Бернард Шоу - Майор Барбара
Барбара. Убить! Так это ваше универсальное средство?
Андершафт. Это последний довод, единственный рычаг, который может перевернуть общественный строй, единственный способ сказать: «Так должно». Попробуй выпустить шестьсот семьдесят полоумных на улицу, и три полисмена смогут разогнать их. Но посади их в известном здании Вестминстера, позволь им проделать разные церемонии и надавать себе разных титулов, они соберутся с духом и начнут убивать; тогда эти шестьсот семьдесят полоумных станут правительством. Ваша благочестивая чернь заполняет избирательные листки и думает, что правит своими хозяевами, но правит только тот избирательный список, в который завернута пуля.
Казенс. Быть может, поэтому я, как и большинство умных людей, никогда не голосую.
Андершафт. Не голосуйте! Когда вы голосуете, меняются только фамилии в составе кабинета министров. Когда вы стреляете, вы свергаете правительство, начинаете новую эпоху, отменяете старый режим и вводите новый. История учит нас тому же, господин ученый, или нет?
Казенс. История учит нас тому же. Как мне ни противно, я должен это сказать. Мне ненавистны ваши чувства. Мне ненавистно все ваше существо. Я не согласен с вами ни в одном пункте. И все же это правда, хотя должно быть ложью.
Андершафт. Должно, должно, должно! Что же, вы всю жизнь будете повторять «должно», вслед за прочими моралистами? Научитесь говорить: «Так будет» вместо: «Так должно быть». Идите делать со мной порох. Тот, кто умеет взрывать на воздух людей, сумеет взорвать на воздух и общество. История мира есть история тех, у кого было достаточно храбрости, чтоб не убояться этой истины. Хватит ли у тебя для этого храбрости, Барбара?
Леди Бритомарт. Барбара, я положительно запретам тебе слушать безнравственные речи твоего отца. А вам, Адольф, не следовало бы называть все дурное правдой. Что в том, что это правда, если это дурно?
Андершафт. Что в том, что это дурно, если это правда?
Леди Бритомарт (вставая). Дети, едемте сейчас же домой. Эндру, я крайне сожалею, что позволила тебе приехать к нам. Ты стал еще хуже, чем прежде. Сейчас же едемте домой.
Барбара (качая головой). Бесполезно бегать от дурных людей, мама.
Леди Бритомарт. Очень даже полезно. Это показывает, что вы их не одобряете.
Барбара. Это их не спасет.
Леди Бритомарт. Я вижу, что ты не хочешь меня слушаться. Сара, едешь ты домой или нет?
Сара. Очень дурно с папиной стороны делать пушки, но я не думаю, что из-за этого мне следует избегать его.
Ломэкс (льет елей на бушующие волны). Дело в том, знаете ли, что во всех этих разговорах о безнравственности много-таки всякого вздора. Это ни к чему. Нужно же считаться с фактами. Не то чтоб я вступался за что-нибудь нехорошее, а только, видите ли, разные есть люди, и поступают они по-разному: ведь надо же куда-то их девать, знаете ли. Я хочу сказать, нельзя же всех выкинуть за борт, то есть приблизительно к этому дело и сводится. (Общее внимание к его речи действует Ломэксу на нервы.) Может быть, я неясно выражаюсь?
Леди Бритомарт. Вы сама ясность, Чарлз. Из-за того, что Эндру повезло в жизни и у него много денег для Сары, вы ему льстите и поощряете в нем безнравственность.
Ломэкс (невозмутимо). Что ж, где есть падаль, туда слетаются орлы, знаете ли. (Андершафту.) А? Как по-вашему?
Андершафт. Совершенно верно. Кстати, вы разрешите мне звать вас Чарлзом?
Ломэкс. Буду в восторге. Моя обычная кличка — Чолли.
Андершафт (леди Бритомарт). Бидди...
Леди Бритомарт (яростно). Не смей называть меня Бидди. Чарлз Ломэкс, вы дурак. Адольф Казенс, вы иезуит. Стивен, ты ханжа. Барбара, ты сумасшедшая. Эндру, ты самый обыкновенный торгаш. Теперь вы все знаете, что я о вас думаю; совесть моя чиста, во всяком случае. (Садится на место с энергией, которую, к счастью, смягчает меховой коврик.)
Андершафт. Милая, ты воплощенная нравственность.
Она фыркает.
Твоя совесть чиста, и долг твой исполнен, когда ты всех обругала. Ну, Еврипид, уж поздно, и всем хочется домой. Решайтесь.
Казенс. Поймите же, старый вы дьявол...
Леди Бритомарт. Адольф!
Андершафт. Оставь его, Бидди. Продолжайте, Еврипид.
Казенс. Вы ставите передо мной ужасную дилемму. Мне нужна Барбара.
Андершафт. Как все молодые люди, вы сильно преувеличиваете разницу между той или другой молодой женщиной.
Барбара. Совершенно верно, Долли.
Казенс. И, кроме того, я не желаю быть мошенником.
Андершафт (с уничтожающим презрением). Вы желаете быть добродетельным, уважать самого себя. Достигнуть того, что вы называете чистой совестью, Барбара — спасением, а я — снисходительностью к людям, которым повезло меньше вашего.
Казенс. Нет, поэт во мне противится всякой благонамеренности. Но во мне есть чувства, с которыми я считаюсь. Жалость...
Андершафт. Жалость! Пиявка, присосавшаяся к нищете.
Казенс. Ну, любовь.
Андершафт. Знаю. Вы любите порабощенных: любите восставших негров, индусов, угнетенных всего мира. А японцев вы любите? А французов? А англичан?
Казенс. Нет. Всякий истинный англичанин терпеть не может англичан. Мы самый дурной народ на земле, и наши успехи внушают отвращение.
Андершафт. Это выводы из вашего евангелия любви?
Казенс. Неужели мне нельзя любить даже собственного тестя?
Андершафт. Кому нужна ваша любовь, милейший? По какому праву вы беретесь навязывать ее мне? Вы должны меня уважать, оказывать мне почтение, иначе я вас убью! А ваша любовь? Какая дерзость!
Казенс (ухмыляясь). Я, может быть, не в состоянии скрыть свои чувства, Макиавелли.
Андершафт. Плохо парируете, Еврипид. Вы ослабели, рука у вас дрожит. Ну, пустите в ход последнее оружие. Жалость и любовь сломались у вас в руках, осталось еще прощение.
Казенс. Нет, прощать — это удел нищих. В этом я с вами согласен: долги нужно платить.
Андершафт. Хорошо сказано. Что же, вы мне подходите. Вспомните слова Платона.
Казенс (содрогаясь). Платона! Вы смеете цитировать мне Платона!
Андершафт. Платон говорит, мой друг, что общество нельзя спасти до тех пор, пока преподаватели греческого не начнут фабриковать порох или пока фабриканты пороха не начнут преподавать греческий.
Казенс. О искуситель, лукавый искуситель!
Андершафт. Выбирайте же, мой милый, выбирайте.
Казенс. Может быть, Барбара не пойдет за меня, если я ошибусь в выборе.
Барбара. Может быть.
Казенс (в отчаянии). Вы слышите?
Барбара. Отец, неужели вы никого не любите?
Андершафт. Люблю моего лучшего друга.
Леди Бритомарт. А кто это, скажи, пожалуйста?
Андершафт. Мой злейший враг. Он не позволяет мне отставать.
Казенс. А знаете, ведь это чудовище все-таки поэт в своем роде. Как знать, может быть, он великий человек.
Андершафт. Может быть, вы перестанете болтать и примете наконец решение, молодой человек?
Казенс. Но вы заставляете меня идти против собственной природы. Я ненавижу войну.
Андершафт. Ненависть — это месть труса за то, что его запугивают. Посмеете ли вы объявить войну войне? Вот и средства: мой друг, мистер Ломэкс, сидит на них.
Ломэкс (вскакивает). Ну, знаете ли! Вы ведь не хотите сказать, что эта штука заряжена? Сокровище мое, отойди подальше!
Сара (все так же спокойно сидит на снаряде). Если уж мне суждено взорваться, то чем больше грохота, тем лучше. Не суетитесь, Чолли.
Ломэкс (Андершафту, тоном строгого замечания). Ваша родная дочь, знаете ли!
Андершафт. Я и сам так думаю. (Казенсу.) Ну, мой друг, разрешите нам ждать вас завтра к шести часам утра?
Казенс (твердо). Ни в коем случае. Я скорее соглашусь, чтоб весь завод взорвался от собственного динамита, чем встану в пять часов утра. Мое время — самое здоровое и нормальное: с одиннадцати до пяти.
Андершафт. Приходите когда хотите; через неделю вы начнете вставать к шести и сидеть до тех пор, пока я вас не выгоню, беспокоясь о вашем здоровье. (Зовет.) Болтон! (Обращаясь к леди Бритомарт, которая встает.) Милая, оставим этих молодых людей вдвоем на минутку.
Билтон выходит на крыльцо. Я хочу провести вас через цех пироксилина.
