Николай Гоголь - Драматические отрывки и отдельные сцены (1832-1837)
Все только разночинцы бегут к выходу.
Почтенный по наружности человек. [Далее было: Помилуйте] Живо, необыкновенно живо. Много верного, много с натуры. Но, помилуйте, зачем выводить это? К чему? для какой цели? Какая нам надобность, что в таком-то месте был плут и мошенник? Что тут утешительного?
Чиновник. Нет, это просто чорт знает что такое, этого нельзя позволять, подкоп, взрыв<?> всех властей. [Далее было: — Нет, брат, нужно выводить, пусть их видят]
Офицер с дамой. Ей вы, бороды! Что напираете! Разве не видишь, осел, дама?
Купец с дамой под руку. У самих, батюшка, дама.
— Нужно, нужно выставлять их на вид. Они бы, пожалуй, готовы царапать и плутовать и при этом сохранять благородную наружность и чтобы кроме их личин <?> ничего не выносил свет. Нет ничего противнее [Было начато: Противно мне] лицемерья, и всегда душе благородной душно должно быть, когда поражена лицемерьем.
— Помилуйте, [Но помилуйте] ведь это всё на театре — зрителем весь народ. Что скажет народ, увидевши, каковы у них начальники?
Один из толпы народа. А небось все побледнели, когда приехал наконец настоящий.
Другой. Экая теснота!
Один из приезжих. Молодец городничий! [Приписано: А народное <?> <2 нрзб.>]
Другой. Што этот городничий? [Далее было: Што батюшка] В нашем городе почище.
Один из купцов. Что он горячится, что купец? Ведь и дворяне тоже<?> пьют чай.
Голос. Да пустите вы! Экая теснота!
Голос женщины. Ах, батюшки! Меня совсем придавили! [Далее было: — все невероятности <?> <1 нрзб.>]
Дама. Но это, ваша воля, это — тяжелое чувство; признаюсь, мне неприятно.
— Наша карета должна быть с этой стороны.
— Нет, что ни говори, несообразность. Во-первых, самый сюжет невероятный. Это могло случиться разве <на> каком-нибудь Чукотском носе. До такой степени нельзя быть дураками, чтобы поверить и принять сорванца за рев<изора>.
Один. Не толкайся, не будь подлецом! Хочешь разве, чтоб и тебя вывели на сц<ену>?
Купец [Голос] (кричит, завидев приятеля). Почтеннейший Иван Михеич!
— Здравствуйте, батюшка Прохор Пантелеич!
Купец. Один, али с сожительшей?
— Один, батюшка! Ну, что, батюшка, как полюбилось тебе?
Купец. А что ж? И поделом: не будь купец подлец!
— Ах, Иван Михеич, так вы так-то, видно, стоите за своих?
— Нет, батюшка, извините: подлецов я не считаю своими. Будь у меня родной сын подлец, я ему [я ему прямо] <1 нрзб.> скажу: «Ты подлец, а не сын мне». [Далее было: Да-с, батюшка, подлеца нужно вывести на чистую воду. Автор хорошо [вывел] сделал, что подлец<а>] Хорошо, что их выводят в посмеянье на сцену. Всякий честный купец должен желать, чтобы купцов-подлецов осмеивали, [осмеяли] как следует. Автор их всех отбрил: из дворян, из чиновников… из всех отбрил. «Вот вам», говорит, «честные люди, посмейтесь-ка вдоволь над подлецами!» И, признаюсь, батюшка, я с удовольствием посмеялся. Мошенников руки я не стану держать никогда.
Один. [Вся реплика написана на поле без указания места в тексте. ] Точь-в-точь такое происшествие случилось назад тому года три [Далее было: я думаю было] в нашей дыре <?>, хуже было даже. [Далее было: а. приедешь домой, я тебе его расскажу б. В наш го<род>] Приезжаю в наш город… Постой, как выберемся, я тебе его расскажу.
Голос неизвестно чей. Искусно, гладко<?> подметил смешную сторону. Я бы хотел узнать, [а. знать б. видеть] что он, служит? [служит где-то] Молодой человек?
Голос офицера. Ну, полезай скорее. Ты, брат, совершенно бабишься<?>. Каблук сегодня там <1 нрзб.>
— Ты туда?
— Туда.
— Ну и так…
Чиновник полицейский. Нет, несообразно: Хлестаков слишком уж явно берет взятки.
Чиновник умеренных чинов (другому). [Было начато: Да — знаете ведь это] Вы говорите: смешно. Да ведь знаете ли, отчего смешно? Ведь это всё личности. Это всё он вывел своих же родных. Это всё, верно, или бабушки, или тетушки: городничий дядюшка, а те, верно, тоже какие-нибудь родственники.
Другой. Пиеса имела рукоплесканья.
— Помилуйте: насажал в кресла своих приятелей — ну, и подняли. [Далее было: — Чорт возьми, мне, видно, придется здесь ночевать, никакой нет возможности выбраться из давки. ]
— Ну, слава богу <1 нрзб.>, только теперь можно будет на него взглянуть<?>
— Помилуйте, грязная, отвратительная. Ни одно<го> лица нет настоящего. Всё карикатуры. Один слуга только и <1 нрзб.>
— Да что ж в ней нового? Помилуйте, что нового? Взяточники и прежде были, подлецы и прежде.
— Да, признаюсь, хоть бы в противоположность привел он хоть одного честного человека.
— Но что вы требуете? Мы <4 нрзб.> от этих писак. Но, помилуйте, вы принимаете это за важную вещь. Это пустячки, побасенки. Ну, пишется для того, чтобы прочитать да и сыграть<?>.
— Я было не поверил <?> даже. Уж одно то, что, говорят, автор невежа и был выгоняем из всех училищ. Что он мог сделать хорошего? Ну, вздор, побасенки [Конечно вздор, побасенки] — больше ничего.
— Всё, конечно, живо и ярко. Да к чему это?
— Нет, батюшка, нет! Это не безделка. Это вот куда направляется. Цель его поколебать основные законы правлений<?>.
— Вещь, которую ни в каком случае нельзя позволять, возмутительная вещь! Я бы, просто автора [автора послал] за это в Сибирь!
— Смешно сочинено, но ведь это насмешки над правительством, над законами. [Фраза приписана сбоку без указания места в тексте. ]
— Все уехали. И еще в несколько раз стало смутней и странней на душе моей. Что я слышал? Укоризны, странные упреки за небывалые вещи. Ни в ком сердечного участья и даже какое-то явное желанье воздвигнуть преследованье и гоненья, как против человека, опасного для общества и государства. О, мои соотечественники, что движет вашими словами — желание высказать собственное мнение, желанье общего блага, безотчетное и недоброжелательное, или невольное движение высказать первые попавшиеся слова, не размышляя, какой могут они произвести вред автору? Но какое вам дело <до> автора? Неистощимый толк противуречий! Разом обвиненья в несообразности и пошлости, в незначительности пиесы, и в пользе ее и в ужасном вреде, в незначительности и ничтожности подобных произведений и в какой-то таинственной важности [важности их] политической. Нет, <не> из глубины души, не из глубины разума и опыта почерпнули вы обвинения! [произнесли вы все обвинения. Далее было: Высоким и разумным движением было подвинуто ко мне правительство наше] Великодушное правительство глубже вас прозрело высоким разумом цель писавшего.
Вы говорите: «К чему, зачем открывать это? Зачем в таком виде представлять народу?» И как опровержение всего одно простое слово, произнесенное [а. про<изнесенное> б. которое] тут же при выходе: «Небось побледнели, когда приехал настоящий». Да, простой человек такими мудрыми словами <определил> цель его. Он слышит гнев и великодушие закона, как при одном приближении уже смутились всеобщим страхом все неверные его исполнители, как скрыл этот могучий страх очевидную истину из <их> глаз, как отнял бог разум у тех, у которых его достало на то, чтобы превратно толковать <закон>, как омраченные испугом, произвели [наделали] они тысячи глупостей, и как всё наконец побледнело и потряслось, когда предстал наконец этот грозный закон, завершивший пиесу, равно взирающий на сильных и бессильных. Нет, с верой и надеждой в высшее [высшее надо всеми] недремлющее правосудие выходит народ из театра и, освеженный, терпит и переносит несправедливость, если она случится, в твердой уверенности, что настигнет его грозный закон, недремлющий, [недремлющий над всеми] перед которым все равны — и сильные, и бессильные. Нет, не правительство здесь предано осмеянию, но те, которые не поняли [но не понявшие] правительство. Нет, не над законом здесь насмешка, но над превратными [над превратными их] толкователями законов, над отступниками его. Да, есть между вас люди, утверждающие [Далее было: Есть обвинители, говорящие] — Вы говорите; [Далее было: Где же] «Такого города нет вовсе <в> России, где бы было так много плутов». Зато и не назван этот город, и [он] вы сами говорите, что нет его. Вы сами слышите, что это город неправильных отступлений, [это сборный] что сюда собраны все уклоненья от закона и кроятся по разному… сборный город всей темной стороны. Вы говорите: «Зачем не выставлено сюда хотя одного [одного доброго серд<цем>] возвышенного, благородного человека, на котором бы отдохнула душа?» Затем, что бледен и ничтожен был бы здесь добрый человек: он должен отдать свое бессильное место сильному закону. Затем: яркостью собранных преступлений и пороков уже рисуется сама собою противуположность в голове каждого. Уже обличается полная идея справедливого <?> человека в очах каждого, и всякому становится доступно и ясно, чего требует от него высшее правительство. [Далее было: Ибо благородно высшее правительство и не может быть иначе] Затем, чтобы видели все высокое значение правительства, уже носяще<го> в своем величественном образе высокую противуположность всему грозному соединенью всего порочного. Но я не знаю порочного чувства писателя. Мне <2 нрзб.> те речи, мне бы хотелось, чтобы был подвигнут участием сердечным хотя бы один… [Две последние фразы приписаны сбоку. ]
