Ксения Старосельская - Антология современной польской драматургии
ИРЕНА. Ну ты идиот.
БОГУСЬ. Мам, я же просил, чтоб ты не ходила в этой майке.
ИРЕНА. А, так это я виновата? Может, ты, блин, скажешь, что стряслось?
БОГУСЬ. Ма, я же тебе говорил, во мне что-то сломалось.
ИРЕНА. Если об этом узнают, весь «Горгаз» будет надо мной смеяться.
БОГУСЬ. А может, и не будет.
ИРЕНА (показывает на татуировку Богуся). Что это значит?
БОГУСЬ. Коротко или дать полный ответ?
ИРЕНА. Коротко.
БОГУСЬ. Отьебитесь.
ИРЕНА. А подробнее?
БОГУСЬ. Все отьебитесь!
ИРЕНА. Это же на всю жизнь останется!
БОГУСЬ. Потому я это и сделал. Все по-взрослому. Если я на что-то решаюсь, то делаю по полной. Сто процентов, сто пудов. Никаких компромиссов.
ИРЕНА. Херня на постном масле.
БОГУСЬ. Ах, ну да, у Кравчика-то нет наколок!
ИРЕНА. Он и без этого великий человек. (Смущенно смотрит на фотографию Кшиштофа Кравчика, висящую на стене.)
БОГУСЬ молча жует хлопья.
ИРЕНА. Ты же никогда не найдешь работу с этим уродством на лбу.
БОГУСЬ. А я не уверен, что вообще буду ее искать.
ИРЕНА. Понятно, будешь до конца жизни сидеть у меня на шее.
БОГУСЬ. Я этого не говорил.
ИРЕНА. Все к этому идет.
БОГУСЬ. Нет, мам, — я решил учиться.
ИРЕНА (открывает рот от удивления). Что? Я не расслышала.
БОГУСЬ. Все ты, ма, расслышала.
ИРЕНА. То есть вернешься в ПТУ?
БОГУСЬ. Нет, в ПТУ на газовика я учиться не буду. Я пойду в лицей.
ИРЕНА. В лицей?
БОГУСЬ (кивает). Точные науки. С физико-математическим уклоном.
ИРЕНА. Ёшкин кот, вот это было бы дело, сынок.
БОГУСЬ. Знаю.
ИРЕНА. А ты не придуриваешься?
БОГУСЬ (отрицательно качает головой). Весной подаю документы.
ИРЕНА. Если бы ты действительно пошел в лицей… После окончания мог бы устроиться на работу.
БОГУСЬ. Вот именно.
ИРЕНА. А если б устроился на хорошую работу, то заработал бы кучу денег.
БОГУСЬ. Ага.
ИРЕНА. А если б заработал кучу денег, я могла бы бросить работу в «Горгазе». И стала бы ездить на концерты.
БОГУСЬ. Ну.
ИРЕНА. Ездила бы на все концерты Кравчика.
БОГУСЬ. По-любому.
ИРЕНА. И ездила бы по всей Польше на встречи коллекционеров пластинок.
БОГУСЬ. Да, мам.
ИРЕНА. У меня было бы больше пластинок, чем у той лахудры из-под Ополя.
БОГУСЬ (утвердительно кивает). Да ей половины того не видать, что будет у тебя, ма.
ИРЕНА. Должна сказать, сынок, ты меня растрогал. Я тобой горжусь. (Внимательно смотрит на него.) Прикалываешься?
БОГУСЬ (громко смеясь). Тебя не наколешь, ма.
ИРЕНА. Я почти поверила.
БОГУСЬ. Годы тренировок, а все равно ты меня раскусила.
ИРЕНА (встает из-за стола). А когда это мне не удавалось тебя раскусить? (Идет в коридор, надевает пальто, закидывает на плечо маленький рюкзак.)
БОГУСЬ. Мамуль! А обувь?
ИРЕНА. Блин! Тащи сюда. Подай мне. (Смотрит на лоб Богуся.)
БОГУСЬ. Ма, это наколка.
ИРЕНА. А может, все-таки пойдешь в лицей? Неплохая идея.
БОГУСЬ. Да. Сначала лицей, потом экзамены, потом институт. Банальнее некуда.
ИРЕНА. Доешь хлопья, сынок. И не переходи дорогу на красный свет.
БОГУСЬ. Договорились.
ИРЕНА выходит из квартиры. БОГУСЬ садится есть, но тут же отодвигает тарелку. Его трясет, с каждой минутой все сильнее. Идет в свою комнату, включает магнитофон у кровати — звучит старый добрый «The Clash». Берет с полки над кроватью комикс, раскрывает и пробует читать, но через минуту с раздражением швыряет книжку на пол. Приподнимает на кровати матрас, вынимает из-под него несколько порножурналов, садится и начинает их листать. В раздражении рвет один на мелкие кусочки. Достает из тумбочки пакетик с «травой», набивает гильзу и закуривает, но после нескольких затяжек начинает кашлять. Идет в комнату ИРЕНЫ, садится на тахту и включает телевизор. На экране опытный фермер принимает роды у коровы. Роды тяжелые — необходимо кесарево сечение. Видно, как фермер разрезает корове брюхо. Голос за кадром комментирует происходящее. Из разрезанного брюха появляется теленок…
Раздается звонок в дверь. БОГУСЬ не реагирует. Звонок не замолкает. БОГУСЬ встает, идет в коридор и останавливается перед дверью.
ГОЛОС ЭДМУНДА. Богусь?
БОГУСЬ не отвечает.
ГОЛОС ЭДМУНДА. Богусь. Сделай потише.
БОГУСЬ, подумав, подходит к двери, открывает ее. На лестничной площадке стоит ЭДМУНД.
ЭДМУНД. Ты прекрасно знаешь, зачем я пришел. Ты разбил мне машину, мой «полонез».
БОГУСЬ. Я? Это прикол?! Ничей «полонез» я не разбивал.
ЭДМУНД. Я знаю, что это ты!
БОГУСЬ. Откуда. Померещилось?
ЭДМУНД. Я не буду заявлять в полицию.
БОГУСЬ. Отлично — не заявляй.
ЭДМУНД. Не заявлю, если мы договоримся.
БОГУСЬ. Пугаешь меня полицией, чмошник? Меня?
ЭДМУНД. Договариваемся?
БОГУСЬ. Попробуй меня еще хоть раз попугать полицией. Попробуй. Я твою полицию, во! (Показывает, что он сделает с полицией.)
ЭДМУНД. Я сказал — давай договоримся.
БОГУСЬ. Я с ксёндзами не договариваюсь.
ЭДМУНД (смеется). С ксёндзами… С ксендзами, эх ты, грамотей. Мне не хватает людей для работы. На тех, кто приходит только по воскресеньям, я рассчитывать не могу. Помоги мне отремонтировать костел. Отработай то, что натворил. Прямо сегодня приходи.
БОГУСЬ. Они не хотят тебе помогать? Это интересно. А может, ты их тоже ментами припугнешь — как меня?
ЭДМУНД. Четыре пятьдесят за час.
БОГУСЬ. Четыре пятьдесят? Ты это тем, которые по воскресеньям ходят, предлагай, понял? Ты что, больной?
ЭДМУНД. Слушай. Тебе больше не к кому идти.
БОГУСЯ трясет от злости.
БОГУСЬ. Я уже сказал, что мне по хрен твой ремонт!
Сцена седьмая — В КВАРТИРЕ ВИКТОРА. ДЕНЬ
БОГУСЬ стучит в дверь квартиры ВИКТОРА. В руке у него бейсбольная бита. За дверью тишина, но БОГУСЬ продолжает стучать. ВИКТОР приоткрывает дверь.
БОГУСЬ. Я знаю, что ты дома. Надо поговорить.
ВИКТОР молча захлопывает дверь.
Надо поговорить, слышишь?
Тишина.
Я не уйду, пока не откроешь!
Дверь открывается. На пороге появляется ВИКТОР.
ВИКТОР. В чем дело?
БОГУСЬ. Надо поговорить.
ВИКТОР пропускает БОГУСЯ в квартиру.
ВИКТОР. Биту оставь в коридоре.
БОГУСЬ кладет биту у вешалки.
ВИКТОР. Ты все время с ней ходишь?
БОГУСЬ. С тех пор, как ощутил «это». С ней чувствую себя уверенней. Могу влиять на действительность.
ВИКТОР (замечает надпись на лбу Богуся). Ну, ну… ты стал бросаться в глаза.
БОГУСЬ. Эта татуировка — объявление войны.
ВИКТОР (указывает Богусю на дверь комнаты, а сам идет на кухню). Чаю хочешь?
БОГУСЬ. Да. (Входит в комнату.)
Вдоль стен книжные стеллажи, рядом с ними диван. Везде — грязные тарелки, пустые бутылки из-под пива, по полу разбросаны бумаги.
БОГУСЬ (рассматривает полки с книгами). Ну-ка, что тут у тебя? (Достает одну книгу, листает, закрывает, берет следующую — листает, закрывает, ставит назад на полку.) У тебя только книги?
ГОЛОС ВИКТОРА. Тебе из пакетика или заварить?
БОГУСЬ. Все равно. А что-нибудь нормальное у тебя есть? Журналы с голыми жопами или там комиксы? Чё, только стихи?
ГОЛОС ВИКТОРА. Это не стихи. Это жизнь.
БОГУСЬ (роется на полках). А продать ты это не хочешь? Продал бы все — сразу разбогател.
ГОЛОС ВИКТОРА. Это старые книги. Никто уже старых книг не читает. Когда-то пробовал продать. А сегодня я у них один остался.
