Александр Андреев - Семь пятниц Фарисея Савла
САВЛ. Я не замышлял убийства. Мне просто нужно было понять, поднимется ли моя рука на убийство. Я хотел это понять, сжимая нож в руке!
ЛУЦИЙ. И что ты понял?
САВЛ. Что я не могу вонзить нож в человека.
ЛУЦИЙ. Ну и что мне с тобою делать, студент Савл?
Ты уже не так юн, чтобы отвести тебя к твоему учителю и велеть ему наказать тебя. Может, ты просто дашь мне слово – не пытаться убивать римских солдат? Я поверю.
САВЛ. Если я дам слово, я не смогу его нарушить. Но я не дам слово из одной трусости.
ЛУЦИЙ. (Подумав). Попробуем так. Меняемся: мое слово – на твое слово.
САВЛ. Какое слово хочешь ты мне дать? ЛУЦИЙ. Придумай сам. Я – военный трибун, у меня есть власть. Я могу многое сделать.
САВЛ. Ты хочешь купить мое слово? Чего бы я ни попросил взамен? Ты так дорого ценишь слово незнакомого тебе иудея?
ЛУЦИЙ. Ты уже достаточно мне знаком, и я ценю твое слово.
САВЛ. Позволь спросить тебя. ЛУЦИЙ. Спрашивай. САВЛ. Ты только что, перед твоим солдатом, заступился за старика-иудея, торговавшего рыбой вблизи Храма. А сейчас хочешь отпустить под честное слово иудея, замышлявшего убить твоего солдата?! Почему ты добр к иудеям?
ЛУЦИЙ. Если я скажу тебе правду, ты дашь мне твое слово?
САВЛ. Да. ЛУЦИЙ. Иудей спас моего сына. Мой сын был очень болен. Он умирал. Врачи, каких я мог привести к нему, были бессильны. И тогда мне сказали об одном бродячем раввине. Он в ту пору гостил здесь неподалеку, в Вифании. Я хотел было послать за ним центуриона с парой солдат, но передумал и поскакал в Вифанию сам. Едва увидев этого человека, я почувствовал необъяснимую уверенность: ему не нужно идти со мною в мой дом! Достаточно, чтоб он пожелал вылечить моего сына! И я сказал ему это. Он удивился и промолвил: «Такого я не встречал и среди Израиля». Потом улыбнулся мне и сказал, что я могу вернуться домой, сын мой здоров. Так и вышло.
САВЛ. И как же звали того чародея?
ЛУЦИЙ. Его называют Иисусом Назарянином.
САВЛ. Иисусом Назарянином…
ЛУЦИЙ. Так ты даешь слово?
САВЛ. Клянусь никогда не поднимать руку на римских солдат.
ЛУЦИЙ. Ты не заметил, как поклялся Иисусом Назарянином!
САВЛ. Это вышло нечаянно. Что ж из того?
ЛУЦИЙ. Для меня – много. Ты поклялся именем живого бога.
САВЛ. (Гневно). У меня один Бог! Я – не язычник, я не верю, как ты, в живых богов!
ЛУЦИЙ. Мне важно, во что верю я.
САВЛ. О Боже, опять!
Вспышка, тьма, затем видение: Юния.
(Луцию). Ты, конечно, не видишь ее…
ЛУЦИЙ. Кого? САВЛ. Вон там, девушка в голубом плаще!
ЛУЦИЙ. Там ничего нет, кроме галереи. Ты бредишь?
САВЛ. Я не знаю как, но в это время я всегда вижу то, что происходит с нею там, в Тарсе.
ЛУЦИЙ. Кто она? САВЛ. Юния, моя возлюбленная, которая никогда не будет моей!
ЛУЦИЙ. Почему? САВЛ. По матери она – иудеянка. Но ее отец и отец ее отца – не иудеи!
ЛУЦИЙ. Ах вот оно что! И кто же виноват?
САВЛ. Сестру моего деда соблазнил римский центурион. Он увез ее к себе в Иллирию. Овдовев, она вернулась в Тарс с дочерью, мечтая выдать ее за соплеменника. Но в Тарсе не нашлось иудея, пожелавшего бы оскверниться таким браком. Девушку взял в жены юноша из римской семьи. От их союза и родилась Юния.
ЛУЦИЙ. Выходит, она тебе – родня!
САВЛ. Никто бы не помешал мне жениться на троюродной сестре. (Начинает дрожать). Но брак с дочерью язычника немыслим для меня, сына раввина!
ЛУЦИЙ. Тебя лихорадит. Тебе нужен врач.
САВЛ. Она хочет говорить! Тише, прошу тебя!
ЛУЦИЙ. (В сторону Плацида). Плацид! Плацид, сюда, ко мне!
САВЛ. Пожалуйста, дай мне услышать ее!
Вбегает Плацид.
ЛУЦИЙ. (Плациду). Беги за врачом, за Лукасом! Он – в претории, перевязывает раненого.
Плацид убегает.
ЮНИЯ. Мне все труднее приходить, но меня тянет сюда, к нашему месту. Здесь никто не услышит, как я разговариваю вслух одна. Иногда это странное чувство – что ты меня слышишь – бывает таким сильным, что я не могу не говорить с тобой…
САВЛ. Я слышу тебя, слышу, любимая! Ты этого не знаешь, но говори! (Падает на колени). Говори, пока припадок не скрутил меня! (Луций берет Савла за плечи).
ЮНИЯ. Павел! Мой Павел! Если возможно такое чудо, и ты слышишь меня, то я скажу тебе: не укоряй себя никогда из-за меня. Ты все сделал верно. Твой путь указывает тебе твой Бог. Я верю, что Он любит тебя…
В видении мимо Юнии медленно проходит Плакальщица.
Я скоро умру, Павел. Счастье любить тебя было слишком велико, чтобы быть долгим. Мне больше ничего не нужно от жизни. Лишь одно: чтобы ты не изменял самому себе.
САВЛ. (У него начинается припадок). Что там за тень рядом с ней?!
ЮНИЯ. Мне неведом твой жребий, но он будет великим, я знаю. Я умру, радуясь, что была частью тебя и останусь ею. (Поет).
Ибо крепка, как смерть, любовь.Юния и Плакальщица исчезают во тьме. У Савла судороги. Сцена светлеет. Вбегают Плацид и Лука.
ЛУКА. О, боги! (Наваливается на Савла, рапластывая его). Оставьте меня с ним, уйдите!
ЛУЦИЙ. Ты отвечаешь мне за него, Лукас! Идем, Плацид! (Уходят вдвоем).
ЛУКА. Демон разрушения! Повелеваю тебе именем Иисуса Назарянина, Сына Воды и Огня, выйди из этого человека, удались в место безлюдное и безводное и насыть себя песками! Человек, выдохни демона и вдохни Духа животворящего от Иисуса Назарянина!
САВЛ. (Приходя в себя с глубоким вздохом). Кто ты?
ЛУКА. Думаю, что теперь я – твой друг. А еще я – врач. С тобой часто такое бывает?
САВЛ. Каждую пятницу.
ЛУКА. Вот как!
САВЛ. (Смутясь). Да, но… так сильно – впервые.
ЛУКА. Ты едва не умер!
САВЛ. Благодарю тебя. Ты – чужестранец?
ЛУКА. Я – родом из Антиохии.
САВЛ. Ты – антиохиец? Моя родина – совсем рядом с твоей! Ты бывал в Тарсе?
ЛУКА. О, конечно! Тарс киликийский мне знаком. Я даже учился там врачеванию.
САВЛ. Мое имя – Савл. Как мне называть тебя?
ЛУКА. Я – Лукас. По-вашему – Лука.
САВЛ. (С внезапным отчуждением). Ты – язычник?
ЛУКА. Какие же вы, иудеи, забавные! Столько уже перевидали; пожили и с египтянами, и с персами, и с эллинами, а все удивляетесь – как это человеку можно быть не иудеем!
САВЛ. Но ведь ты – не римлянин?
ЛУКА. Я – грек. Тебе стало легче? САВЛ. Прости, если мое слово ты нашел для себя обидным.
ЛУКА. Не нашел. Что обидного в слове «язычник»? Если я поклоняюсь Аполлону Дельфийскому, обижусь ли я на друга за то, что он поклоняется Артемиде Эфесской? Да я и сам обращусь к сей грозной деве – по какой-нибудь отдельной надобности. Не лучше ли просить у каждого то, в чем он сильнее? Да и невежливо – всеми своими прихотями докучать одному богу, как будто ты у него один на свете.
САВЛ. Так легко говорить о божественном можно только, не зная истинного Бога!
ЛУКА. Да, конечно, он же известен только иудеям! Все прочие боги – неистинные. Но сколько ни сотрясай воздух, богов – больше, чем народов. А может быть, их – столько же, сколько людей?.. Я верю, что есть Единый Бог, единый художник единой картины. Но почему же Он – непременно единственный? Почему бы другим богам не быть Его подмастерьями? У каждого – своя кисть, своя краска. И удобнее и красивее!
САВЛ. Ты все время шутишь. Твоя мысль так подвижна! Она не хочет удержаться на глубине, потому что хочет шутить. Но через шутку нельзя понять истинного Бога!
ЛУКА. Я шучу не о богах. Я шучу о серьезных людях, которые думают, что знают, какой бог – истинный, а какой – нет. Я – врач. Я знаю, что многим больным полезно кровопускание. Это – моя маленькая истина. Но кровопускание пригодно не для всех, и эта истина – уже чуть побольше первой. А на слишком большие истины я не посягаю. Знаешь, почему? Я видел много серьезных людей, склонных к очень большому кровопусканию ради очень больших истин. И мне это не по душе.
Входит Барбула.
Это – ты, Барбула? Как там раненый?
БАРБУЛА. Бредит. Боюсь, он – не жилец. Тот галилеянин умеет орудовать ножом!
