Георгий Горин - Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино)
— Это вам зачем?
— Для вашего удовольствия. Здесь, в гостинице, я вижу, вы терпите неудобства, а у меня и комнаты просторные, и кузнец есть, отменный мастер. Мигом карету починит!
— И все? — Калиостро внимательно посмотрел на Федяшева.
— Все! — сказал тот и опустил глаза…
— Вы не умеете лгать, молодой человек, — презрительно сказал Калиостро. — А я достаточно пожил, чтоб не верить в благотворительность… Все люди разделяются на тех, которым что-то нужно от меня, и на остальных, от которых что-то нужно мне. Вы ко второму разделу не принадлежите. Следовательно… Выкладывайте, что вам угодно?
— Ах, граф, от вас ничего не утаить! — смутился Федяшев. — Я пришел вас просить о чуде. Дело в том, что я влюблен! Влюблен страстно и безнадежно…
…При этих словах в соседней комнате Мария замерла и прислушалась к словам, доносящимся из-за двери.
— Я влюблен! — повторил Федяшев.
— Ну а я-то при чем? — усмехнулся Калиостро.
— Дело в том, что предмет моей любви существует только в моем воображении, — с пафосом произнес Федяшев. — Его телесные контуры намечены в скульптурном изваянии, выполненном когда-то неизвестным художником… Но это мрамор. Холодный мрамор, магистр! И если б вы взялись свершить чудо…
— Я не занимаюсь чудесами, — резко сказал Калиостро, — я действую только в границах физических сил природы… Я — материалист…
— Да-да, конечно! — поспешно согласился Федяшев. — Я и имею в виду «материализацию чувственных идей», которой, по слухам, вы владеете в совершенстве…
— Ну, предположим…
— Воссоздайте мою мечту, ваше сиятельство! — тихо произнес Федяшев, и на его глазах выступили слезы. — Без нее я не вижу смысла своего существования! Вдохните жизнь в нее, как некогда греческие боги вдохнули жизнь в каменную Галатею…
— Ну, то в Греции, — усмехнулся Калиостро, — здесь у вас и климат другой, и Галатеи крепче сколочены. Таких изнутри трудно прошибить! Верно, Маргадон?
Стоявший в дверях Маргадон, уловив непристойный смысл шутки, захохотал.
Мария, взволнованно слушавшая этот разговор в соседней комнате, недовольно поморщилась.
— Она прекрасна! — тихо сказал Федяшев. — Если б вы ее увидели…
— И не собираюсь! — строго сказал Калиостро. — Материализация чувственных идей, сударь, есть труднейшая и опаснейшая задача научной магии! Она требует огромных энергетических затрат.
— Все, что у меня есть! — воскликнул Федяшев. — Имение, дом…
— Ах, сударь, о чем вы! — отмахнулся Калиостро. — Богатство давно меня не интересует.
— Тогда возьмите… саму жизнь мою! — крикнул Федяшев. — Может, она сгодится для каких опытов… — он выхватил шпагу. — Прикажите только!
В этот момент распахнулась дверь, и в комнате вновь появилась Мария. Она с ненавистью посмотрела на Калиостро.
— Зачем вы мучаете юношу? — тихо спросила она. — Скажите честно, что не можете свершить подобные чудеса… Он ведь и вправду влюблен… Вы же видите!
— Чужие страдания вам заметны, мои — нет! — грустно сказал Калиостро и прикрыл глаза, словно раздумывая о чем-то. Потом решительно поднялся.
— Я попробую материализовать ваш идеал, сударь! — обратился он к Федяшеву. — Получится это или нет, не знаю… Сие будет зависеть не от нас с вами, а от женщины… — и он с насмешкой посмотрел на Марию.
По извилистой дороге, поднимая пыль, двигался странный кортеж. Впереди скакали три всадника: Федяшев, Мария и Калиостро. За ними катилась легкая бричка, которой управлял Маргадон. К бричке с помощью толстой веревки была привязана поломанная карета, ехавшая на одном колесе.
Несмотря на это, восседавший на козлах Жакоб был, как всегда, невозмутим, хотя его изрядно и потряхивало на ухабах и поворотах.
Замыкала процессию невесть откуда взявшаяся телега с разряженными музыкантами, которые игрой, пением и странными телодвижениями придавали некую театральность происходящему… Кортеж въехал в усадьбу Белый Ключ.
Немногочисленная дворня высыпала к подъезду.
— Тетушка, встречайте гостей! — крикнул Федяшев и спрыгнул с коня.
Федосья Ивановна уже спускалась по ступенькам. Следом за ней шла дворовая девка Фимка, держа на подносе хлеб-соль.
— Силь ву пле, дорогие, силь ву пле, — бормотала Федосья Ивановна. — Же ву тру… А, черт, все слова-то со страху повыскакивали. Или они по-нашему понимают, Алексис?
— Они понимают! — сдержанно ответил Калиостро и, указывая на дары, сказал слуге: — Прими, Маргадон!
Маргадон деловито взял у Фимки хлеб, ссыпал соль к себе в карман, потом, оценив взглядом солонку, кинул ее туда же…
Дворня обрадованно зашумела:
— Понравилось, видать… Молодец!
Маргадон презрительно оглядел собравшихся и направился в дом вслед за хозяином и Федосьей Ивановной.
Слуги начали вытаскивать из кареты огромные чемоданы. Федяшев, заметив в толпе Степана, поманил его пальцем.
— Степан, у гостя карета сломалась…
— Вижу, барин. Ось полетела, да спицы менять надо.
— Починить сможешь?
— За день сделаю.
— А за два?
Степан глянул на барина, перевел взгляд на карету:
— Можно и за два.
— А за пять?.
Степан задумчиво почесал в затылке:
— Трудновато, барин. Но ежели постараться, можно и за пять…
— А за десять дней? Степан аж крякнул:
— Ну, барин, тут тогда самому не справиться. Помощник нужен. Хомо сапиенс!
— Бери помощников! — приказал Федяшев и, многозначительно подмигнув, поднялся по ступенькам в дом.
Степан начал осматривать карету. К нему подошла Фимка:
— Чудные господа какие-то!
— А как же, — заметил Степан. — «Ален ноби, ностра плюс алис» — «Чужое нам, а наше чужое иным»…
— Долго гостить-то собираются, не слыхал?
— Долго, — сказал Степан и потянул дверь кареты. Та не поддавалась. — Однако крепко сделана, — вздохнул Степан. — И не отдерешь!
В тот же вечер в доме был в честь гостей дан торжественный обед.
Длинный стол ломился от обильной еды, слуги, и в первую очередь Фимка, носились взад-вперед с подносами… В центре стола, одетый в яркую восточную одежду, восседал Калиостро. Справа от него с отрешенным видом сидела Мария. Напротив — Федяшев, тетушка, доктор и специально приехавший поглазеть на знаменитого гостя сосед-помещик Свиньин с дочерьми.
— Благодарю за угощение, — вежливо сказал Калиостро, закончив трапезу и откинувшись в кресле. — Было вкусно.
— Да вы и не ели ничего, ваше сиятельство, — заохала Федосья Ивановна.
— Кто ест мало, живет долго, — сказал Калиостро. — Ибо ножом и вилкой роем мы могилу себе. Посему переведем трапезу в беседу. По глазам собравшихся читаю я многочисленные вопросы относительно себя. Готов ответить! Неутоленное любопытство страшнее голода.
— Ах, граф, как вы добры! — воскликнул Федяшев. — Мы так много наслышаны о вас. Но что правда, что нет, уяснить не дано.
— Да-да, — согласился Калиостро. — Обо мне придумано столько небылиц, что я устаю их опровергать. Между тем биография моя проста и обычна для людей, носящих звание магистра… Начнем с самого детства. Родился я в Месопотамии, недалеко от слияния рек Тигр и Евфрат, две тысячи сто двадцать пять лет тому назад… — Калиостро оглядел собравшихся, как бы давая им возможность осознать услышанное. — Вас, вероятно, изумляет столь древняя дата моего рождения?
— Нет, не изумляет, — невозмутимо сказал доктор. — У нас писарь в уезде был, в пачпортах, где год рождения, одну цифирку только обозначал. Чернила, шельмец, вишь, экономил. Потом дело прояснилось, его в острог, а пачпорта переделывать уж не стали. Документ все-таки. — Он повернулся к Федосье Ивановне, как бы ища поддержки. — Ефимцев, купец, третьего года рождения записан, Куликов — второго…
— Да много их тут — долгожителей, — подтвердила Федосья Ивановна.
Теперь все повернулись к Калиостро. Калиостро достал трубку, начал медленно набивать ее табаком.
— Аналогия неуместна, — строго произнес он. — Я не по пачпорту, как вы изволили выразиться, а по самой жизни урожден две тысячи лет назад… В тот год и в тот час произошло извержение вулкана Везувий. Очевидно, вследствие этого знаменательного совпадения часть энергии вулкана передалась мне…
Калиостро сунул трубку в рот, огляделся, как бы ища огня. Федяшев потянулся к подсвечнику, но Калиостро остановил его.
— Благодарю! Не требуется! — Он коснулся мизинцем трубки и потянул воздух. Из-под мизинца, к изумлению гостей, вспыхнул огонек и пошел дым.
Калиостро с блаженным выражением затянулся и опустил кончик мизинца в бокал с водой. Мизинец зашипел, как раскаленный паяльник, обильно образуя пар. После этого Калиостро посмотрел на доктора, который хранил невозмутимое спокойствие.
