Иоганн Гете - Собрание сочинений в десяти томах. Том четвертый. Драмы в прозе
Клавиго. Сделай так, чтобы это было возможно, тогда я захочу. Я ничего не в состоянии придумать, придумай ты за меня.
Карлос. Идет. Сначала ты встретишься с этим господином не у него и не у себя дома. Затем со шпагой в руке потребуешь обратно свое признание, подписанное тобой необдуманно и по принуждению.
Клавиго. Оно у меня. Он его разорвал, а клочки вручил мне.
Карлос. Превосходно! Просто превосходно! Первый шаг, следовательно, уже сделан, а ты заставляешь меня понапрасну тратить слова. Но короче! Ты спокойно пишешь ему, что жениться на его сестре тебе нежелательно; причину ты ему откроешь, если он сегодня ночью, в сопровождении одного из своих друзей и при оружии — выбор такового целиком предоставляется ему — прибудет в указанное тобою место. И подпись. Садись, Клавиго, пиши. Я буду твоим секундантом, и если он не дьявол во плоти…
Клавиго идет к столу.
Постой! Еще одно словечко! По зрелом размышлении такой вариант кажется мне наивным. Кто мы, чтобы связываться с оголтелым авантюристом? Его поведение и сословная принадлежность не дают нам оснований считать его ровней. Итак, слушай! Я хочу возбудить против него уголовное преследование за то, что он, тайно пробравшись в Мадрид, явился к тебе под чужим именем вместе со своим клевретом, втерся в доверие дружелюбной беседой, засим внезапно на тебя набросился, вынудил у тебя письменное признание, каковое и унес с собой, чтобы его распространить. Поверь, на этом он сломит себе шею и узнает, что значит среди бела дня напасть на испанца.
Клавиго. Ты прав.
Карлос. Может быть, нам, покуда не начнется процесс, обезопасить себя от выходок этого господина и, без долгих разговоров, упрятать его за решетку?
Клавиго. Я понял и знаю, что ты сумеешь выполнить задуманное.
Карлос. Разумеется! Вот уже двадцать пять лет я принимаю живейшее участие в подобных историях и своими глазами видел, как у одного из первых наших сановников от страха проступил на лице холодный пот, так неужто же мне не разыграть такую комедию! Ты только предоставь мне полную свободу действий, а сам ничего не пиши и не предпринимай. Тот, кто позволяет посадить за решетку брата, и без слов доказывает сестре, что он ее не любит!
Клавиго. Нет, Карлос, будь что будет, но на это я пойти не могу. Бомарше достойный человек, и я не допущу, чтобы ее брата, за правое дело, опозорили и сгноили в тюрьме. Придумай что-нибудь другое, совсем другое!
Карлос. Ну, это же просто ребячество! Мы его не съедим, он будет получать хорошее содержание, к тому же долго это не продлится. Будь спокоен, когда он сообразит, что с ним не шутят, весь наигранный пыл с него слетит, он совсем ошалеет, вернется во Францию и будет учтиво благодарить за то, что его сестре назначена годовая рента, о чем он, надо думать, только и хлопочет.
Клавиго. Будь по-твоему, но вы должны хорошо с ним обращаться.
Карлос. Не беспокойся. — Да, еще одна необходимая мера предосторожности! Кто знает, не распространится ли молва о нашем замысле, а если он обо всем пронюхает и тебя обгонит, тогда — пиши пропало! Посему уезжай из дому, так, чтобы слуги не знали куда. Вели уложить только необходимейшие вещи. Я пришлю за ними одного малого, который, кстати сказать, отвезет тебя в такое местечко, где и святой Германдаде тебя не сыскать. У меня всегда наготове несколько надежных убежищ. Прощай!
Клавиго. Всего доброго!
Карлос. Не вешай носа! Когда дело будет сделано, мы с тобою, братец, хорошенько повеселимся. (Уходит.)
ДОМ ЖИЛЬБЕРА
Софи Жильбер, Мари Бомарше с рукоделием.
Мари. Ты говоришь, Буэнко ушел в ярости?
Софи. Это вполне естественно, он любит тебя, и видеть человека, вдвойне ему ненавистного, было для него нестерпимо.
Мари. Он самый лучший, самый добропорядочный из всех, кого я знаю. (Показывает Софи рукоделие.) По-моему, надо сделать так. Вот тут я втяну, а вот тут выпущу конец наружу. Так будет неплохо.
Софи. Очень хорошо. А я хочу украсить свой чепчик палевой лентой. Палевый цвет мне больше всего к лицу. Тебе смешно?
Мари. Я над собой смеюсь. Мы, девушки, странный народ: стоит нам хоть немного воспрянуть духом, и мы уже думаем о нарядах и лентах.
Софи. Тебе этого в упрек не поставишь, с тех пор как Клавиго исчез, тебе ничто не доставляло радости.
Мари, вздрогнув, оглядывается на дверь.
Что с тобою?
Мари (удрученно). Мне показалось, кто-то пришел. Бедное мое сердце! Оно еще погубит меня. Слышишь, как бьется, и это из-за пустячного испуга!
Софи. Успокойся, ты так побледнела, прошу тебя, милая моя!
Мари (указывая на грудь). Вот здесь так теснит! Так колет! Я на краю гибели!
Софи. Пощади себя!
Мари. Я глупая, несчастная девушка! Горе и радость в равной мере подорвали мою бедную жизнь. Знаешь, я не полно радуюсь его возвращению. Недолго суждено мне наслаждаться счастьем, которое сулят его объятия, а может быть, и вовсе не суждено.
Софи. Сестра моя, милая, единственная! Ты сама себя терзаешь этими мрачными мыслями.
Мари. К чему себя обманывать?
Софи. Ты молода, счастлива и можешь надеяться на все, что угодно.
Мари. Надежда! Этот единственный сладостный бальзам в жизни часто завораживает мою душу. Смелые юные мечты и видения проходят перед моим взором, повсюду сопровождая образ возлюбленного, который опять принадлежит мне. О Софи, как он прекрасен! За то время, что я не видела его, — не знаю, как это выразить, — он… проявились все лучшие его свойства, прежде не видные миру из-за его скромности. Он стал зрелым мужчиной; осознав это, отбросил гордость и тщеславие, и ныне все сердца влекутся к нему. И он будет моим? Нет, сестра, я никогда не стоила его, а теперь — и подавно!
Софи. Выходи за него и будь счастлива! Мне кажется, брат пришел.
Входит Бомарше.
Бомарше. Где Жильбер?
Софи. Еще не вернулся, но думаю, долго ждать себя не заставит.
Мари. Что с тобою, братец? (Вскакивает и бросается ему на шею.) Милый братец, что с тобою?
Бомарше. Ничего. Оставь меня, моя Мари.
Мари. Коли я твоя Мари, так поведай мне, что у тебя на сердце?
Софи. Оставь его, у мужчин часто бывает такое лицо даже без всякой причины.
Мари. Нет, нет. Я совсем мало знаю твое лицо, но уже читаю на нем все твои чувства, каждое движение твоей искренней, непорочной души. Тебя что-то гнетет! Скажи мне, что?
Бомарше. Ничего, мои дорогие. Я надеюсь, что, в сущности, ничего не случилось. Клавиго…
Мари. Что?
Бомарше. Я был у Клавиго. Его нет дома.
Софи. И это тебя смутило?
Бомарше. Его привратник говорит, что он уехал, но куда — не известно, и никто не знает, надолго ли. Если он сам велел говорить, что его нет дома!.. А если он и вправду уехал? Куда? Зачем?
Мари. Надо подождать.
Бомарше. К чему притворство? Ты побледнела, тебя бьет дрожь, все это доказывает, что ты ждать не можешь. Милая моя сестрица! (Сжимает ее в объятиях.) У твоего тревожно бьющегося, трепещущего сердца я клянусь тебе! Боже праведный, услышь меня! И все твои святые пусть услышат меня! Сестра, ты будешь отомщена, если он… при этой мысли у меня мутится разум… если он опять… если он, второй раз совершив клятвопреступление, посмеется над нашей бедой… Нет, нет, этого не может быть. Но ты будешь отомщена!
Софи. Все это слишком рано, слишком поспешно! Прошу тебя, брат, пощади ее!
Мари садится.
Что с тобою? Тебе дурно?
Мари. Нет, нет, ничего. Ты напрасно волнуешься.
Софи (подает ей стакан). Отпей воды!
Мари. Полно! Зачем? Ну, хорошо, я выпью.
Бомарше. Где Жильбер? Где Буэнко? Пошли кого-нибудь за ними, умоляю тебя!
Софи уходит.
Как ты себя чувствуешь, Мари?
Мари. Хорошо, очень хорошо. Ты, значит, думаешь…
Бомарше. О чем, дорогая?
Мари. Ах!
Бомарше. Ты задыхаешься?
Мари. Сердце так сильно бьется, что мне нечем дышать.
Бомарше. Разве нет какого-нибудь средства? Может быть, тебе нужно успокоительное?
Мари. Я знаю одно средство и уже давно молю господа о нем.
Бомарше. Ты получишь это средство, и, надеюсь, из моих рук.
