Проспер Мериме - Жакерия
Сивард. Не знаю, так ли я вас понял... Говорите со мной с откровенностью солдата, и я вас пойму лучше.
Белиль. Хорошо! Если вы оставите бунтовщиков, если вы возвратитесь под знамена вашего прежнего начальника, то можете рассчитывать на благодарность монсеньора герцога.
Сивард. Золотые слова, но ими не прокормишь отряд.
Белиль. А что бы вы сказали, если б монсеньор герцог Нормандский взял ваш отряд к себе на службу на весь этот поход, с тем же самым жалованьем для латников, какое получают французы, и постоянным содержанием в сто экю для предводителя?
Сивард. Я охотно соглашусь, если только меня повысят в чине и дадут право на свое знамя. Для этого есть достаточные основания — и у меня на службе много младших дворян.
Белиль. Я могу подтвердить рыцарским словом, что вы все это получите. Не желаете ли вы еще чего-нибудь?
Сивард. Право же, нет. Ваши предложения столь благородны, что я не могу им противостоять. Рассчитывайте на меня.
Подают друг другу руки.
Белиль. В вашем отряде, если не ошибаюсь, пятьдесят коней и сто стрелков.
Сивард. Сто сорок стрелков. Стрелки, собственно, не мои, хотя они следуют за моим значком. Но если вашим войском командует де Буш, то они пойдут за мной с радостью.
Белиль. Получите вперед жалованье за месяц полновесными флоринами, а вот и ваши сто экю.
Сивард (сосчитав). Вы удивительно точны.
Белиль. А взамен вы не дадите расписочки? Не подпишете ли обязательство?
Сивард. Подписать-то я не смогу за неграмотностью, но я поставлю крестик и, если угодно, скреплю моей печатью.
Белиль. Отлично. Через несколько дней де Буш будет в Мо, и тогда вы перейдете на его сторону.
Сивард. Да, клянусь рыцарской честью.
Белиль. Я мог бы сообщить вам еще кое-что, если б только мне удалось столковаться с вашими товарищами, предводителями вольных отрядов. Я сделаю все возможное, чтобы их удовлетворить; к их услугам у меня немало флоринов и нобилей.
Сивард. Я отвечаю за них, как за самого себя.
Белиль. Устройте так, чтоб я мог с ними переговорить. Когда настанет время приступить к исполнению наших планов, вы мне доставите веревочную лестницу, чтобы выбраться отсюда. Благоразумие не позволит мне оставаться с мужиками, когда наши латники выступят против них.
Сивард. У вас будет веревочная лестница и, если нужно, будут лошади с проводниками.
Белиль. Благодарю вас. Все пойдет отлично.
Сивард. Я сейчас приведу к вам д'Акунью и мессира де Лансиньяка. Не сомневаюсь, что вы останетесь ими довольны.
Белиль. Идите же и возвращайтесь скорей.
КАРТИНА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Лагерь мятежников.
Симон, Моран, Мансель.
Симон. Нет, как хотите, а он совсем из другого теста, чем наши покойные господа. Он говорит о жатве и землепашцах, точно сам двадцать лет ходил за плугом.
Мансель. И всегда у него найдется какая-нибудь шутка.
Моран. А все же я не знаю, что сталось с теми, кого мы послали для переговоров о мире. Особенно опасаюсь я за беднягу Тома.
Симон. Полно! Чего бояться? Разве у нас в руках нет заложников? Ведь это заложники, так, кажется, зовет их отец Жан?
Мансель. Моран вечно ждет беды.
Моран. Этак-то вернее.
Слышны трубы.
Симон. Трубят! Что-то случилось...
Входит Рено.
Рено. Слыхали новость?
Симон. Какую?
Рено. Дворяне выставили большое войско. У них больше десяти тысяч копий, и де Буш — черт побери этого язычника с его дьявольским именем! — командует ими. Он идет на нас, завтра вернее всего будет бой.
Моран. Господи Иисусе! Дева Мария! Пропали мы!
Мансель. Быть не может, Рено!
Рено. Франк видел их разведчиков. У него сейчас была с ними схватка, да такая, что они ранили человек двенадцать, между прочим, и молодого Топино — повыше колена, до самой кости.
Моран. Клянусь страстями господними, нас предали! Нам ничего не остается, как...
Симон. Пусть меня жгут черти в аду, если я не отомщу этому вероломному рыцарю! Топино — брат моей крестной.
Весь лагерь охвачен волнением. Входят брат Жан, Сивард, Оборотень.
Брат Жан. Измена! Этот мерзавец убежал!
Сивард. Эй, Деррик! Луи! Приведите мне моего гнедого, давайте оружие! Я сыщу его на дне преисподней!
Оборотень. На коня, на коня!
Моран. Кто, кто убежал?
Оборотень. Белиль, черт побери этого краснобая! А королевские латники наступают.
Сивард. На коня, Оборотень! Он, наверно, бежал туда, к лесу.
Оборотень. Нет, я видел следы лошадиных копыт близ ручья. Он сделал крюк, чтобы сбить нас со следа.
Сивард. А я тебе говорю, он бросился в лес. Один из моих людей видел какого-то всадника — он направлялся к лесу.
Брат Жан. Поезжайте каждый в свою сторону и перестаньте спорить. А вы бегите к вашим отрядам. Через час выступаем.
Сивард и Оборотень уходят.
Моран. Какое несчастье, отец Жан!
Мансель. Говорят, их много.
Симон. Как они смогли переправиться через Марну?
Брат Жан. Ступайте за оружием, вместо того чтобы задавать дурацкие вопросы. (Уходит.)
Симон. Никогда я не видел его таким растерянным.
Моран. Плохой знак!
Мансель. А все же давайте вооружаться.
Моран. Отец Жан сдает, это заметно.
Симон. Не ты один это замечаешь...
Мансель. Если королевское войско нападет на нас, мы разделаемся с ним, как с войском сенешаля.
Моран. С востока потянула стая воронов. Господи Иисусе, матерь божия! Да не послужим мы им пищей!
Симон. Вечно ты пророчишь беду! (Уходит.)
КАРТИНА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Равнина близ Мо. Битва началась; видны убитые и раненые.
Оборотень и его люди в перестрелке с неприятельский авангардом.
Оборотень (делая зарубку на палице). Еще один! Сегодня, надеюсь, я докончу свою полсотню... Эй, вы! Ступайте направо, в вересковую заросль, и отбросьте королевских стрелков. Они будут сопротивляться не дольше, чем лани Бовуази.
Появляется брат Жан верхом, в сопровождении нескольких начальников отрядов.
Брат Жан. Доброе начало, храбрый Оборотень! Будем смелей сегодня, и война кончена.
Оборотень. Уж я не поскуплюсь на удары! А как дела на вашей стороне?
Брат Жан. Отлично! Не боюсь я латников де Буша. Вольные отряды справа от нас готовятся встретить их как следует. Поеду посмотрю, что делается слева. (Уезжает.)
Оборотень. Жан! Перемени тетиву на моем луке... Эй вы, там, берегите стрелы! Расстояние слишком велико. Подбирайтесь, подбирайтесь к ним ближе, пока не разглядите белков их глаз. Отлично, ребята, спускайте! Ах, этот толстый стрелок, как он кувырнулся! Куда к черту запропастился Броун? Неприятель отходит к своему резерву, английские стрелки были бы теперь очень кстати. Дам ему сигнал. (Трубит в рог.) Бьюсь об заклад, что он пьет где-нибудь в сторонке. Пока у него в запасе полная бутылка, он не примется за дело.
Слышен ответный рог. Входит Броун.
Броун. Волк, друг мой! Не хочешь ли стать англичанином?
Оборотень. Я? Зачем?
Броун. Вы все пропали. К вечеру вас изрубят, как начинку для пирога. Одно спасенье тебе — стать англичанином.
Оборотень. Не смеши, приятель! Я из тех, кто сам ест пироги, и нужен ловкий повар, чтобы посадить меня в печь.
Броун. Вы все погибли. Вам изменили.
Оборотень. Что это значит?
Броун. Мы уходим от вас. Я тут ни при чем, но де Буш был когда-то нашим начальником. Мне жаль только тебя. Ступай с нами, стань англичанином!
Оборотень. К черту англичан! Говори, в чем дело, черт побери!
Броун. Прощай, прощай! Покажи мой лук англичанам и скажи, что получил его от капитана Броуна. (Уходит.)
Оборотень. Постой же, погоди! Бежит, точно его черт уносит. Пойти предупредить отца Жана. Я не пойму, о чем он тут говорил, а он разберется. Вильфрид! Оставайся вместо меня и веди перестрелку, да будь осторожнее! (Уходит.)
КАРТИНА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Лес. Ночь.
Брат Жан, Оборотень, Моран, Симон, Бартельми, Гайон, восставшие крестьяне.
Брат Жан стоит в стороне, прислонясь к дереву. Другие, лежа или сидя вокруг костра, жадно едят. Некоторые ранены, все явно изнемогают от усталости.
Оборотень. Сорок три человека! Лишиться в один день сорока трех храбрейших стрелков на свете! Чума задуши англичан за то, что они нас предали!..
