Людмила Петрушевская - Девочки, к вам пришел ваш мальчик (сборник)
Ира. Нет, я спала хорошо. Впервые за много лет. Вчера купалась не вылезая! Ты меня видел на пляже? Я приплывала на ваш пляж.
Николай Иванович. Видел, видел.
Ира. Ничего я купальный костюм купила?
Николай Иванович. Так я же спиной сидел.
Ира. Я заметила, ты отворачивался. Слушай, есть здесь абсолютно нечего! Как люди с детьми устраиваются?
Николай Иванович. Ты представляешь состояние Риммы? Для чего же я, спрашивается, сюда командировку выбивал?
Ира. Нет, мне было прекрасно! Ночью я опять купалась. Ждала тебя, ждала… Ключ под ковриком был. Ты не приходил?
Николай Иванович. Нет, я дома лежал.
Ира. Господи, сюда бы Павлика! Эх я, идиотка, могла бы его взять с собой, сонного бы подняла… в чем есть… Быстро бы самое необходимое… Курточку, колготки… Когда за паспортом заезжала… А я его даже в макушку не поцеловала. Побоялась разбудить. Даже не поцеловала.
Николай Иванович. Ты сейчас куда?
Ира. Я в Тихую бухту. Пойдем?
Николай Иванович. Слушай, дай свой ключ часика на полтора.
Ира. Ключ?
Николай Иванович. Для чего я в командировку ехал? Римма тоже человек, ей ничто человеческое не чуждо. Ключ положу обратно под половик.
Ира (отдает ключ). А где мы увидимся?
Николай Иванович. У меня завтра в десять ноль-ноль разговор. Приходи сюда. Если они со мной не придут только. А если они придут, ты не приходи.
Ира. А тогда как?
Николай Иванович. В рабочем порядке утрясется. Ладно, их две минуты прогревания истекли. Эх, Алена болеет, кашляла. Ужас. (Уходит.)
Картина шестая
Вечер на даче. Мы видим, как Фёдоровна, подняв полу все того же ветхого, с дырой под мышкой, халата, обертывает большой ржавый ключ и открывает дверь в комнату Иры. Светлана, взяв Леокадию под руку, готовится войти. В другой руке у Светланы стул.
Фёдоровна. Хорошо, что на двери ключ нашелся. А то вы застыли, я вижу.
Открывает. Светлана вводит Леокадию.
Светлана (вернувшись). Там ей будет потеплее. Ну ладно, Ирка когда приедет, я ей прямо скажу: пока ты там разговлялась, мы обязаны были не простудить детей. Как хочешь.
Фёдоровна. Нет, она скоро не приедет. Павлик-то дюже больной.
Светлана. Вот сегодня я высплюсь наконец. А то ведь я совсем не сплю, днем с детьми не поспишь, ночью больные поднимают… Но как же сегодня тихо! Максим с утра от безделья один слоняется. Вот бы навеки так было! Книжку даже сел читать. Ребенок тихий, чистый. Без драки.
Фёдоровна. А человек, когда он один, с кем ему драться? Взять хотя бы мой пример. Как мне бабушку вашу жалко! Сидит тихая, нерушимая, глаза открытые, а ничего не просит.
Между тем они затаскивают вещички в комнату: раскладушки, матрасы, белье.
Светлана. Ей все подносят, ей не надо просить.
Фёдоровна. Все об сыне тоскует.
Светлана. Лучше бы внуком занялась, пока я тут надрываюсь.
Фёдоровна. А у нее уже носочки затупились. Ей за ним не побегать, она в другую сторону смотрит.
Светлана. А я ее не люблю. Я никогда от нее слова поощрения не слышала. Она все воспринимает как должное. Вот у меня муж был подполковник.
Фёдоровна. Большое, хорошее дело.
Светлана. А вот она была жена генерала, большая барыня.
Фёдоровна. Вот я и чувствую, она ничего не просит. Смотрит, а не просит. Таким людям и услужить радостно.
Светлана. А у нее сына-то больше нет, вот она и успокоилась.
Фёдоровна. Очень она его жалеет.
Светлана. Своих детей любить не проблема, ты чужих детей люби! (Стучит себя кулаком в грудь.)
Фёдоровна. Э-э, кто ныне на это способен.
Светлана. Вот за мной мой Максим ходить в старости не будет.
Фёдоровна. Нет! Не будет.
Светлана. Это надо дочь! (Бегает с вещами.)
Фёдоровна. Мой Вадим за мной не ходит. И жена его, шахтерка смуглая, не будет.
Светлана. Мы им все, а они нам ничего. Почему это?
Фёдоровна. А черт его знает. А мне ни от кого ничего не надо, и у Бога я ничего не прошу. Зимой живу одна, каждый день ноги мою на ночь, а то придут за мной хоронить, чтобы пяточки чистые были. А чего мне в Бога верить, на мне греха нет. Я прошлый год поехала панихиду-то по маме заказывать, на меня в церкви баба какая-то так-то накричала! Я еле убралась, еле деньги-то ей сунула. Ноги подогнулись подо мною. В этом году теперь все размышляю: ехать ли, не ехать. Я-то маму и так помню, да свечку окромя церкви не поставить.
Светлана. А что претензии предъявлять? В церкви такие же люди, как мы. Ничуть не хуже.
Фёдоровна. Вот как люблю благородных людей. (Делает ударение на слове «вот».)
Светлана. А я не люблю, ненавижу.
Фёдоровна. А я всю жизнь любила. Благородный человек никому не помешает, сам в последнюю очередь о себе возомнит. Никогда бранного слова не скажет.
Светлана. Да, а ты живи перед ним, вдруг не то сделаешь, вдруг не так посмотрит. Я прошла эту академию, и муж у меня такой был. А я лучше сначала крикну, а потом подумаю. Подумаю, и меня совесть начинает заедать. Вот тогда я все отдам, но не раньше. Мама! Вам тепло? Ни за что голосок неподаст.
Фёдоровна. Нет, она кивает.
Светлана. Во как намучилась, даже благодарность перед строем выносит. Две недели дожди, две недели я ее таскаю, как кошка котенка, измусолила всю. Нет, хорошо, что я ее не люблю, а то бы я с ума сошла ее хоронить. Даже подумать страшно. А так она помрет, я ее хорошо вспомню.
Фёдоровна. Благородный человек оставляет после себя долгую вечную память. Я маму свою помню и помнить буду до конца дней. И брата младшего Петра. Он умер инфарктом, она вслед за ним пошла, не вытерпела.
Светлана. А эта еще и не то вынесет. Порода такая.
Фёдоровна (поднимаясь со вздохом). Ну ладно, там хорошо, где нас нет, пойду отдохну маленько. Живите, а Ирочка приедет, тут уж я решусь и отправлюсь в церковь, а вы ко мне перекочуете. Долго вы так будете мучиться, Светлана?
Светлана (смеется). Всю жизнь.
Картина седьмая
Коктебель. Тот же телефон-автомат. В автомате Ира набирает номер.
Голос. На матрасе, войдите в зону купания!
Ира. Але! Мама! У меня очень мало монет! Быстро, как Павлик?
Мария Филипповна. Здравствуй.
Ира. Здравствуй.
Голос у Марии Филипповны тусклый, без выражения.
Мария Филипповна. У Павлика средне, у меня средне.
Ира. Мама, у нас крыша!..
Пауза.
Мария Филипповна. Теперь уже речь не об этом. Погоди, не перебивай. Я сегодня вынуждена буду лечь в больницу. Совсем не могу передвигаться. Всю ночь не спала, сильные боли. Ты меня слышишь?
Ира. Да.
Мария Филипповна (без выражения). Боли!
Ира. Как Павлик?
Мария Филипповна. Павлик средне. Кашлял всю ночь. Ты приезжай сейчас же. Павлик, имей в виду, остается один. Люба уехала к внукам, у Миши плохое самочувствие, Нина Никифоровна к телефону не подходит… Я звоню кому могу… Никого нет… Не откликаются. Придется тебе приехать. Я уже собрана, Павлик остается один, я его покормила последний раз. Хорошо, что ты позвонила, я ухожу умирать с чистой совестью. Прощай. Учти, я иду на верную смерть.
Ира (отчаянно). Я приеду! Только займу денег! Дожди здесь, нет денег на дорогу! Поезда не ходят! Размыло пути! Окно сейчас в расписании, ты это можешь понять? Технологическое окно!
Мария Филипповна. Какое окно? Выезжай, а то поздно будет.
Ира. Не оставляй Павлика одного, я тебя умоляю. Дождитесь меня.
Мария Филипповна. Выезжай, всё!
Ира. Монетки кончаются! Ну, я на вас надеюсь. Целую! (Выходит, садится на скамейку в оцепенении.) Так-так, так-так.
Входит, озираясь, сильно помятый Николай Иванович.
Николай Иванович. Такие дела.
Ира. Здравствуй, мой хороший!
Ира явно обрадовалась.
Николай Иванович (почти не разжимая губ). Не время, не вре-мя.
Ира. Господи, как я по тебе истосковалась! Я тебя люблю больше жизни. (Говорит с восторгом.) Ты моя единственная радость!
Николай Иванович. Нет, ты меня не любишь.
Ира. Смешно, я на пляже тобой вчера просто любовалась.
Николай Иванович. Вот это ты зря!
Ира (с восторгом). Мне от тебя ничего не нужно! Я просто больна тобой!
