Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв
— Мне бы хотелось побывать в Стокгольме, — призналась однажды Ирина.
— Мне тоже, но хозяин посоветовал нам отправиться в Гётеборг, там мы сможем найти подходящий корабль, вот увидишь.
Корабль они нашли. Его капитаном оказался старый торговец; он согласился доставить их во Францию, однако потребовал за это гораздо больше денег, чем рассчитывал Самуэль. Но потом удача снова повернулась к Самуэлю лицом: капитан подсказал, где он сможет продать лошадей и карету, так что в конце концов они смогли-таки сесть на корабль.
Самуэль плохо переносил качку и почти не выходил из каюты во время путешествия, но Ирина и Михаил наслаждались плаванием. Мальчик расхаживал по палубе, не вызывая протестов моряков, а Ирина проводила целые часы, вглядываясь в море. Ей бы хотелось, чтобы это плавание никогда не заканчивалось, но, к ее сожалению, настал день, когда один из матросов объявил о том, что на горизонте появился порт.
— Даже на берегу моя голова все еще идет кругом, — пожаловался Самуэль, когда они сошли на берег.
Они сели в дилижанс, который в недолгом времени доставил их в Париж. Ирина не желала терять ни единой лишней минуты, стремясь как можно скорее попасть в город своей мечты. И как раз по дороге в Париж Самуэль признался ей, что собирается ехать в Палестину.
— В Палестину? — переспросила она. — И что мы там будем делать? Я понимаю, ты все еще не выбросил из головы эту безумную идею?
— Правильно понимаешь, — ответил он. — Я ничего тебе не говорил, но я думал об этом с тех самых пор, как мы покинули Санкт-Петербург. Я в долгу перед моим отцом. Я понимаю, что у тебя нет никакого желания ехать туда со мной. Поэтому я оставлю тебя в Париже, у Мари; это очень хорошая женщина, она позаботится о вас с Михаилом и поможет найти работу. И, конечно, я никуда не уеду, пока вы будете нуждаться в моем присутствии.
После этих слов Ирина с ним не разговаривала до самого Парижа. Между ними повисло тягостное молчание; обоих оно весьма угнетало, но при этом ни один не решался его нарушить. А бедный Михаил просто не находил себе места от беспокойства, что они могут серьезно поссориться. Он, безусловно, тосковал по отцу, однако уже успел привыкнуть, что теперь он сам, Ирина и Самуэль — одна семья.
Мари радушно приняла их у себя дома. В действительности это был тот самый дом, где прежде жил месье Элиас, дед Самуэля. Под конец жизни он искренне привязался к этой серьезной и честной женщине, к тому же прекрасной портнихе. Таким образом, мало-помалу, не без помощи Исаака, он начал помогать ей в делах, а в один прекрасный день предложил ей партнерство, что привело ее в полный восторг. Незадолго до своей смерти месье Элиас продал ей помещение своего магазина, который располагался на первом этаже его собственного дома.
Мари вполне могла себе это позволить, поскольку месье Элиас продал ей магазин совсем недорого; в последние годы жизни он полюбил ее, как родную дочь, которую потерял навсегда. Так Мари переехала с тесного чердака на площади Возго, который делила с матерью, в один из самых фешенебельных районов Парижа, куда к ней приходили дамы из самых высоких кругов общества, чтобы заказать платье или манто из русского меха, которым они смогут хвастаться перед подругами.
Самуэль по-прежнему считал этот дом своим; несмотря на то, что Мари обставила его по своему вкусу, для Самуэля он по-прежнему оставался домом его детства.
— Она хорошая девочка, — сказала Мари, когда познакомилась с Ириной поближе. — Ты должен жениться на ней.
— Но я вовсе не влюблен в нее, Мари; подумай, если бы это было так — разве мог бы я уехать в Иерусалим, оставив ее здесь?
— Конечно, ты в нее влюблен! Но ты считаешь себя виновным в смерти отца; эта вина тяжким бременем лежит у тебя на сердце, и бремя это сильнее, чем любовь. Ты едешь в Иерусалим, потому что считаешь, что должен это сделать ради памяти своего отца, а вовсе не потому, что сам этого хочешь. Я хорошо помню, как в детстве ты постоянно спорил с отцом, что не желаешь быть евреем. Знаешь, что я тебе скажу, дорогой мой? Тебе нужно примириться с самим собой. Я уверена, что твой отец, который умер, чтобы спасти тебя, сделал это не для того, чтобы ты изводил себя чувством вины. Так что не мучай себя, Самуэль, а лучше поговори с Ириной и, если она согласится, женись на ней. Подумай о Михаиле: малыш так боится тебя потерять.
— Я знаю лишь одно: что должен отправиться в Иерусалим, я и это сделаю, — ответил Самуэль. — Возможно, я найду там свое место и стану настоящим евреем, а быть может, и нет. Но я должен хотя бы попытаться — ради моего отца. Я причинил ему много страданий, отрекаясь от нашей веры. А что касается Ирины... — задумался он. — Ирина не любит меня — не любит так, как женщина любит мужчину.
— В ней есть что-то странное, — заметила Мари. — Порой мне кажется, что в прошлом какой-то мужчина причинил ей боль; возможно, даже разбил ей сердце. Но она еще молода; когда-нибудь она захочет выйти замуж, иметь детей.
— Ты тоже не замужем, и детей у тебя нет, — напомнил Самуэль.
— Да, я так и не вышла замуж, — призналась она. — А знаешь, почему? Потому что я много лет любила твоего отца и все надеялась, что когда-нибудь он полюбит меня так же, как я люблю его. Твой отец стал мне хорошим другом, но он так и не полюбил меня, потому что продолжал любить твою мать, а ты был единственным, что у него от нее осталось. Он считал, что для вас лучше жить в России, что вы даже сможете быть счастливыми в доме этой вдовы, Раисы Карловой. Он так гордился тобой. «Самуэль стал химиком!» — говорил он мне.
— Он никогда не видел от меня ничего, кроме горя, — повинился Самуэль. — Я был эгоистичным ребенком, которого интересовали только собственные занятия, идеи, друзья. Да, я любил отца, но уделял ему слишком мало внимания; меня не слишком волновали его желания и чувства.
— Он знал, как сильно ты его любишь, — покачала головой Мари. — Не вини себя, дети редко признаются родителям, как сильно они их любят; зачастую мы даже сами не отдаем себе отчета, как велика наша любовь. Я тоже никогда не говорила маме, как сильно я ее люблю, и теперь, когда она умерла, я очень жалею, что не выказывала ей больше нежности. Так что, Самуэль, продолжай жить и не терзай себя, твоему отцу этого бы не хотелось.
— Я еду в Иерусалим, Мари, я еду в Иерусалим.
Мари в ответ лишь пожала плечами. Она уже поняла, что ей не убедить Самуэля, как бы она ни настаивала. Но при этом она считала, что Самуэль совершает ошибку, собираясь расстаться с Ириной. Ей очень нравилась эта молодая женщина — в том числе и тем, что напоминала Мари ее саму. Разве что Ирина была более сдержанной и не столь открытой, как Мари.
Маленький Михаил нашел в Мари любящую бабушку, которой у него никогда не было, и уже через несколько дней они прониклись друг к другу самой нежной привязанностью.
Мальчик заявил, что устал скитаться по свету и хочет остаться с Мари, даже если для этого ему придется разлучиться с Ириной и Самуэлем. Эти его слова глубоко ранили сердце Ирины.
Как любой честный торговец, Мари настояла на том, чтобы заплатить хорошую цену за меха, которые Самуэль привез из России.
Однако сумма, которую вручила ему Мари, превзошла все его ожидания.
— Здесь слишком много. Я не могу взять этих денег, — отказывался он.
— Ты думаешь, что я собралась подарить тебе эти деньги? Нет, Самуэль, ты ошибаешься. Посмотри мои счетные книги, и сам убедишься, что я столько же платила за меха и твоему отцу, и твоему деду, месье Элиасу. Француженки готовы заплатить любую сумму, лишь бы иметь шубу из русского меха. Среди моих клиенток есть даже несколько английских аристократок.
— Но мне вовсе не нужно столько денег, а вам они пригодятся для Ирины и Михаила. Мальчик должен учиться.
— Да, они останутся здесь. Этот дом слишком велик для меня одной, и они скрасят мое одиночество. Они могут жить здесь, сколько пожелают. К тому же я думаю, что Ирина сможет мне помочь. Если она умеет шить, я возьму ее на работу. Конечно, я не смогу ей много платить, но все же у нее будет собственный доход, и она не будет ни от кого зависеть. А мне не помешает еще одна пара рабочих рук — особенно теперь, когда мои глаза уже не столь зорки, как раньше. Я обучу ее своему делу, а потом, когда меня не станет... как знать...
Самуэль обнял Мари. Он искренне любил ее и в глубине души до сих пор сожалел, что его отец так на ней и не женился; ведь он заслуживал того, чтобы быть счастливым.
Но вот Самуэль начал готовиться к последнему этапу своего путешествия. Он направился в Марсель, где должен был сесть на корабль, идущий в Палестину. Мари познакомила его с одним человеком, семья которого поддерживала самые дружеские отношения со старым Элиасом.
Это был торговец-еврей по имени Бенедикт Перец. Он был последователем Теодора Герцля и в 1897 году отправился в Базель, чтобы присутствовать на первом сионистском конгрессе.
