Даниил Хармс - Лапа
Утюгов (размахивая примусом):
Бап боп батурай!
Держите этого скакуна!
Держите он сорвет небо!
Кокен, фокен, зокен, мокен!
Из открытых пространств слетал тихо земляк, держа под мышкой Лебедя.
Земляк подлетает к крышам. На одной из крыш стоит женская стату'я. Она хватает земляка и делает его тяжелым.
Земляк смотрит в небеса, где он только что был.
Земляк: Вот ведь откуда прилетел!
Утюгов(высовываясь из окна): Вам не попадался скакун?
Земляк: А каков он из себя?
Утюгов: Да так, знаете, вот такой, с таким вот лицом.
Земляк: Он скакал на карандаше?
Утюгов: Ну да да да, — это он и есть! Ах, зачем вы его не задержали! Ему прямая дорога в Г.П.У. Он… я лучше умолчу. Хотя нет, я должен сказать. Понимаете? я должен это выговорить. Он, этот скакун, может сорвать небо.
Земляк: Небо? Ха ха ха! и! е! м.м.м. Фо фо фо! Гы гы гы. Небо сорвать! А? Сорвать небо! Фо фо фо! Это невозможно. Небо гы гы гы, не сорвать. У неба сторож, который день и ночь глядит на небо. Вот он! Громоотвод. Кто посмеет сорвать небо, того сторож проткнет. Понимаете?
Утюгов: А что это вы держите под мышкой?
Земляк: Это птичка. Я словил ее в заоблачных высотах.
Утюгов:
Постойте, да ведь это кусок неба!
Караул! Бап боп батурай!
Ребята, держи его!
На зов Утюгова бежали уже Николай Иванович и Аменхотеп. Ибис в руках Николая Ивановича почувствовал облегчение, что никто не рассматривает его устройство под хвостом, и наслаждался ощущением передвижения в пространстве, так как Николай Иванович бежал довольно быстро.
Ибис сощурил глаза и жадно глотал встречный воздух.
— Что случилось? Где! Почему? — кричал Николай Иванович.
— Да вот, — кричал Утюгов, — этот гражданин спёр кусок неба и уверяет, что несет птицу.
— Где птича? что птича? — суетился Николай Иванович. — Вот птица! — кричал он, тыча ибиса в лицо Утюгова.
Земляк же стоял у стены, крепко охватив руками Лебедя и ища глазами куда бы скрыться.
— Разрешите, — сказал Аменхотеп, — я все сейчас сделаю. Где вор? Вот ведь время-то. А? Только и слышишь что там скандал, тут продуктов не додали, там папирос нет. Я, знаете ли, на Лахту ездил, так там дачники сидят а лесу и прямо сказать стыдно, что там делается. Сплошной разврат.
— Кокен фокен зокен мокен! — не унимался Утюгов.
— Что нам делать с вором? Давайте его приклеим к стене. Клей есть?
— А что с ним церемониться, — сказал проходящий мимо столяр-сезонник, похлёбывая на ходу одеколонец. — Таких бить надо.
— Бей! Бей! Бап боп батурай! — крикнул Утюгов.
Аменхотеп и Николай Иванович двинулись на земляка.
Власть:
Клох прох манхалуа.
Опустить агам к ногам!
(Остановка) Покой. Останавливается свет. Все кто спал — просыпаются. Между прочим просыпается советский чиновник Подхелуков. (На лице аккуратная бородка без усов). Подхелуков смотрит в окно. На улице дудит в рожок продавец керосина.
Подхелуков: Невозможно спать. В этом году нашествие клопов. Погляди, как бока накусали.
Жена Подхелукова (быстро сосчитав сколько у неё во рту зубов, говорит со свистом): Мне уики—сии—ли—ао.
Подхелуков: Почему же тебе весело?
Жена Подхелукова (обнимая Аменхотепа): Вот мой любовник!
Подхелуков: Фу, какая мерзость! Он в одних только трусиках. (Подумав) — И весь потный.
Аменхотеп испуганно глядит на Подхелукова и прикрывает ладошками грудь.
Власть: Фы а фара. Фо. (Берет земляка за руку и уходит с ним на ледник.)
На леднике, на леднике
морёл сидит в переднике.
КаХаваХа.
Власть говорит: мсан клих дидубе'й.
Земляк поёт: я вижу сон.
Власть говорит: ганглау' гех.
Земляк поёт: но сон цветок.
Власть говорит: сворми твокуц.
Земляк поет: теперь я сплю.
Власть говорит: опусти агам к ногам.
Земляк лепечет: Лили бай.
Рабинович, тот который лежал под кроватями, который не мыл ног, который насиловал чужих жён, — открывает корзинку и кладет туда ребенка. Ребёнок тотчас же засыпает и из его головы растет цветок.
Кухивика.
Опять глаза покрыл фисок и глина.
Мы снова спим и видим сны большого млина.
17 августа 1930
