, что-то там нашарив, вынимает целую горсть каких-то удостоверений с надписью «пресса», пропусков и бейджей… Машет ими перед носом генерала.
ОКСАНА НЕБАБА А нельзя ли, уважаемый Эзоп Аполлонович, мне, как представителю четвёртой власти, поинтересоваться, что вы намерены сделать для скорейшего спасения нашего генофонда, нашего культурного цвета нации?
Оксана, прожигая взглядом лицо ошалевшего генерала, делает шаг в строну; вполоборота подаёт корпус на камеру и указующе устремляет руку ладонью вверх в сторону группы ворвавшихся в кабинет лиц. Впрочем, да… При ближайшем рассмотрении — довольно узнаваемые, «знаковые», хотя и потрёпанные, — лица… Не просто «цвет нации», а, прямо скажем: «её совесть».
Глава тридцатая. ВОТ И КОНЕЦ?
Над городом навис тревожный сумрак: свинцово-чёрные тучи, пронизываемые время от времени ярко-красными всполохами, бурлят и пенятся в небе, словно гигантские волны. Джо сидит на месте пилота и колдует над горящей зелёными и красными огоньками панелью управления, трогает и пробует рычаги управления, включает и выключает двигатель, запускает и останавливает пропеллер… Джо — уже без истрёпанной белой повязки на голове (хотя, в его волосах видны остатки запёкшейся крови).
Он одет не в грязную рванину, как прежде: на нём — камуфляжный костюм, очевидно, найденный им в вертолёте. На соседнем сидении — пистолет-ракетница, раскрытая аптечка, облегчённая модель АКМ, какие-то инструменты… Джо периодически отвлекается от панели управления, бросая нетерпеливые взгляды в раскрытую створку кабины на площадку перед развалинами здания, в котором скрылся Серьга. Что-то привлекает его внимание…
Пёс Апдейт с поджатым хвостом сидит метрах в десяти от вертолёта. Грустными и преданными глазами он, не отрываясь, смотрит на Джо. Джо «прочитал» в глазах Апдейта, всё то, что тот мог бы ему сказать. От нахлынувшего отчаяния и внутреннего напряжения Джо закрывает глаза; мышцы на его лице нервно «играют»… Джо открывает глаза.
Он достает из висящего за его креслом подсумка армейскую фляжку, отворачивает крышку; морщась, принюхивается… Что-то решив, снова закрывает фляжку, укладывает её на соседнем сидении среди других вещей. Нажимает кнопку на пульте, щёлкает пальцем по микрофону: щелчок отдаётся эхом в развалинах и «гуляет» дальше по опустевшему району…
ДЖО (в микрофон) Мефодий!.. Дружище… Слышишь ли ты меня?.. Если слышишь, но не можешь ответить — ищи меня в убежище МЧС на, что в районе Баррикадной — похоже, это единственное место в городе, где ещё можно найти помощь и живую душу… А потом — на моей вилле в Барвихи: там, где у меня большой гараж и ангар… Мы там с тобой были позапрошлым летом: ты дельтоплан осваивал… (после паузы) Мефодий!.. Жив ли ты?.. Если жив — спаси и сохрани тебя Господь… И — подай Христос тебе руку помощи! Я покидаю это место: я должен найти Еву…
Выключив громкоговоритель, он ещё некоторое время напряженно вглядывается в пространство перед вертолётом… Взглянув на Апдейта, похлопывает ладонью по сидению и подаёт ему приглашающий знак рукой. Апдейт в ответ бодро вскакивает и прыгает в кабину вертолёта.
Слышится звук включаемого двигателя; быстро раскручиваются лопасти пропеллёра, и вертолёт, качнувшись и выровнявшись, медленно отрывается от земли и начинает резко набирать высоту.
Серьга в подземной Москве. Он двигается довольно медленно — бредёт почти по пояс в воде, держа автомат с прожектором на вытянутых руках. Громко раздаётся под сводами бульканье воды от его шагов и его частый сухой кашель с едва различимыми хрипами. Серьга, покачиваясь, останавливается, опирается плечами о стену-свод тоннеля, закрывает глаза, откидывает назад голову, тяжело дышит: чувствуется, что он уже на пределе…
Серьга с тяжёлым хрипом втягивает в себя воздух и резко закашливается; пытается остановить приступ кашля, нечленораздельно матерясь… Кашель начинает его понемногу отпускать. Серьга открывает глаза, прислушивается. В отдалении слышатся приближающиеся сильные хлопки и низкий гул: так гудит пламя в доменной печи… Серьга смотрит далеко — в скрытую тьмой перспективу подземного коридора. Его лицо начинает освещаться всё ярче; и на этом лице читается стремительно нарастающий ужас.
Тьма подземелья тает на глазах: издалека летит огненный вихрь. Становится светло, как в солнечный полдень.
Гул летящего пламени становится оглушительным. Серьга изумлённо смотрит на летящее прямо на него пламя; не долго думая, делает глубокий вдох и погружается в воду с головой. Вся картинка становится идеально белой, словно бумажный лист. Слышится оглушительный треск, словно от шаровой молнии, разорвавшейся прямо над головой. «Белый лист» картинки начинает медленно гаснуть, открывая взору, проступающие сквозь него, клубящиеся вихри огня. Гул становится несколько тише; удаляется всё дальше.
Огненная картинка начинает медленно чернеть. Только вихри осыпающихся искр, словно огненная пурга, медленно гаснут, опадая на поверхность воды. Слышится сильный всплеск и «вдох-вопль» вынырнувшего из воды Серьги. Он тяжело и быстро дышит, откашливается, отплёвывается; шлёпает себя ладонями по ушам, хрипит и нечленораздельно матерится… Локальные сгустки жидкого нефтяного мусора на поверхности воды горят множеством костров на всём протяжении тоннеля.
В голове возникают, плавно нарастая, звуки вальса из «Метели» Георгия Свиридова.
Зал в убежище МЧС. Первое, что бросается в глаза: зал почти опустел. Люди — всего человек 30–50– сосредоточены в самом центре. Громко звучит музыка, под которую кружатся в вальсе три пары. Ряды кресел из центра сдвинуты; пространство от них освобождено. Вместо рядов — какое-то подобие сдвинутых по периметру столов, уставленных разнообразной посудой, пакетами и свертками; бутылками, фужерами, стаканами… Люди стоят, сидят, лежат, танцуют вокруг этого импровизированного бивуака.
В генеральском кабинете звучит тот же вальс. Стол ярко освещён люстрой, висящей прямо над ним. Остальное пространство кабинета смутно угадывается в полумраке. Слышится звук работающей дрели, и в самом центре стола из его полированной поверхности вылезает вращающийся наконечник дрели, образуя вокруг себя небольшую горку опилок. Дрель выключается, наконечник дрели исчезает в образовавшемся отверстии. Вместо наконечника, из отверстия возникает конец стальной проволоки, отрезок которой ложится на полировку стола.
Из-под стола виднеется выпяченный зад и подошвы ботинок согнувшегося под столом адъютанта. Он, кряхтя, вылезает из-под стола, ложится на него грудью и, сдув с его поверхности опилки, крепко прикручивает к концу проволоки, заранее приготовленное стальное кольцо. Снова ныряет под стол; отрезок проволоки исчезает в отверстии. На полировке стола остаётся только натянутое снизу проволокой блестящее стальное кольцо, вертикально стоящее в самом центре круглого стола.
Жуткие свинцово-огненные облака плотно обложили небо: в городе полумрак. Въездные ворота на автомобильную площадку убежища распахнуты; там — множество пустых автобусов, фургонов, джипов.
Они плотной колонной стоят в образовавшейся навечно пробке. Эта пробка продолжается и за воротами площадки и, похоже, теряется в бесконечности… Вся техника замерла в чьей-то настойчивой, но тщетной, устремлённости «прочь отсюда», и — всеми брошена, всеми забыта.
Двери разбиты. Оттуда доносятся звуки музыки. В пространстве за ними появляются взрослый и детский силуэты; медленно приближаются; выходят наружу и останавливаются. Это Ева и Тася.
Они удивлённо и тревожно оглядываются по сторонам. Тася поднимает глаза на Еву. Ева старается не встречаться с дочерью взглядом. В её лице решимость напряжённо борется с отчаянием. Молчат… Ева собирается идти… Тася «подстраивается», и они делают «акцентировано» синхронный плавный шаг со ступеньки на ступеньку.
Ева и Тася, держась за руки, неторопливо удаляются, неуверенно оглядываясь по сторонам. Сверху доносится звук приближающегося вертолёта. Они останавливаются и поднимают головы. Вертолет совсем близко; он уже над самой головой.
На фоне сумрачного неба всё отчётливее виден его внушительный корпус и круг вращающихся лопастей. Звук летящего вертолёта сливается с эхом грохота рушащихся тоннелей.
