Николай Потапов - Великая Отечественная Война (1941–1945)
Лееб. Разрешите, мой фюрер?
Гитлер. Говорите.
Лееб. Исходя из наших возможностей и высокого морального духа войск, мы можем в ближайшее время занять Ленинград.
Гитлер. Но Ленинград укреплен, это город-крепость. Вы понимаете это?
Лееб. Понимаем, мой фюрер. Если город будет продолжать сопротивляться, мы разрушим его, сотрем с лица земли.
Гитлер. Ваш план одобряю, Лееб. Желаю успеха.
Лееб. Благодарю вас, мой фюрер. Ленинград будет наш!
Гитлер. Есть еще другие мнения? (Молчание.) А почему молчите вы, Рунштедт? Вам нечего сказать о южном фронте?
Рунштедт. Я согласен с вашим приказом — не допустить ухода русских войск на восток Днепра.
Гитлер. У меня возникло другое соображение. Вы на юге должны пройти через Харьков, Донбасс, вторгнуться на Кавказ и двигаться в Ирак и Иран. Вы согласны с этим, Рунштедт?
Рунштедт. Согласен, мой фюрер. Мы выполним любой ваш приказ!
Браухич. Разрешите, мой фюрер?
Гитлер. Что у вас?
Браухич. У меня и начальника Генерального штаба Гальдера есть сомнения в выполнении этих сложнейших задач.
Гитлер. Почему?
Браухич. Во-первых, войска устали. Им нужен отдых. Во-вторых, войска надо пополнить личным составом, техникой, особенно танками. И в-третьих, при таком состоянии армий, как сейчас, у нас нет уверенности в успешном выполнении этих сложных задач. А неудачи могут поколебать уверенность наших солдат, офицеров в победе над противником, что опасно.
Гитлер. И вы согласны с этим, Гальдер?
Гальдер. Да, согласен, мой фюрер. Лучше немного повременить, привести в порядок войска и потом переходить в решительное наступление.
Недовольные голоса командующих фронтами.
Гитлер. Вы слышите, Гальдер? Командующие фронтами не согласны с вами?
Гальдер. Слышу, мой фюрер. Но я остаюсь при своем мнении.
Гитлер. Нам нельзя медлить. Противник в растерянности, войска его деморализованы, ослаблены, понесли в боях тяжелые потери. Надо двигаться вперед по всем направлениям, лишить противника жизненно важных районов. Первая цель — это, конечно, Ленинград и русское побережье Балтийского моря. Здесь много промышленных предприятий, завод по производству сверхтяжелых танков, военно-морские базы для русского флота. Все это можно ликвидировать к концу августа. И после этого значительную часть войск группы армий «Север» можем передать в распоряжение группы армий «Центр» на Московское направление. На Юге для нас важны Донецкий бассейн, начиная от Харькова. Там расположена вся база русской экономики. Овладение этим районом приведет к краху всей русской экономики.
Гальдер. Все это так, мой фюрер. Но вы примите во внимание мое предложение и Браухича.
Гитлер. Хорошо, я подумаю и приму решение. Вы все должны помнить: я послал в Россию лучшие военные части, лучших солдат, они проливают свою кровь, и мы будем безжалостно и беспощадно проливать кровь русских солдат, русских людей. Надо вытравить из себя такую разлагающую, смертельную химеру, как совесть, жалость. Мы все должны быть беспощадными в этой победоносной, освободительной войне. Готовясь к захвату Москвы, город должен быть окружен так, чтобы ни один русский солдат, ни один житель — будь то мужчина, женщина или ребенок — не мог его покинуть, всякую попытку выхода подавлять силой. Произвести необходимые приготовления, чтобы Москва и ее окрестности с помощью огромных сооружений были заполнены водой. Там, где стоит сегодня Москва, должно возникнуть огромное море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа. Для других городов должно действовать правило: перед их занятием они должны быть превращены в развалины артиллерийским огнем и воздушными налетами. Мир содрогнется от жестокости и беспощадности наших солдат. Они пройдут победоносным маршем по территории многих стран и установят порядки великого рейха! Вперед, к победе! Все свободны.
Возгласы присутствующих: «Хайль Гитлер! Слава Гитлеру! Слава великому полководцу!..»
КАРТИНА IVКомната-спальня Черчилля.
Он сидит в кресле в красивом персидском халате, курит сигару. Здесь же сидят в креслах Иден, Гленн, Исмей. Идет оживленный разговор о разных международных проблемах.
Черчилль. Да, выступая тогда в парламенте, я говорил: какая держава в Европе представляет угрозу для Англии? Франция? Нет. Испания? Нет. Другое дело Германия. Она никого не боится и вооружается в масштабах, еще невиданных в истории этой страны. Во главе ее стоит кучка торжествующих головорезов. Очень скоро им придется делать выбор между экономическим, финансовым крахом и войной. Если для них успешно закончится война, начнется германизация Европы под нацистским контролем. Так что я раньше других английских политиков понял угрозу, которую Германия представляет для Англии.
Иден. Это верно. Вы были первым политиком, кто говорил об этой опасности для Англии.
Черчилль. И я предлагал в проведении европейской политики опираться на Францию и Лигу наций. Я считал необходимым использовать Лигу наций для создания антигерманского фронта в Европе. Но английское правительство недооценивало опасность, которая исходила из Германии для английского народа, и продолжало заигрывать с этим чудовищем — Гитлером.
Гленн. Но вы раньше к Гитлеру питали определенные симпатии.
Черчилль. Да, это было. Я восхищался тем, что безвестный ефрейтор поднялся до роли главы государства.
Гленн. Вам в Гитлере импонировало и то, что фюрер выступал в качестве злейшего врага Советского Союза и вообще против всякого революционного движения.
Черчилль. И это было, не отрицаю.
Гленн. Перед Гитлером и Муссолини вы снимали шляпу. Они принадлежали к вашему миру, потому что вы были таким же злейшим врагом большевизма, как и Гитлер.
Черчилль. Да, я разделял некоторые его антибольшевистские взгляды.
Гленн. Вы даже восхищались Гитлером, что он так энергично и смело возрождал экономическую и военную мощь Германии.
Черчилль. Да, я восхищался. Но я этим хотел подтолкнуть Германию на войну с Советским Союзом. Надеясь, что в результате этой войны Советский Союз будет уничтожен, а Германия настолько истощит свои силы, что утратит способность бороться против Англии за гегемонию в Европе. Я вообще считал, если моя страна потерпит поражение, мы должны найти такого же великолепного лидера, как Гитлер, который возродил бы нашу отвагу и возвратил наше место среди народов. Нам предстояло бороться против зверя социализма, и мы могли справиться с ним куда более эффективно, если бы действовали как единая стая гончих, а не как стадо овец.
Гленн. Да, ваша враждебность к коммунизму граничила тогда с заболеванием.
Черчилль. Что поделаешь, Гленн, таков уж я есть. Но в сентябре 1938 года наш премьер Чемберлен и французский премьер Даладье покорно явились к Гитлеру в Мюнхен, где при участии Муссолини заключили соглашение об отторжении от Чехословакии Судетской области, как требовал Гитлер, и передаче ее Германии. Это многих удивило и обеспокоило. Но Чемберлен заявил: «Я верю, что это будет мир для нашего времени!» Наивный человек!
Иден. В это же самое время Гитлер и Муссолини в Мюнхене обсуждали перспективы войны против Англии.
Исмей. Это было с их стороны невероятной наглостью.
Черчилль. Я тогда заявил в парламенте: мы без войны потерпели поражение. Страшная чаша весов склонилась в пользу Гитлера.
Гленн. Это было предательством Чехословакии, а потом и Австрии.
Исмей. Они развязали руки Гитлеру и Муссолини, их агрессия в Европе усилилась.
Гленн. Да, они решили, что могут делать в Европе все, что им выгодно, и сопротивления им не будет.
Иден. И те же Чемберлен и Даладье сорвали переговоры с Советским Союзом о заключении военного оборонительного союза между СССР, Англией и Францией против агрессии в Европе.
Черчилль. Если бы Чемберлен и Даладье ответили русским согласием и сказали: «Хорошо, давайте же втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею» или что-нибудь в этом роде, наш парламент это одобрил бы, и история Европы могла пойти по иному пути.
Гленн. Вполне могла. Но я не могу понять, каковы были у них возражения против заключения соглашения с Россией.
